Холмы Варны

Он был прав, и им оставалось только это признать.

– Поставьте себя на мое место, – умоляюще сказал Мусур. – На место венецианского цензора греческих книг. Вам рассказывают эту историю. Вы спрашиваете: «Где же рукопись?» А вам отвечают: «Мы не можем предъявить рукопись, она таинственно исчезла, но мы восстановили комедию по памяти». – Он грустно улыбнулся. – Сейчас греческие книги пользуются таким спросом по всей Европе, что в ход пошли подделки. Долг цензора – защищать читателей от подобных мошенников, а также от небрежности переписчиков, искажений текста при наборе… и ошибок памяти.

– И это правильно, – с горечью сказал Альд. – Иначе Европа была бы уже наводнена скверными греческими книгами, и мы не могли бы отличить подделки от подлинника.

– Но послушай же! – Анджела чуть не плакала от злости. – Ведь ты знаешь, что мы не мошенники, ты знаешь, какая у меня хорошая память, и ты знаешь дядю Альда. Неужели он согласился бы принять участие в подделке? Посуди сам – ты ведь так долго работал у него.

– В том-то и беда, синьорина Анджела.

– Я не понимаю.

– Все скажут, что я сделал поблажку своему нанимателю. А это тоже не так уж приятно.

Алан в первый раз вмешался в разговор:

– А нельзя ли сохранить эти обстоятельства в тайне?

– О нет! Публикация неизвестной греческой комедии вызовет огромный интерес. Все ученые Европы захотят узнать, где и когда ее нашли. Они потребуют предъявить рукопись оригинала, и наше объяснение их не удовлетворит.

Альд тяжело вздохнул и поднялся на ноги, давая понять, что разговор окончен.

– Ты прав, – сказал он. – Я теперь вижу, что это невозможно. Пойдут сплетни, и твое и мое доброе имя будет запачкано.

Анджела все-таки не заплакала. Наоборот, в ее глазах вновь загорелась решимость.

– Ну что ж! – воскликнула она. – Остается одно.

– А именно, моя дорогая?

– Я сама поговорю с Ястребом.

– Это бесполезно, Анджела. Ты только зря потеряешь время.

– Сначала выслушай, что я придумала.

Разумеется, им не грозила никакая опасность. Алан и Анджела вновь и вновь повторяли это друг другу в течение тех нескольких дней, пока они ожидали, чтобы печатники и переплетчики (поклявшиеся свято хранить тайну) закончили, наконец, свою работу. Герцог Молфетта не посмеет и пальцем тронуть дочь почтенного гражданина венецианской республики, которая среди бела дня открыто придет к нему. Да и зачем ему это может понадобиться? Он ведь торжествует победу, добившись своего: единственный сохранившийся в мире экземпляр комедии Алексида надежно заперт в его библиотеке.

– К тому же, – заключила Анджела, – Ястреб все-таки человек благородный – по нынешним итальянским понятиям.

Но несмотря на все эти рассуждения, поднимаясь вслед за ней по мраморным ступеням к дверям, из которых в вечер карнавала ему удалось вырваться лишь с таким трудом, Алан ощутил невольный трепет. Что ж, тогда он все-таки заставил герцога уступить. Пусть Анджела попробует добиться того же.

Они назвали свои имена, и вскоре слуга, вернувшись в великолепную прихожую, сказал, что его светлость готов их принять. И снова Алан вздрогнул, когда слуга повел их по длинным галереям, которые он помнил столь живо. Его рука невольно легла на эфес шпаги.

Он был в новом костюме и при шпаге – по ходатайству Альда городские власти дали ему разрешение носить оружие. Анджела была блистательна. В парчовом платье с зеленой отделкой она плыла по мраморному полу, словно принцесса. Теперь никто не догадался бы, что эти золотисто-рыжие волосы от природы были черными, но, к большой досаде девушки, с ее лица еще не сошел немодный загар, напоминавший об их путешествии.

Ястреб сидел все в том же кресле с высокой спинкой. Как и в прошлый раз, он не сразу прервал молчание. Алану даже показалось, что старик сидит тут в этой позе с тех самых пор, как они расстались. На нем был тот же костюм из коричневого бархата, а унизанные перстнями белые пальцы играли с тем же драгоценным медальоном.

И только увидев за спиной герцога Чезаре Морелли, угрюмо и тревожно посматривавшего на них, Алан избавился от этой иллюзии.

– Ну? – как всегда вкрадчиво спросил, наконец, герцог. – Ваше посещение – для меня большая честь, но, признаюсь, я не догадываюсь о его цели.

– Я принесла подарок твоей светлости, – любезно сказала Анджела.

– Рад это слышать. Я опасался, что услышу просьбу, на которую с величайшим сожалением должен был бы ответить отказом.

Холодные глаза герцога смотрели на них с подозрением. Чезаре подобрался, словно кот, готовящийся к прыжку, и, скользнув вокруг стола, встал рядом с Анджелой.

Алан чуть не засмеялся. Уж не опасаются ли они отравленных кинжалов? Ну, то, что их ждет, покажется им ненамного приятнее. Он протянул Анджеле небольшой предмет, завернутый в шелк, и она положила сверток на стол перед герцогом.

– В знак уважения от моего дяди и моего отца, – сказала она с легкой улыбкой и, изящно поклонившись, отступила на шаг. – Хотя ты и гнушаешься плодами их трудов, быть может, твоя светлость соблаговолит принять этот образчик их искусства.

Герцог развернул шелк и зло сощурился при виде новенькой книги, аккуратно переплетенной в телячью кожу. Он открыл ее, взглянул на титульный лист и испустил прерывистый вздох: заголовок над дельфином и якорем Альда гласил:

«Овод», комедия Алексида».

Наверное, герцог побледнел бы, но его лицо и так всегда было мраморно-бледным. Выражение его глаз тоже не изменилось, и только на виске, словно голубая молния, задергалась жилка, а голос стал глухим от ярости, когда он сказал:

– Как ты это объяснишь, Чезаре?

Красивое лицо Морелли исказилось от ужаса и изумления. Он попытался что-то ответить, но язык ему не повиновался. Герцог грозно ждал. Наконец Чезаре пролепетал:

– Это подделка! Я сказал твоей светлости правду… других экземпляров рукописи не существует…

– Лжец! – Герцог говорил по-прежнему тихо, но это единственное слово прозвучало как приговор.

Он начал перелистывать страницы книги, и хотя это длилось не больше минуты, всем троим она показалась вечностью. Потом он снова заговорил:

– Это слово в слово совпадает с тем экземпляром, который ты мне доставил, поклявшись, что он – единственный в мире.

– Я… я не понимаю! Я…

– Ты обманул мое доверие, – неумолимо сказал герцог. – Этого достаточно.

– Клянусь твоей светлости…

– Ты больше у меня не служишь. Свою плату ты получил: как оказалось, не по заслугам. Больше я тебя не желаю видеть.

Чезаре хотел было что-то сказать в свое оправдание, но, встретив взгляд холодных глаз, понял, что это бесполезно, и покорно вышел из библиотеки. Наступило молчание. Сдержанность герцога, его спокойный тон делали его гнев еще более страшным.

«Не разразится ли буря сейчас?» – подумал Алан. Удастся ли им добиться того, ради чего они пришли сюда?

Герцог посмотрел на них и, к их большому изумлению, мрачно улыбнулся.

– Итак, победа все-таки осталась за тобой, мессер Дрейтон.

– Вернее будет сказать, что игра окончилась вничью. Ведь рукопись находится у твоей светлости. Значит, лавры мы поделили пополам.

– Это верно. – Герцог пропустил между пальцами серебряную цепь и стал вертеть медальон. – Но как бы то ни было, тебе удалось провести Чезаре. Умный противник нравится мне больше глупого слуги.

Анджела поспешила воспользоваться его последними словами.

– Значит, ты не затаишь неприязни к нам?

– Нет. Я попробую примириться с неизбежным, как подобает философу.

Он снова мрачно улыбнулся.

И тут Анджела решилась.

– Я знаю, – сказала она, – что твоя светлость – благородный человек и истинный ценитель искусства и литературы.

Герцог слегка поклонился, словно благодаря ее за лестное мнение.

– Тебе претит книгопечатание, но ведь невежество и искажения претят тебе еще больше?