Жизнь пророка Мухаммеда

Зайд получил приказание двигаться быстро, так, чтобы прийти в Муту неожиданно, потребовать от жителей присоединения к исламу и относиться к ним снисходительно. Женщин, детей, монахов и слепых приказано было во всяком случае щадить; запрещено было также разрушать дома и рубить деревья.

Маленькая армия вышла из Медины в полной уверенности, что нападет на врага неожиданно. Будучи уже в походе, она узнала, однако, что превосходящие силы римлян или, вернее, греков и арабов двигаются ей навстречу. Был созван военный совет. Некоторые были за то, чтобы остановиться и ждать дальнейших приказаний Магомета, но поэт Абдаллах требовал смело и бестрепетно идти вперед, невзирая на многочисленность врага. «Мы сражаемся за веру! — воскликнул он. — Если мы падем, рай будет нам наградой. Итак, к победе или к мученичеству!»

Все воспламенились искрой огня поэта или, скорее, его религиозным фанатизмом. Они встретились с врагом недалеко от Муты и сразились с ним скорей яростно, чем доблестно. Зайд получил смертельную рану в этой горячей схватке, так что священное знамя выпало у него из рук, но было подхвачено и поднято кверху Джафаром. Вокруг него завязалась бешеная борьба из-за знамени; Джафар защищал его с отчаянной храбростью. Потеряв кисть одной руки, он стал держать его другой; когда же кисть и этой руки была отсечена, он сжал его окровавленными остатками рук; наконец, когда удар палашом рассек ему череп, он пал на землю, все еще не выпуская знамени веры. Его заменил поэт Абдаллах, но и он вскоре пал под ударом меча. Новообращенный Халид, видя смерть трех мусульманских предводителей, схватил в свою очередь роковое знамя, и из его руки оно уже не выпало. Голос его ободрил колеблющихся мусульман, а могучее оружие его проложило ему путь сквозь густую толпу неприятелей. Если собственный рассказ его заслуживает доверия, — а он был из числа тех, подвиги которых не нуждаются в преувеличении, — то девять палашей сломались в его руках от ударов, наносимых им в этой убийственной борьбе.

Ночь разлучила сражающихся. Наутро Халид, которого армия признала своим предводителем, оказался настолько же осмотрительным, насколько и доблестным. После различных переходов и маршей он появлялся со своими войсками в различных местах, что ввело неприятелей в заблуждение относительно количества его войск, и они предположили, что он получил сильное подкрепление. Поэтому при первой же атаке они отступили, и отступление их скоро перешло в бегство, причем мусульмане гнались за ними и убивали массами. Затем Халид разграбил их лагерь, в котором нашлось много добычи. Среди убитых на поле битвы был найден и Джафар, тело которого было в крови от ран. Из уважения к его храбрости и родству с пророком Халид приказал не зарывать его труп на месте битвы, а перенести в Медину для почетного погребения.

Хотя войско и возвратилось в город с большой добычей, но вступление его напоминало скорее похоронную процессию, чем триумфальное шествие, и было встречено одновременно и ликованием и слезами. В то время как народ радовался победе оружия, сами воины оплакивали смерть трех любимых своих полководцев. Все сожалели об участи Джафара, чей изуродованный труп был внесен в город, из которого он в гордом сознании своей силы недавно вышел на глазах любовавшихся им зрителей. После него остались красавица-жена и сын. Магомет был тронут их горем. Он взял на руки осиротевшего ребенка, и слезы полились из его глаз. Но волнение его еще больше увеличилось, когда он заметил приближение молодой дочери своего верного Зайда. К ней он бросился на шею и горько заплакал. Кто-то из присутствующих выразил удивление, что он оплакивает смерть, которая, по мусульманскому учению, является только переходом в рай. «Увы! — отвечал пророк. — Это — слезы о потерянном друге!»

Хоронили Джафара на третий день по возвращении войска. Тут к Магомету вернулось его самообладание, и он стал опять прежним пророком. Он ласково порицал страстные рыдания толпы и воспользовался случаем, чтобы запечатлеть в душе каждого одно из самых поэтичных и утешительных учений своей веры. «Не оплакивайте, — сказал он, — смерть этого брата моего. Взамен двух рук, потерянных им при защите знамени веры, он получил два крыла, чтобы вознестись в рай, где он будет наслаждаться бесконечными радостями, уготованными для всех верующих, павших на поле битвы».

За храбрость и военное мастерство, проявленные Халидом во время этой гибельной битвы, Магомет дал ему почетное прозвище «Божий меч», которое и сохранилось за ним.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Виды на Мекку. Посольство Абу Софиана. Результаты посольства

Магомет силою и своего оружия, и красноречия добился наконец господства над многими арабскими племенами. Под его начальством было теперь несколько тысяч воинов, сынов пустыни, привыкших к голоду, жажде и палящим лучам солнца, для которых война была скорее развлечением, чем трудом. Он укротил их необузданность, упорядочил их храбрость и подчинил их закону. Неоднократные победы внушили им веру в себя и в своего вождя, под знаменем которого они шли в сознании воинской дисциплины и с фанатизмом последователей пророка.

Планы Магомета расширялись по мере увеличения его средств, и теперь в уме его зародилась мысль о великом предприятии. Мекка, его родной город, место, где жили несколько поколений его рода, где протекли и его счастливые годы, все еще находилась в руках его непримиримых врагов. Кааба, объект поклонения и цель, куда все сыны Измаила стекались на богомолье, в котором он молился с детства, все еще осквернялась изображениями и обрядами идолопоклонства. Водрузить знамя правоверия на стенах родного города, очистить священное место от богохульства, восстановить его для поклонения единому истинному Богу и сделать священным центром для сторонников ислама — вот что составляло теперь главную цель его честолюбия.

Мирный договор с курайшитами служил препятствием, из-за которого военное предприятие было немыслимо. Несколько случайных столкновений и стычек дали, однако, повод к обвинению их в нарушении условия договора. Ку-райшиты между тем научились ценить и бояться быстро возрастающего могущества мусульман и старались уладить ссоры и загладить проступки некоторых неосторожных лиц. Они даже убедили вождя своего, Абу Софиана, отправиться в Медину для мирных переговоров в надежде, что он может иметь некоторое влияние на пророка при посредстве дочери своей, Омм-Хабибы.

Для высокомерного вождя было тяжелым испытанием явиться в качестве едва ли не просителя к человеку, над которым он смеялся как над обманщиком и к которому относился с закоренелой злобой; но гордой душе его суждено было испытать еще большее оскорбление, так как Магомет, видя в этом посольстве доказательство слабости враждебной ему партии и тайно замышляя войну, не удостоил его даже ответом.

Подавив в себе ярость, Абу Софиан искал посредничества у Абу Бакра, Омара и Али, но и они все грубо оттолкнули его, зная тайные желания Магомета. После этого он стал домогаться расположения Фатимы, дочери Магомета и жены Али, льстя ее материнскому самолюбию просьбой дозволить ее сыну, Хасану, шестилетнему мальчику, быть его заступником; но Фатима высокомерно ответила: «Сын мой слишком мал, чтобы покровительствовать, да и всякое покровительство бессильно против воли пророка Божия». Даже дочь его, Омм-Хабиба, жена Магомета, на влияние которой он рассчитывал, только прибавила лишнюю каплю огорчения, когда на выраженное им желание сесть на циновку в ее жилище она поспешно сложила ее, воскликнув: «Это — постель пророка Божия и слишком священна, чтобы служить сиденьем идолопоклоннику!»

Чаша унижения переполнилась, и Абу Софиан в озлоблении проклял свою дочь. Затем он снова вернулся к Али, умоляя его дать ему совет в его отчаянном положении.

— Вот лучший мой совет, — сказал Али, — обещай, в качестве главы курайшитов, продолжение мирного договора и затем возвращайся домой.

— Но будет ли мое обещание иметь какое-нибудь значение?