Два мага

его беседой и расстался с ним, простившись почти дружески. Когда ушел Феникс, Потемкин более уже не сердился, зачем к нему на стол попала записка графа, и не желал допытаться, каким образом случилось это; он просто был даже рад, что это случилось, вот и все.

«Или он действительно бескорыстен, – решил Потемкин про Феникса, – и в таком случае – удивительный человек по добродетели, или же, наоборот, исключительно расчетливый мошенник, если воображает обвести меня своей добродетелью».

Светлейший ударил в особый звонок, и тотчас же в кабинете появился секретарь светлейшего, Попов.

– Что, Цветинский в Петербурге? – спросил Потемкин, не оборачиваясь к нему.

– В Петербурге, ваша светлость.

– Ему не дано никакого поручения?

– В настоящее время – никакого.

– Пошли за ним! Мне нужно видеть его.

Секретарь вышел, сказав «слушаю», и немедля послал курьера за Цветинским.

Брат Иосиф

Кулугин, провожая Феникса через приемную до вестибюля, шепотом спросил его:

– Довольны ли вы мною, граф? Я хорошо разыграл свою роль, не правда ли? Подложить вашу записку на стол не было трудно, но потом разговаривать с ним, признаюсь, было жутко. Однако все вышло как по маслу; вы недаром обратились ко мне, я – вам хороший помощник, как видите.

– Благодарю вас, – сказал Феникс приостановившись. – В таких незначительных случаях, как этот, я иногда пользуюсь услугами друзей, чтобы не тратить напрасно силы, но не сомневайтесь, что если бы я захотел, то записка была бы на столе у князя сама собой, без всякой посторонней помощи... До свидания!.. – и, раскланявшись с Кулугиным, Феникс сел в карету.

Он был более чем удовлетворен и устроенной при помощи Кулугина комедией с запиской, и заранее рассчитанным своим появлением в приемной (из-за гардины, где он прятался).

Но главным образом Феникс был удовлетворен своей беседой с Потемкиным. Он был уверен теперь, что произвел на светлейшего отличное впечатление и что доступ ему открыт в Таврический дворец беспрепятственный. Пока ему больше ничего не нужно было.

Вернувшись домой, он поднялся по лестнице в свою пустую, по обыкновению, обтянутую черным сукном с серебряными скелетами переднюю, подошел к одному из углов и приподнял драпировку сукна. За драпировкой была ниша, а в ней сидел человек.

– Ты на своем месте, Петручио? – спросил Феникс по-итальянски.

Сидевший в нише человек, которого звали Петручио, поднялся и ответил:

– Я всегда на своем месте.

– Никого нет у меня?

– Никого.

Феникс опустил драпировку.

Его передняя только по виду, как оказывалось, была пуста, так что как будто всякий мог войти через незапертую с улицы на лестницу дверь. Но на самом деле в этой передней сидел скрытый за драпировкой Петручио и видел всякого входившего.

Граф направился по анфиладе разукрашенных комнат, а с другого конца этой анфилады продвигался ему навстречу в своей чалме индус Кутра-Рари.

Феникс не поверил сначала своим глазам. Петручио не должен был просмотреть посетителя, и в первый раз было,