Божья воля

Алексей Михайлович всё это сказал таким задушевным тоном, такая глубокая грусть и такие нежные нотки звучали в его голосе, что княжна Анна, несмотря на всё своё предубеждение, невольно поддалась обаянию этой задушевности и взглянула на Долгорукого уже не таким гневным взглядом, как прежде.

А Алексей Михайлович, заметив впечатление, произведённое на молодую девушку его словами, продолжал тем же задушевным тоном:

— Поверьте, княжна, что я глубоко сожалел о несчастии, постигшем вас, когда исчез князь Барятинский. Я совершенно случайно узнал, что он жив, и тотчас же поспешил сообщить это вам. Поверьте мне, что если б я был виновен в его исчезновении, я никогда бы не стал извещать вас, что он жив.

— Да, да, правда! — прошептала Анна. — Спасибо вам, князь, спасибо! Простите меня, что я так дурно думала о вас.

Едва заметная усмешка, словно тень, пробежала по лицу Долгорукого, но Анна не заметила этой усмешки и, занятая тревожившим её вопросом, быстро спросила:

— Но где же он? Где?

— Кто? Василий Матвеевич? — переспросил Долгорукий.

— Ну да, конечно!

— О, он недалеко отсюда.

— Но он здоров? здоров?..

Долгорукий печально покачал головой.

— Нет, княжна, он болен, — сказал он. — Я не стану обманывать вас.

Анна Васильевна вздрогнула всем телом и пошатнулась. Она почувствовала, как смертельный холод проник в её сердце, как кровь точно заледенела в жилах, перед глазами замелькали кровавые точки. Ещё минута, — и она бы лишилась чувств. И только страшным усилием воли ей удалось побороть слабость, внезапно охватившую её.

— Что с ним? — едва смогла она прошептать дрожащим, прерывающимся голосом. — Что с ним такое? Ради Бога, скажите скорей!

— Успокойтесь, княжна! Кажется, ничего опасного нет.

— Но где он? Где он?

— Тут недалеко, за Крестовской заставой, на одной мельнице.

— Как он туда попал?

Долгорукий улыбнулся.

— Ну уж этого, простите, Анна Васильевна, я вам сказать не могу, я и сам не знаю.

— Но как же вы узнали?

— Совершенно случайно. На этой мельнице служит в засыпках наш оброчный холоп. Он был здесь и рассказывал в людской, как он со стариком мельником поднял на Троицкой дороге какого-то больного Преображенского офицера. Гараська передал этот рассказ мне. Я заинтересовался, поехал на эту мельницу и убедился, что этот офицер не кто иной, как ваш жених.

— Но как же вы не привезли его сюда?

— Простите, княжна, — мягко заметил Долгорукий. — Я не мог этого сделать уж хотя бы по одному тому, что, привези я его сюда, пошли бы непременные толки, что я виноват в его болезни.

— Но как вы его нашли? Чем он был болен?

— Он был тогда в беспамятстве; а чем он болен, — не умею вам сказать.

— Но теперь… теперь, — с замиранием сердца спросила Анна, — ему наверное лучше?

— Кажется, лучше.

Молодая девушка на минуту задумалась, опустив голову на грудь, потом быстро сказала:

— Князь, я буду вас просить… исполните, ради Бога мою просьбу…

— Всё, что угодно, княжна! Приказывайте, — я всё исполню.

— Вы говорите, что эта мельница недалеко отсюда?

— Близёхонько. Всего версты четыре за Крестовской заставой, не доезжая Алексеевского.

— Так вот что, князь… — Молодая девушка на минуту смутилась, замолчала, но потом точно собралась с духом и твёрдо сказала: — Отвезите меня на эту мельницу, я хочу, непременно хочу видеть тотчас же Васю!..

Долгорукий даже растерялся от неожиданности этого предложения. Он и предполагать не мог, чтоб она сама так легко пошла в расставленную ей западню. Хотя он и наводил её на мысль об этой поездке, но ему казалось, что ему долго придётся уговаривать молодую девушку и что она не так-то легко попадётся в ловушку.

Но она сама шла навстречу его тайным желаниям, и Алексея Михайловича охватила такая неудержимая радость, что ему стоило громадных усилии сдержаться и не выдать себя.

— С большим удовольствием! — воскликнул он. — Я ваш покорный слуга, княжна, и сделаю всё, что вы прикажете!

И точно боясь, что молодая девушка может раздумать, он торопливо подошёл к двери и кликнул Герасима. Тот не замедлил явиться.

— Гараська! Беги сейчас на конюшню, — приказал ему Долгорукий, — и вели кучеру заложить в маленькие санки Булата!

— Сейчас, ваше сиятельство.

Гараська стрелой помчался на двор.

Всё благоприятствовало Алексею Михайловичу в этот вечер. Лошадь через несколько минут уже била ногами мёрзлый снег у ворот дома. Княжна Анна не раздумала и совершенно спокойно уселась в маленькие санки, вся охваченная страстным желанием поскорее увидать своего ненаглядного Васю, даже не замечая, что они едут без кучера и что вожжи взял в руки сам Алексей Михайлович.

Да и раздумывать было уже поздно.

Долгорукий натянул вожжи, и горячая лошадь, подхватив лёгкие санки, помчала их стрелой, обдавая седоков снежной пылью. Не прошло и получасу, как взмыленная лошадь уже остановилась у ворот Тихоновской мельницы.

Алексей Михайлович выскочил из саней и забарабанил в ворота. Громкий стук пробудил всю окрестность и гулким эхом отозвался где-то вдали. На этот раз ему отворили не так скоро, как в первый приезд. Он принимался стучать раза три, пока наконец за забором не скрипнула дверь, и не послышался голос Никитки:

— Кто ещё там? Кого нелёгкая принесла?

— Отвори, Никита, это я, Долгорукий! — отозвался Алексей Михайлович.

— Сейчас, ваше сиятельство! — воскликнул Никитка, и вслед за тем до слуха Долгорукого донёсся скрип промёрзлого снега под его торопливыми шагами. Загремел тяжёлый замок, звякнул запор, и ворота распахнулись.

— Пожалуйте, ваше сиятельство! — возгласил Никитка. — Простите, Христа ради, что фонарь не захватил; больно уж поторопился.

Долгорукий схватил его за руку и; почти пригнувшись к его лицу, прошептал:

— Говори тише. Я не один. Старик здесь?

— Нетути. Завтра хозяйку ждём, так я его сплавил.

— А несчастненький где?

— В его каморке, под замком. Дрыхнет, поди, без задних ног.

— Ну ладно, — прошептал Алексей Михайлович и потом сказал громко: — Ну вот что, братец: ты бы за фонарём сходил. Тут у вас темень непроглядная, того и гляди, голову сломишь.

— Сейчас, батюшка князь!

И Никитка со всех ног бросился назад на мельницу, а через минуту вернулся с закопчённым фонарём, сквозь тусклые стёкла которого едва пробивались слабые лучи света.

— Пожалуйте, княжна! — обратился Долгорукий к Анне, помогая ей вылезти из саней.

И, поддерживая молодую девушку, он направился к мельнице, черневшей грозным призраком на тёмном фоне ночного неба.

Глава IX

В порыве страсти

Кроме маленькой каморки, служившей обиталищем старика Кондрата и в которой теперь находился Барятинский, на мельнице была ещё большая горница, предназначавшаяся в горячее время осеннего помола для ночёвки приезжих крестьян, привозивших на Тихоновскую мельницу своё зерно из очень дальних деревень.

Вот в эту-то горницу и ввёл понятливый Никитка князя Долгорукого и молодую княжну, и не подозревавшую, что она стала жертвой самой гнусной интриги.

Анна с удивлением оглянулась крутом.

Она была уверена, что Долгорукий проведёт её прямо к Барятинскому, и, не видя его здесь, в этой большой слабо освещённой оплывавшей сальной свечкой горнице, тёмные закопчённые стены которой как-то донельзя неприютно глядели на неё, — молодая девушка вздрогнула. Ей почему-то стало страшно.

До сих пор ни тени сомнения не возникало в её возбуждённом мозгу. Преобладала только одна мысль, — мысль о Барятинском, о том, насколько сильна его болезнь. Занятая этою мыслью, вся отдавшись ей, Анна не заметила неестественности рассказа Долгорукого и, вся охваченная мучительной тревогой за любимого человека, не рассуждая, бросилась сама в западню.

И только теперь, оглядываясь кругом и почувствовав какой-то неясный страх, который внушала ей эта горница, одна половина которой была занята столом, где мерцала свеча в железном шандале, а другая совсем потонула во мраке, — молодая девушка задумалась, и результатом этих дум явилось какое-то неясное подозрение.