Великая судьба

Бойцы спешились и трижды в молчании поклонились. Затем Максаржав снова заговорил:

— Если кто-нибудь устрашится вражеской пули или сабли и постыдно обратится в бегство, он станет предателем родины! А предателей ждет беспощадная кара! Помните об этом. С тех пор как чужеземцы обманом и хитростью завоевали Монголию, им еще ни разу не приходилось встречаться с настоящими солдатами. Мы — армия и сможем постоять за свой народ, сможем разбить врага!

В ответ раздалось могучее «ура».

Максаржав отдал распоряжения подъехавшим полковым командирам:

— Надо опередить противника и запять выгодные позиции. Выбирайте такие места, откуда удобнее вести огонь и атаковать. А главное — внимательно слушайте и выполняйте мои приказания.

Колонна снова тронулась. Когда цирики, все до одного, переправились на левый берег реки Шивэртын-гол, Максаржав указал, где какой полк должен расположиться.

— Всем укрыться, приготовить оружие и патроны, — приказал он. — Велите коноводам спрятать лошадей понадежнее. Без моего сигнала не стрелять! Передайте всем, чтобы патроны зря не расходовали и целились лучше.

Командиры разъехались по местам.

Прошло довольно много времени, пока наконец не вернулась группа, высланная на разведку. «Приближаются, — доложили Максаржаву. — Их много, человек пятьсот».

На подходе к Кобдо китайский отряд принимал все меры, чтобы его не заметили. Он уже достиг Шивэртын-гола — неширокой реки с высокими, крутыми берегами. От оромчинского Желтого монастыря до Кобдо китайцы двигались, не встречая сопротивления, и поэтому никак не ожидали атаки. Неподалеку от Кобдо отряд должны были встретить проводники, но никто их не ждал, и тогда в город были направлены нарочные. Однако и они не вернулись — их перехватили цирики Дамдинсурэна. Китайцы двигались со всевозможными предосторожностями. С двух сторон колонну окружали мерно вышагивавшие верблюды, нагруженные тюками, а впереди двигались две бычьи упряжки. Со стороны, особенно издалека, могло показаться, будто по степи движется обычный торговый караван.

— А что, если, увидев нас, они повернут назад? — спросил Дорж.

— Догоним и разгромим, — не задумываясь ответил Максаржав. — У Бугатского выступа, в устье Шивэртын-гола, нет ни кустов, ни деревьев — укрыться негде. Там-то мы их и встретим. — И он распорядился, чтобы часть отряда спустилась с крутого откоса к реке. Другим велел занять тылы — преградить китайцам путь к отступлению. Цирики забеспокоились.

— Они совсем уже близко, а нас словно и но замечают!

— Почему министр не дает сигнала? Они же уйдут!

— Ну вот, кажется, заметили!

И тут-то раздалась команда:

— Огонь!

Цирики открыли стрельбу. Этого китайцы никак не ожидали. Они поспешили уложить верблюдов и, укрывшись за тюками, стали отстреливаться. Максаржав велел передать своим бойцам: «Целиться лучше, противник несет большие потери». Цирики усилили стрельбу. Со всех сторон слышался рев животных, крики и стоны раненых.

Группа китайцев, отделившись от остальных, попыталась прорвать фланг, но успеха этот маневр не имел. Они бросились назад, но там их встретили цирики, спрятавшиеся в засаде. Но решаясь покинуть обоз, китайцы превратили его в укрытие и залегли, спасаясь от пуль.

— Приготовить коней! — приказал Максаржав. — Ближнему полку оставаться на месте и продолжать вести огонь, остальные по коням! Отрезать китайцев от каравана и уничтожить! Коня мне!

И с саблей наголо Максаржав поскакал впереди отряда конников. За ним лавиной неслись цирики, круша все на своем пути. А возле каравана завязалась рукопашная схватка. На правом фланге лежал на земле убитый верблюд, из-за него вдруг поднялся толстый китаец, по-видимому раненый, и, сделав несколько шагов, упал.

— Взять его живым! — приказал Максаржав.

К упавшему подбежали цирики, обыскали его и увели. В этот день они взяли в плен человек шестьдесят китайских солдат. Толстяк оказался командиром отряда. Он был тяжело ранен и вскоре умер. Бойцы отряда Максаржава, добравшись до обоза, начали осматривать трофеи, надеясь найти оружие и патроны.

Максаржав видел, что с противником почти покончено. Остатки китайского войска удирали, преследуемые группой конных цириков. Когда в живых осталось лишь несколько солдат противника, Максаржав приказал прекратить погоню. Он стоял в отдалении, окруженный командирами, и наблюдал за тем, что происходит на поле боя. Раненых и убитых цирики погрузили на повозки. Затем построились. Все были радостно возбуждены — ведь это был первый бой, первая победа над врагом после многомесячного изнурительного похода!

— А наш министр-жанжин молодцом показал себя в бою! С таким командиром и умереть не страшно!

— Видел, как он мчался впереди, размахивая своей саблей? Я до того на него засмотрелся, что чуть с коня не упал.

— А как он командует! Голос такой, что прямо мороз по коже.

— Еще бы! Недаром же он носит княжеское звание. Вот увидите, дождемся мы, когда сам амбань вылезет наконец из крепости и упадет на колени перед нашим жанжином!

— Да, смекалист наш жанжин: сначала врага огнем из засады встретил, а уж потом конницу пустил.

— А торгут Дорж, — засмеялся кто-то, — совсем было снял штаны, чтобы переплыть речку, да вовремя остановился.

— Пересчитать бойцов! — приказал Максаржав. — Все ли десятские целы?

— Все на месте, — ответил чей-то голос, но тут же говоривший поправился: — Нет, одного не хватает, убит. В нашем полку пятеро убитых, около десятка раненых.

— Ну, это еще ничего. Раненым оказать помощь! Где лекарь?

— Уже на месте.

Максаржав захотел сам проведать раненых.

— Ничего, ребята, крепитесь, — сказал он бойцам, лежавшим на повозках. — Скоро опять в строю будете. И приказал: — Раненых на ночь перенести в палатки!

И колонна с развевающимся знаменем впереди двинулась в обратный путь.

Того, раздобывший где-то одежду и коня, всюду сопровождал Максаржава. Перед выступлением жанжин обратился к нему:

— Бого, ты останься здесь, присматривай за штабной палаткой. С тобой будут еще несколько цириков.

— Нет, Ма-гун, возьми меня с собой. Я хочу сражаться вместе со всеми. Не могу я оставаться здесь, когда ты там один!

— С чего это ты взял, что я один? Со мною будут три сотни бойцов. А тебе надо остаться.

— Ни за что!

— Ах, ты отказываешься выполнять приказ командующего?

— А ты возьми да и прикажи выпороть меня!

— Некогда мне сейчас этим заниматься, а не то выпорол бы! — И он вышел из юрты.

Под звуки труб войско двинулось в поход. Того быстренько собрал еды на дорогу и поскакал вдогонку.

— Что ж это они, считают меня ни на что не годным человеком? Словно я ничего не умею, как только прислуживать! Тысячи человек из разных мест прибыли сюда, чтобы участвовать в сражении, а я чем хуже? Они, значит, будут бороться за свободу родины, а мне сидеть сложа руки? — обиженно бормотал он себе под нос.

Ориентируясь по следам и по облаку пыли, поднятой отрядом Максаржава, он нагнал своих у самого берега реки. К Максаржаву, правда, не подъехал, а спешился в сторонке и принялся внимательно осматривать ружье, время от времени искоса поглядывая на жанжина. Наступил полдень. Того достал свои припасы и приблизился к Ма-гуну.

— На, подкрепись! — Голос Того звучал нарочито грубо, когда он передавал Максаржаву кувшин с чаем. Тот ничего не сказал, выпил чаю, но есть ничего не стал и снова прилег. Того тоже лег рядышком. Вскоре он задремал и не заметил, как Максаржав куда-то исчез. Едва обнаружив это, Того схватил ружье, не вполне понимая, что происходит и что за люди суетятся вокруг. Все разбирали коней, и Того тоже вскочил на первого попавшегося. Теперь он явственно различал впереди китайцев, которые отчаянно отстреливались. Возле самого уха — Того это почувствовал — просвистела пуля. Другая пуля пробила ему полу дэли. «И зачем это я вырядился в праздничный дэли? Ведь испортят хорошую вещь», — мелькнула мысль. Взглядом он выхватил из гущи боя Максаржава, который отчаянно и сноровисто, как лозу на ученьях, рубил неприятельских солдат.