Ксанское ущелье

Господин капитан, вы опьянели. Вам надо проветриться немного, — будто очнувшись от наваждения, холодно ответил Гигла, снова перейдя на «вы». — Зачем вы впутываете меня в эти дела? Я всего-навсего духанщик, и я далек от политики.

— Гигла, прошу тебя, открой глаза!

— Я все для вас сделаю, господин капитан. Только не это!

— Почему?!

— Ну как я попаду в тюрьму? Как?

— Зачем тебе самому идти в тюрьму? Ты же свой среди своих. Ты всех знаешь. Дай кому надо — и он будет у Васо.

— Я бедный человек, господин капитан. Где мне взять денег на подкуп?

— А-а, — усмехнулся Сокол. — Я забыл, что ты торговец. Сколько заплатить, чтобы ты выполнил мою просьбу?

— Вот это деловой разговор. Прикинь сам.

— Месячное жалованье?

— Гигла Окропиридзе еще не настолько потерял совесть, чтобы оставить тебя голодать. Давай любую половину. Ой, погубит тебя, Гигла, жадность!

— Двум смертям не бывать! — Капитан сунул в карман фартука Гиглы несколько радужных ассигнаций и, удовлетворенный, поднял рюмку — Ну, будем здоровы!

Кинув взгляд по сторонам — в клубах дыма трубок, папирос и сигар, кругом смеялись, пели, вытирали пьяные слезы гости духана, никому до них не было никакого дела; раскрасневшийся вестовой Еременко старательно поворачивал уже потягивающие горелым шампуры — мало обрызгивает их, неумеха! — Гигла опрокинул в рот содержимое рюмки и не почувствовал ее горечи.

— Будем здоровы, капитан!

Глава шестнадцатая

Супруга уездного начальника обожала принимать гостей. Но Бакрадзе был скуповат, и ей редко удавалось блеснуть хлебосольством и радушием.

Когда теперь она сетовала на то, что они слишком редко приглашают к себе именитых горожан, супругу было удобно парировать упреки: «Не до развлечений, милочка, в городе военное положение. Нас не поймут. И как на это посмотрит новый губернатор?»

И вдруг Ростом сам попросил ее указать духанщику Гигле Окропиридзе, где и как сервировать стол на десять персон.

— Мы принимаем гостей?

— Да, — не стал вдаваться в подробности супруг. — Группа моих офицеров будет чествовать героя японской кампании капитана Внуковского.

— Не поздно ли, милый? — удивленно подняла тонкие брови Мэри. — Война с Японией давно закончилась.

— Не поздно. Он поймал опасного государственного преступника.

— Офицеры придут с женами, милый?

— Нет, одни. Ты будешь блистать, моя радость. Только ты.

Гигла Окропиридзе превзошел самого себя.

Где и когда раздобыл он и успел приготовить со своим глухонемым слугой столько яств — только диву можно было даваться. Фрукты и пряности, птица и заливное, овощи и печенья — все это благоухало на столе, расцвеченное отблесками хрустальных графинов и фужеров, золотом и серебром изысканных приборов.

Офицеры канцелярии уездного начальника не заставили себя ждать. Входя в просторную залу, они браво щелкали каблуками сапог и галантно целовали пухлую белую ручку хозяйки.

Мэри слушала нескончаемые комплименты и млела от удовольствия. Давно ей не приходилось быть в центре внимания стольких мужчин. Она уже забыла, сколько сил пришлось потратить горничной, чтобы помочь ей затянуться в ужасно тесный корсет. Казалось, что уже и дышится ей в этом ужасном снаряжении легко и свободно, и платье ее необыкновенно воздушно, и туфли на высоком и тонком каблуке не жмут в подъеме и не трут пяток.

Ждали виновника торжества.

Коротая время, офицеры играли в карты.

— Очевидно, явится, когда наши желудки прирастут к хребту.

— Терпение, господа! Король пик.

— А я его козырем, козырем…

Наконец во дворе усадьбы послышался цокот копыт.

Сокол выглянул в окно:

— Те же и именинник с хозяином дома.

— Поглядите, господа! — хохотнул поручик. — Наш капитан как огурчик.

— Вот дьявольская изворотливость, — насмешливо процедил ротмистр. — Когда-то успел сшить новый мундир!

Зычный голос Бакрадзе, казалось, заполнил все комнаты:

— О, капитан Сокол! Рад вас видеть. Мэри, ты сегодня прекрасно выглядишь. Я не слишком заставил всех ждать? Нет? Очень хорошо. Сегодня у нас неплохой день: губернатор одобрил наши меры по борьбе с этими проклятыми бандитами. Теперь не грех отдать должное искусству Гиглы, не правда ли? Мэри, дорогая, хозяйничай.

— Господа офицеры! — пропела Мэри не лишенным приятности голосом. — Прошу к столу.

Господа с готовностью бросили карты, устремляясь к месту пиршества.

И зазвучали тост за тостом, здравица за здравицей. За отважного капитана Внуковского, покрывшего себя славой в сражениях с японцами, превыше всего ставящими порядок в ведении боя, и в борьбе с неуловимыми абреками, не признающими никаких правил в своих вылазках и нападениях на княжеские имения и на военные обозы. За дорогого и уважаемого Ростома Бакрадзе, заботливого хозяина уезда и собственного дома. За милейшую и обходительнейшую хозяйку.

— Ура! Ура! Ура! — дружно скандировали гости, а Гигла бдительно следил, чтобы звонкие хрустальные фужеры не оставались пустыми и единой минуты.

Лица гостей раскраснелись, голоса стали громче, а шутки все острее и соленее, и даже присутствие супруги начальника больше не сдерживало.

— Минутку внимания, господа! Минутку внимания! — стучал вилкой о горлышко дорогого графина духанщик.

Сердце хозяйки так и обмерло, и она едва сдержалась, чтобы не вырвать из его рук вилку: разобьет ведь, деревенщина неотесанная!

— Ну, говори, духанщик. Что у тебя?

— Сюрприз, милейшая госпожа! Сюрприз!

Мэри захлопала в ладоши:

— Господа-а! Господа-а-а! Сю-у-у-рпри-из!

Гигла сделал знак рукой, и розовощекая Лейла внесла на огромном блюде жареного поросенка.

Все давно были сыты, но поросенок был так заманчив, что вздох «О-о-о!» был громким и единодушным.

Вчера еще задорно резвившееся и пронзительно визжавшее беззаботное дитя природы было искусно украшено петрушкой и салатом. Потешная мордочка лежала на скрещенных серебряных головках двух бутылок шампанского. Казалось, стоит лишь цыкнуть на этого смуглого, лоснящегося жиром нахала, который уютно устроился на столе, и он вскочит, застучит по столу резвыми копытцами, замечется туда-сюда, роняя бутылки и опрокидывая тарелки. Вот только в спине у поросенка торчал какой-то нарядный флажок.

— О! Как это мило с твоей стороны, Гигла! — прижал руку к сердцу и потянулся к шампанскому Внуковский.

— Я так люблю шампанское, — закрыв глаза от удовольствия и явно любуясь собой, сказал капитан, — что готов просадить на этом благородном напитке всю свою премию! Все пять тысяч, полученных за этого абрека! Как его… Ну, в общем, премию… Вы знаете, госпожа Бакрадзе, наш милый духанщик за то, что я поймал этого абрека… как его… каждый день встречал меня на пороге своего духана… бокалом шампанского… со льда.

Капитан было начал сдирать с горла бутылки серебряную бумагу, но его остановил сидевший напротив Иван Сокол:

— Не спешите, дорогой капитан, приступать к призу, он еще требует выкупа!

Внуковский полез в карман за бумажником.

— Нет, нет, не то.

Зычно хохотнул Бакрадзе, колокольчиком рассыпался ласковый смех Мэри.

— Теперь я могу смело сказать, — зарокотал густой бас Бакрадзе, — что вы, наш дорогой герой, прошли еще не все испытания!

Он кивнул головой: взгляните-ка на автора сюрприза.

Лейла отступила, и из-за нее с турьим, изогнутым, как молодая луна, рогом к столу шагнул Гигла. Поднеся рог к самым глазам, будто бы близоруко вглядываясь в надпись, выгравированную на ободке, Гигла прочитал: «Герою русско-японской кампании — в память о службе на Кавказе…»

— Ай да Гигла!

— Ай да духанщик!

Бакрадзе, несколько раз вместе со всеми ударив в ладоши, встал и поднял руку, требуя тишины.

— Дорогой друг наш капитан Внуковский! Прежде чем ты примешь этот рог, я хочу сказать тебе несколько слов о нем. Этот обычай — вручение почетного рога с вином — идет от далеких предков. Когда-то отличившемуся в походе, в сражении на всенародных торжествах встречи в знак особой чести преподносили почетный и памятный рог как символ того, что герой был храбр и непреклонен, силен и ловок, бесстрашен и горд, как украшение наших гор — великолепный тур. Сегодня вас удостоили этого почетного и памятного рога! Примите его, дорогой капитан!