Хроники Израиля: Кому нужны герои. Книга 1

Перес стал одним из самых перспективных лидеров задолго до 1977 года, когда он повел в первое свое предвыборное сражение партию Труда и потерпел поражение в противоборстве с таким искушенным в политических баталиях трибуном, как Менахем Бегин. Сегодня мало кто помнит, что Перес считался восходящей звездой на израильском политическом небосклоне еще в пятидесятые годы. В возрасте 29 лет, став с благословения своего учителя Давида Бен-Гуриона генеральным директором министерства обороны, сосредоточил он в своих руках огромную власть. И даже противники его не отрицают, что воспользовался он ею наилучшим образом. За каких-нибудь семь лет создал костяк ядерной, авиационной и электронной промышленности, реорганизовал научно-исследовательскую работу в военной области и заложил основы той мощи, благодаря которой Израиль смог выстоять в грядущих испытаниях.

Уже тогда, вероятно, молодой энергичный политик, пользовавшийся полным доверием Бен-Гуриона, наделенный им фактически не ограниченными полномочиями, мечтал о том дне, когда он займет кресло старого вождя. Ему казалось, что пройдет десять, ну максимум 15 лет, и его мечта осуществится. Возможно, так бы оно и было, если бы не фатальным образом сложившиеся обстоятельства.

Когда в 1959 году сошел с политической арены старый вождь, его преемник Леви Эшкол лично просил Переса остаться на посту заместителя министра обороны. Перес остался, и его считали человеком номер два в правящей партии. И, вероятно, стал бы Перес премьер-министром в возрасте 45 лет, еще до того, как побелела его голова. И не было бы в его глазах печали, появившейся лишь после тридцати лет ожидания звездного часа…

Но в 1965 году находившийся уже на покое неукротимый Старик бросил перчатку своим вчерашним соратникам. Бен-Гурион вышел из созданной им когда-то партии Мапай и призвал под свое одинокое знамя самых близких ему людей.

Перес без колебаний отправился за сварливым вождем в пустыню политической оппозиции. И когда после Шестидневной войны созданное Бен-Гурионом движение Рафи объединилось с Мапай, образовав партию Труда, Пересу пришлось начинать все сначала, пядь за пядью отвоевывая утраченные позиции.

И Менахем Бегин потратил тридцать лет жизни, чтобы взойти на вершину политической пирамиды. Но, в отличие от Переса, ему не пришлось вести баталии в собственной партии, и он не должен был бороться с предвзятым мнением, сложившимся в обществе.

Перес больше, чем кто-либо из его предшественников должен был обладать выдержкой и упорством, чтобы пробиться к цели сквозь все преграды, причем самые трудные испытания ждали его внутри собственной партии.

Борьба не с врагами, а с политическими единомышленниками закалила Переса, сделала его неуязвимым для личных выпадов и оскорблений. В столкновениях с противниками Перес доказал, что он человек, прекрасно владеющий собой, не дающий воли ни эмоциям, ни гневу, ни уязвленному самолюбию. Ответил ли Перес хоть раз своим очернителям на их языке? Кто и когда слышал о том, что Перес позволил себе оскорбить противника? Пользовался ли он хоть когда-нибудь непарламентскими выражениями? Потерял ли он хоть раз контроль над собой?

Не существует человека, который ответил бы утвердительно хоть на один из этих вопросов.

Но этого, оказывается, недостаточно, чтобы из лидера превратиться в вождя. Судьба по-прежнему не баловала его… И когда в сентябре 1984 года Шимон Перес занял наконец кресло, в котором до него сидели Бен-Гурион, Шарет, Эшкол, Голда Меир, Рабин, Бегин и Шамир, то, в соответствии с соглашением о ротации, лишь два года вместо полновесных четырех были отпущены ему…

Заместителем Переса стал его антипод Шамир, а больше половины партнеров по тяжеловесной правительственной коалиции не выносили своего премьер-министра. Тем внушительнее его достижения.

Стабильность в стране не установилась сама собой, а была достигнута целым рядом тонких маневров.

Вывод израильских войск из Ливана способствовал умиротворению внутри страны и выбил любимое оружие из рук левых экстремистов. Эффективные экономические меры остановили разгул инфляции. Америка вновь стала щедро давать деньги, а большинство стран Черного континента возобновили дипломатические отношения с Израилем.

Перес — интеллектуал, и его популярность среди творческой интеллигенции также способствовала формированию в стране благоприятного для правительства общественного мнения. Когда разразился неприятный для Переса инцидент с убийством сотрудниками Службы безопасности двух пленных террористов, то «властители умов», такие, как Амос Оз [29], грызли дома карандаши и молчали. А тем, кто попытался что-то пролепетать в печати, Перес просто позвонил по телефону, чем окончательно пресек все слабые попытки выяснить истину.

Разумеется, не обошлось и без счастливого стечения обстоятельств. Снижение цен на нефть, падение курса доллара, ирано-иракская война — все это вполне может считаться исторической удачей кабинета Переса. С другой стороны, в короткое время правления Переса администрация Белого дома проявляла удивительное равнодушие к ближневосточным проблемам. Ну что бы стоило Рейгану выступить с мирной инициативой в тот период, а не позднее, когда в кресле премьер-министра уже сидел угрюмый старый человек, вцепившийся мертвой хваткой в уже отжившую доктрину.

Как бы то ни было, за два года Перес сумел показать, на что способен, хотя многим он и напоминал кролика из «Алисы в стране чудес», ибо всегда спешил на какую-то очень важную встречу. Судьба не позволила ему руководить страной четыре года, но он и за два сделал больше, чем его антипод Шамир за все время своего пребывания у власти.

Оказалось, что и этого недостаточно для того, чтобы стать вождем.

Шимон Перес (Шимон Перский) детство свое провел в польском еврейском местечке Вишнева, в котором проживало около ста еврейских семей. Все они ждали лишь благоприятного случая для эмиграции в Палестину. Атеистов и отступников от веры в местечке не было. И хотя Перес стал со временем лидером социалистической партии, к Богу он всегда относился с гораздо большим почтением, чем к социалистическим доктринам. Пожалуй, лишь к Бен-Гуриону относился Перес с похожим благоговением, — как к старому, суровому и величественному еврейскому Богу.

По субботам Шимон обычно ходил с дедом в синагогу. Он любил деда, веселого сапожника, считавшего, что Господь создал этот мир для радости и веселья.

В тот день, войдя в дом, шестилетний Шимон нахмурился. На столе стояло радио — предмет отцовской гордости, большая редкость тогда. Коробка играла, нарушая святость субботы. Шимон, не задумываясь, потянул скатерть. Коробка грохнулась на пол, и наступила тишина. Вошел отец. Он посмотрел на ребенка долгим взглядом и ничего не сказал. Мать молча подмела обломки. Только через полгода смог отец купить новое радио, но оно уже никогда не включалось по субботам.

В девять лет Шимон стал сочинять стихи. Родители бережно собрали их и отправили Бялику. Как гордился отец, когда национальный поэт прислал теплое письмо, в котором отметил безусловную одаренность ребенка. С тех пор литературные амбиции уже не покидали Переса и даже в большей степени, чем политика, болезненно язвили его самолюбие. Сверстники Переса, те самые, которые «лучше ели и пили», вспоминают, что будущий лидер был ребенком хилым, пресным, не выносившим «игрищ и забав», предпочитавшим проводить время за чтением занимательных историй. И дети реагировали на эту отчужденность единственно доступным им способом — Шимона поколачивали. Это было развлечение не только приятное, но и безопасное, ибо он никогда не давал сдачи.

— Почему ты позволяешь себя бить? — кричала мать, прикладывая примочки к его синякам.

— Мама, — отвечал Шимон, — я им ничего не сделал. Почему они не любят меня?