Светочи Чехии

Ружена все время почти была при королеве, но в эту минуту, графиня Яна заменила ее при государыне, и она беседовала с Анной и Маргой, когда муж подвел Иеронима.

— Позволь, Ружена, представить тебе Иеронима, самого обольстительного и язвительного человека во всей Чехии, — весело сказал Вок.

— Своей напыщенной похвалой ты, кажется, намерен повредить мне, пан граф, но я предпочитаю представиться графине, как старый знакомый, — ответил Иероним, отвешивая глубокий поклон. — Я имел счастье видеть вас ребенком, пани, в вашем замке Рабштейн, где вы нас тогда приютили с Яном. Без сомнения, вы забыли меня, но я сохранил светлое воспоминание о маленькой фее…

При взгляде на Иеронима, лицо Ружены покрылось смертельной бледностью, и она растерянно глядела на стройную фигуру знаменитого оратора, с врожденным изяществом склонившегося перед ней, прижимая к губам ее похолодевшую ручку. Но она овладела собой и глухо ответила:

— Я тоже вспоминаю, что видела вас раньше. Это было, когда я получила известие о смерти отца, и все подробности этого злополучного дня неизгладимо врезались мне в память.

Вок тотчас же отошел к другим гостям и не заметил волнение жены, а Иероним не придал ему никакого значения. Поговорив еще несколько минут, со свойственным ему блеском и остроумием, он откланялся, так как уже готовились идти к столу.

Ружена была ошеломлена; свидание с Иеронимом вызвало в ее душе полный сумбур. Идеал ее детских грез вдруг явился перед ней во плоти и ни мало не проиграл вблизи.

Иероним на самом деле был одним из первых красавцев своего времени и самым изящным кавалером Праги — роскошнейшего города эпохи. Смелый, обаятельный, высоко даровитый и ученый, он был знаменит не только у себя на родине, но и во всей Европе, где его всегда сопровождал неизменный успех; он словно создан был для того, чтобы завладеть сердцем женщины. Даже заклятых врагов своих он принуждал восхищаться собой.

И этот-то идеал мужчины, которого она обожала, даже не зная его, перед которым Вок совершенно стушевывался, довелось ей встретить именно в день ее свадьбы.

Ружена сознавала, что бродившие в ее голове бурные мысли — греховны, что это — измена клятве верности, ею данной, и что ее долг — уничтожить в сердце своем идола и видеть в нем лишь друга мужа. Но, несмотря на столь мудрое решение, взгляд ее не мог оторваться от дивного лица Иеронима, оживленно провозглашавшего один тост за другим и своею веселостью и находчивостью до слез смешившего короля.

После пира, королевская чета со свитой отбыла во дворец; но остальное общество продолжало пировать, к великому неудовольствию Ружены, чувствовавшей настоятельную потребность в уединении и отдыхе. Бледная и задумчивая, она почти не принимала участие в застольной беседе. Наоборот, Вок был в чудном расположении духа: всеобщее восхищение Руженой и бесчисленные поздравления льстили его самолюбию.

Один Иероним еще ничего не сказал ему, а от него-то, — Соломона по части женской красоты, — ему особенно и хотелось услышать приветственное слово. По отъезде короля, он отправился разыскивать своего приятеля и нашел его оживленно разговаривающим с Гусом в отдаленной комнате.

Предмет их беседы оказался столь животрепещущим, что граф тотчас же и сам втянулся в разговор. Дело шло о новом и громадном скандале, готовившемся в университете. Через несколько дней предстояли выборы нового ректора и декана факультета искусств; три немецкие народности собирались произвести эти выборы по прежнему способу, чему решились помешать чехи, на основании права, предоставленного им декретом 18 января. Таким образом, нужно было обсудить те необходимые меры, которые следовало предпринять, чтобы положить конец наглому упрямству немцев.

Вдруг Иероним остановился и, похлопав по плечу Вальдштейна, улыбаясь, сказал:

— Ай! Да я тебя еще и не поздравил! Ты — истинный избранник богов.

— В чем? — осведомился Вок.

— И он еще спрашивает, лицемер этакий! Да пойми же ты, счастливейший из смертных, что самая смелая мечта поэта не могла бы создать существа, более идеально прекрасного, чем твоя молодая жена!

— Правда, Ружена очень мила, — заметил граф, смеясь, — но красота ее чересчур уж небесная и сравнение с женщинами… более земными, может быть, ей опасно. По этому поводу, Иероним, я обращаю твое внимание на одно маленькое чудо творения. Эта девочка, — черт ее знает, жидовка она, или цыганка, — прибыла с бродячими фиглярами в гостиницу Черного Коня плясать и гадать. Своим свежим упругим телом, смуглой кожей, черной гривой и огненными глазами она хоть святого с ума сведет.

— Фу, Вок! Как можно сравнивать, даже в шутку, благородную Ружену с уличной плясуньей, — брезгливо сказал Иероним.

Лицо Гуса нахмурилось.

— Да! Не стыдно ли тебе, пан граф, твоих легкомысленных слов, — строго сказал он. — Бог даровал тебе в подруги существо чистое и прекрасное, а ты, едва отошел от алтаря, как уж мечтаешь изменить ей с какой-то тварью, А еще христианин!

Вок был смущен и покраснел; но уважение и почтение, внушаемые ему доблестным проповедником, все-таки были столь глубоки, что он и не подумал возражать на суровое наставление, а только заметил, неловко улыбаясь:

— Вы, аскеты, поистине нетерпимы, мистр Ян! Ведь я же еще не изменил Ружене! Во-первых, потому, что не имел на это времени; а во-вторых, я перед алтарем не давал клятвы ослепнуть и не смотреть на других женщин, а любоваться только собственной женой! В таком случае, я должен был бы перерезать горло Иерониму, потому что он находит мою жену красивой и даже высказал мне это. Право, милый мистр, вы уж слишком суровы! По-вашему выходит, что мне следовало бы окриветь, как сказано в писании: „если глаз твой соблазняет тебя, то вырви его”.

— Ну, я не боюсь, чтобы ты последовал этому евангельскому совету, — заметил Гус, качая головой.

— Что верно, то верно! Я очень дорожу своей наружностью. Да и Ружена, хоть она и очень добродетельна, но предпочтет меня, бьюсь об заклад, таким, как я теперь, чем кривым, даже если бы я выколол себе глаз только для того, чтобы остаться ей верным.

Иероним рассмеялся, улыбнулся и Гус, а затем встал и начал прощаться.

— Как, отец Ян, вы уже уходите? — с сожалением спросил молодой хозяин.

— Да, мне еще нужно заняться проповедью. Вам останется тут Иероним, такой же грешник, как и ты: он тоже не станет по пустякам выкалывать себе глаза.

— О, нет! Я предпочитаю колоть другим, — ответил тот, смеясь.

Иероним и Вок вернулись в залу и вмешались в окружившую их нарядную и веселую толпу гостей.

Еще раз заходили кубки и снова выпили за здоровье героев сегодняшнего дня. Затем, под звуки флейт и пение, с пажами впереди, усыпавшими путь цветами, молодые были торжественно отведены в опочивальню.

Часть II

Глава 1

Первое время замужества для Ружены промелькнуло, как в тумане, среди празднеств, даваемых в честь новобрачных, и среди политических волнений, охвативших население Праги.

Вопрос о голосах в университете сделался жгучим и достиг своей кульминационной точки при избрании ректора и декана факультета искусств. Со свойственным немцам упорством, дерзко поддерживали они старый порядок; чехи воспротивились неправому голосованию и восторжествовали.

Выборы были отменены, а Бальтенгаген, равно, как и Варентраппе, сохраняли пока свое бывшее положение лишь фактически. [44]

Дело не дошло до рукопашного боя, только в виду строгого наказа Вацлава: но отношения между враждующими сторонами были крайне натянуты.

Среди тех, кто с особым болезненным чувством следил за ходом этой борьбы, была Марга. Несмотря на все старания, ей не удалось повидаться с матерью, до такой степени профессор строго следил за своей невесткой; однако, при посредстве их старой, преданной служанки, Марга все-таки получила от нее послание, в котором Луиза Гюбнер, посылая свое благословение дочери, оповещала, что у них все уже готово к отъезду, хотя она еще не знает, куда именно они отправятся по выезде из Праги.