Ночи Калигулы. Восхождение к власти

— Прекрасная Юлия, прекрасная Юлия… — восторженно шептал он, осыпая поцелуями лицо и шею Друзиллы. Словно в тумане, она чувствовала, как сильная мужкая нога настойчиво втискивается между её колен. Слабея, девушка покорно развела в стороны ноги.

Рука Мамерка сжала её хрупкое колено и побежала вверх по шелковистой ляжке. Дыхание его стало прерывистым, взгляд — мутным и бездонным. «Сейчас свершится…» — успела подумать Друзилла.

И вдруг юноша сипло вскрикнул и неловко повалился в сторону. Друзилла испуганно приподнялась и уставилась на Мамерка. Тот громко выл от боли и качался по земле. Над незадачливым любовником возвышался Калигула с огромным кривым суком в правой руке. Лицо Гая, потеряв юношескую мягкость, исказилось до неузнаваемости. В это мгновение он был пугающе уродлив. Друзилла испуганно смотрела на брата, поспешно одёргивая задравшуюся почти до бёдер тунику.

— Как ты смеешь касаться моей сестры?! — прошипел Калигула и угрожающе замахнулся суком.

Мамерк испуганно отпрянул. Всхлипывая и завывая, он на коленях отполз в сторону. Калигула следовал за ним, размахивая деревяшкой. Неожиданно Друзилла надрывно зарыдала, и брат обернулся к ней. Мамерк, воспользовавшись заминкой, поспешно улепетнул, поднимая бурую пыль подошвами сандалий.

— Как ты могла, Друзилла? — удручённо прошептал Калигула, отбросив в сторону сук и повалившись на землю рядом с сестрой. И тоже заплакал, уткнувшись лицом в колени и обхватив руками покрытые рыжеватыми волосками голени. Друзилла изумлённо притихла, глядя, как вздрагивает его худощавая спина. Стыд и странное умиление охватили её.

— Брат, если бы ты знал, как я одинока!.. — тоскливо простонала она, мимолётно коснувшись его сгорбленной спины. — Мы остались одни: без отца, без матери… Бабка Антония строга и неласкова… А я хочу, чтобы хоть кто-то любил меня!..

— Но я люблю тебя! — полубезумно выкрикнул Калигула, подняв залитое слезами ревности лицо.

— Знаю, — слабо улыбнулась Друзилла. — Я тоже тебя люблю. Но сейчас я говорю об иной любви!

Калигула смолк. Друзилла испугалась, увидев рядом с собой его побледневшее, посерьёзневшее лицо.

— Но я люблю тебя иной любовью! — выразительно проговорил он, заглядывая в заплаканные глаза девушки.

— Не понимаю, о чем ты говоришь… — растерянно пробормотала она, отводя в сторону взгляд.

— Я хочу тебя! — выкрикнул Калигула, и дикая безумная радость сверкнула в зелёных глазах. Он ощутил облегчение оттого, что долго сдерживаемое чувство вырвалось, наконец, наружу. — Я видел тебя обнажённой в купальне, и с тех пор мечтаю о тебе! Хочу, чтобы ты отдалась мне, как только что была готова отдаться этому ничтожному Мамерку Кассию!

— Безумец! — взвизгнула Друзилла, зажимая уши узкими ладонями. — Не желаю тебя слушать! Или ты забыл, что мы — брат и сестра?! Ведь я была зачата через несколько месяцев после того, как ты покинул чрево матери!

— Не забыл я! — обречённо склонил голову Гай. — Но кто сказал, что брату запрещено любить сестру? — вызывающе заметил он. — Боги, которым мы поклоняемся и приносим жертвы, — братья и сестры. Но они, не задумываясь, любят друг друга! Юпитер женился на родной сестре, Юноне…

— Не забывай: что позволено Юпитеру — не позволено быку! — надменно скривилась Друзилла.

— Оставим в покое богов, — лихорадочно согласился Калигула. — Вспомни фараонов Египта! Они на протяжении веков брали в жены сестёр!

— Мы не в Египте! — вызывающе засмеялась девушка.

— Но мы — потомки богов! — убеждённо выкрикнул Калигула. — Полюби меня, Друзилла, — вкрадчиво зашептал он. — Ни один мужчина не будет любить тебя так, как я! Подумай, мы ведь не чернь и не обыкновенные ничтожества! Мы с тобой существа особые, и потому нам суждена особая любовь!

Друзилла растерянно молчала. Гай, осмелев, потянулся к сестре и попытался поцеловать её. Девушка отряхнула с себя оцепенение и с силой оттолкнула брата. Брезгливость, презрение, непонимание отразились на её лице.

Калигула, казалось, потерял рассудок. Он хватал вырывающуюся Друзиллу за край туники, настойчиво тянулся к ней. В отчаянной борьбе они катались по земле. Грязь пачкала их лица, туники превращались в жалкие лохмотья. Наконец Друзилла сумела вырваться из цепких объятий обезумевшего брата. Царапая руки об острые камни, она отползла в сторону. С трудом поднялась на ноги и, пошатываясь, побрела к вилле. Калигула остался лежать на земле — жалкий, отвергнутый. Закрыл лицо грязными ладонями и судорожно зарыдал.

Друзилла с трудом дотащилась до виллы. Увидев сестру, Агриппина испуганно оцепенела. Рыжие волосы Друзиллы сбились в колтун, руки исцарапаны до крови, подол розовой туники разорван…

— Что с тобой? — пролепетала Агриппина, изумлённо приподнимаясь в кресле.

— Наш брат сошёл с ума… — всхлипнула в ответ сестра.

Агриппина смотрела на неё, ожидая, но не смея требовать объяснения. Друзилла подумала, что нужно сказать хоть что-нибудь. Но вдруг отчётливо поняла, что не может открыть правду.

— Мы искали мандрагоры, — растерянно бормотала девушка, прижавшись к худому, костлявому плечу сестры. — Внезапно появился Гай и неверно истолковал слова и жесты Мамерка Кассия. Брат нещадно избил гостя, а затем хотел поколотить меня… — и Друзилла брезгливо передёрнулась, вспомнив приставания Калигулы.

— Брат оберегает твою честь, — утешала сестру Агриппина. — У нас ведь никого не осталось, кроме него! Гай любит тебя!

Друзилла медленно перевела на неё опустевший взгляд.

— Да, он любит меня… — едва слышно прошептали омертвевшие губы.

XXXII

На рассвете следующего дня Кассии — отец и сын — покинули виллу Антонии. Обычно болтливый Мамерк стал угрюмо молчаливым. И отец напрасно ломал голову, пытаясь угадать причину сей внезапной перемены.

Друзилла не покидала опочивальни. Она лежала на постели, вытянувшись поверх красного парчового покрывала, и молчала. На бледном лице застыло выражение тоски и брезгливости. Тягостное безмолвие юной госпожи пугало двух покорных рабынь.

Устав бесцельно валяться на ложе, Друзилла поднялась и приблизилась к окну. И отшатнулась, увидев Калигулу. Он стоял между тонкими деревцами аканфа и смотрел на окно Друзиллы взглядом побитой собаки.

«Милый, милый брат!.». — подумала девушка, и сердце тоскливо сжалось. Припомнились детские игры, маленькие радости и недолгие обиды. Ну почему боги посылают сыну и дочери Германика это испытание?!

Друзилла поспешно отошла от окна. Повалилась на ложе и накрыла голову подушкой. Рабыня-германка поспешными семенящими шажками подошла к Юлии Друзилле и боязливо тронула её за плечо.

— Госпожа, — прошептала она. — Твой брат велел передать тебе это.

Друзилла отшвырнула подушку, резко приподнялась и уставилась на рабыню. Та держала в руках несколько веточек едва расцветшего жасмина. Девушка выхватила из рук рабыни белые цветы.

— Пошла прочь! — надменно велела она.

Оставшись одна, Друзилла поднесла к лицу жасмин и жадно вдохнула душистый запах. Жёлтая пыльца оставила несколько пятен на лице. Мимолётная улыбка заиграла на пухлых нежно-розовых губах и тут же превратилась в гримасу. Друзилла, злобно кривясь, ломала тонкие ветки и бросала их в горящую жаровню. Бледные лепестки, подобно снегу, усыпали мозаичный пол.

Жасмин дотлевал в жаровне. Сладкий запах, смешавшись с серым дымом, заполнил опочивальню. Юлия Друзилла, жалко скорчившись на роскошном ложе, глотала солёные слезы. Ей вот-вот исполнится шестнадцать лет, а жизнь уже требует трудных решений.

Ночью Друзилле приснился сон. Девушке чудилось, что она лежит на незнакомом ложе в незнакомой опочивальне. Она почти по-кошачьи свернулась клубочком, положив ладони между колен. А позади неё тяжело дышит мужчина. Друзилла не видела его лица, но знала, (как всегда знают во сне), что это — её суженый. Боги благословили их союз. Друзилла не помнила — когда; эту часть сна она, по-видимому, пропустила. Но твёрдое знание о благословлении богов присутствовало. Девушку мучала навязчивая мысль о том, что она должна повернуться и обнять мужчину, который дышит ей в спину. Ладони стали липкими от охватившего её волнения. Наконец Друзилла решилась. Охваченная робостью и истомой, она медленно обернулась, и её протянутые руки коснулись обнажённого мужского тела — тела родного брата, Гая Калигулы…