Голубь над Понтом

, пахло смолой, свежим деревом, коноплей, полотнищами новых парусов. С Божьей помощью флот все-таки снаряжался поход. С тревогой я смотрел на эти прекрасные корабли и гадал о том, что ждет их в Понте. На корме и на носу у кораблей возвышались башни, с которых лучники мечут стрелы; мачты стояли посреди, как непоколебимые дубы; на хеландиях уже были установлены и прикрыты кожей от любопытных глаз соглядатаев медные трубы для метания страшного огня. Неужели может погибнуть в море такая красота?

В арсенале, у ворот которого днем и ночью стояла стража, в низких помещениях со сводчатыми потолками невыносимо для дыхания пахло серой. Глухонемые рабы (им отрезали языки, чтобы они не могли выдать тайну ромеев врагам) толкли в огромных каменных ступах химические составы, растирали на ручных мельницах селитру, носили в глиняных сосудах горную смолу. Лишенные языков, они быстро глохли и не слышали стука пестов или скрипа колес. Как в безмолвном аду они готовили для меня непобедимый огонь Каллиника.

Начальник арсенала Игнатий Нарфик, армянин, давно отказавшийся от монофизитской ереси, бледный человек с черной бородой, с хриплым голосом, испорченным зловредными испарениями, даже ко мне относился с подозрением. Но, присутствуя при работе, я узнал соотношение частей в огненном составе. В него входит сера, селитра, древесный уголь и горная смола в определенных пропорциях. Достаточно на одну унцию изменить пропорцию, и огонь становится бессильным, не причиняющим вреда. Но ни одного слова я не могу прибавить к сказанному.

Удостоверившись, что работы в арсенале идут полным ходом, я отправлялся к доместику, чтобы узнать, как обстоит дело с вооружением воинов, которых я должен был взять на корабли. Евсевий Мавракатакалон, обжора, стяжатель и ленивец, медлил, вздыхал, жаловался на болезни.

– Поменьше бы заботился о брюхе, – говорил я ему.

– Все будет во благовременье, – отвечал он, тяжело отдуваясь после баранины, – все в руках Господа! Покров Пресвятой Богородицы охранит нас вернее всяких стен и кораблей.

Самые неприятные разговоры приходилось вести с казначеем протонотарием, от которого зависело получение денежных средств для нашего предприятия. В противоположность Евсевию он был худ, суетлив, обладал испорченным желудком, зловонным дыханием изо рта и скверными зубами. Этот интриган, способный на всякое зло, самовлюбленный и завистливый, возомнивший о своем уме более, чем следует, с низким недоброжелательством смотрел на мое возвышение, вредил при каждом удобном случае. К счастью, базилевс обратил в прах происки этого злобного человека. Исидор Антропон, логофет дрома, был жалким ничтожеством, и я обходился без его советов.

Так я метался целые дни, едва успевая съесть кусок, как будто я был не патриций, а простой поденщик. Василий мне говорил:

– Бей их жезлом! Сокруши им кости, но не медли!

Однажды он сердито посмотрел на меня и постучал пальцем по столу.

– Знаю, мне говорили... Читаешь стишки? Не до стишков теперь. Ногами растопчу риторику