Золото Югры

– В месяце мае, господин.

«Выйдешь ты в Обь в месяце мае, – злобно помыслил Макар. – В мае по реке такая ледяная шуга по реке прет, горы сворачивает. А тут твоя шхуна плывет навстречу! Дрова получишь в мае, а не шхуну!»

– Основные вопросы решены. – Господин встал, рукой подстегнул встать и Макара.

Старинов поднялся, полагая, что в плаванье возьмут и его, вроде как знающего местность проводника.

– Ты куда дел полученные тобою за лживые карты и лоции двадцать семь тысяч фунтов стерлингов, полученных от графа Эссекса, шпион московский?

Ну, всякого Макар ожидал, но чтобы на него вот так, запросто, навалили покражу денег, которых стоят три морских корабля!

– Никуда не девал, ибо не получал их! – изумился Макар. – Не получал! А карты и лоции просто подарил капитану Ричардсону за то, что тот меня спас из московской тюрьмы.

Капитан Ричардсон встал с кресла. Прокашлялся. Прогундел:

– Никто мне карт и лоций не дарил. А про эти слышал, что они графом Эссексом куплены за двадцать семь тысяч фунтов стерлингов. У кого – не знаю.

Господин Эйнан надел свою широкую шляпу, откинул портьеру позади себя и пропал за тяжелой тканью.

Граф Эссекс стукнул о паркет напольным канделябром. В заду вошли шестеро стражников в легких кирасах, с обнаженными морскими палашами.

– В Тауэр его! – приказал стражникам граф Эссекс. – Потом станем вести разбор.

Макар не упомнил, как очутился в крепких руках стражников и не видел, куда его волокут. Бешенство и беспомощность напрочь закрутили голову…

На следующий день, в воскресенье, в Лондоне ждали особого праздника, которого не одобряли ни католики, ни протестанты, – зато обожал английский народ. В тот день отмечали именины королевы Елизаветы, и по случаю такой радости в Тауэре казнили преступника, как бы вместо королевы. Детали этого древнего обряда постарались вымарать из голов подданных сами короли, но праздник остался.

А сегодня, в субботу, во дворе Тауэра на обычном месте ставили эшафот. Мимо его толстых столбов и прогнали шесть стражников Макара Старинова, направляя узника к стене, сплошь затянутой кованой решеткой. Поближе подошли; оказалось, что решетка просто перекрывала внутренние казематы в толстой стене Тауэра.

На обратной стороне тюремного двора тоже виднелась решетка. Но она охраняла не узников, а пять рядов скамей, предназначенных для высокородных зрителей, возжелавших увидеть правосудие в Тауэре.

Вход в казематы закрывался решетчатой же калиткой, возле нее торчал стражник. Макара подвели к третьему с правого края каземату, стражник спросил имя и прозвище, потом долго возился с запором кованой калитки.

– Поп? – спросил страж калитки, забирая у приведших Макара стражников сопроводительную бумагу.

Лучше со своими стражами говорить на одном языке. На ихнем.

– Поп, – согласился Макар, – только русский, московит.

– Это хорошо, – сказал страж, проталкивая Макара в нутро сырого и вонючего каземата, – но свои молитвы громко не читай, понял?

– Понял, – согласился Макар и тут же был утянут в темноту двумя узниками очень страхолюдной внешности.

– Тебя не обыскали при входе. Зачем?

– Откуда я знаю! – Макар вырвался из цепких рук. Но все же ответил: – Так я же поп!

Темные люди отошли. Макар огляделся. В каземате помещалось человек двадцать, половина из них упорно кашляла – видать, давно здесь сидела. Солома, лежавшая на полу толстым слоем, давно промокла и провоняла отходами испуганных и загнанных людей.

Макар не пошел исследовать нутро каземата, а примостился рядом с калиткой, подсунув себе под бок ком соломы. Помолился, что под рясу надел почти новый лоцманский китель, единственное добро, нажитое мужем Катарины.

На больших часах стукнуло полдень. В каземате загомонили, зашевелились. Возле калитки оказался десяток людей с оловянными матросскими мисками в руках. В той стороне, откуда начинался счет казематных камер, загремели посудой и заругались.

Наконец люди с едой подошли к третьему каземату. Один человек в лохмотьях катил тележку с открытой бочкой. От бочки шел пар и пахло рыбой. Второй человек помахивал ковшом с длинной ручкой, чтобы удобнее разливать горячее варево.

Страж откатил калитку на один фут. Сразу в дыру потянулись руки с мисками. Человек с половником черпал и наливал в миски, не задумываясь, попал он в миску или не попал.

У Макара сразу сжало брюхо, захотелось есть. А куда принять похлебку? Только подумал, а возле него уже терлись два громилы, пытавшие его час назад, зачем его не обыскивали.

– Миска. Тебе, – сказал рыжий громила, для наглядности вытирая оловянную миску драным рукавом.

Макар сдури протянул руку.

– Шесть пенсов, обалдуй! – прикрикнул на Макара второй громила. Он держал в руке несколько деревянных ложек корабельной выделки.

Макар пошарил во внешнем, всем приметном кармане рясы, достал английскую мелочь. Отдал шесть пенсов рыжему торговцу мисками, и еще два пенса – ложкодержателю. Огромные деньги даже на воле. Неделю можно жить.

Когда поел отвратительной рыбной похлебки с куском прогорклого сала, к нему опять примкнулись два казематных пройдохи.

– Поел? Гони назад посуду!

Макар прямо миской закатал промежду глаз рыжему торговцу. Тот завыл и стал кататься по соломе. Его напарник быстро отошел в толпу.

– Правильно, – неожиданно одобрил Макара стражник, – хотя попам вера драться не разрешает.

– Вера драку разрешает, если драка во славу Господа и раба его – человека.

– Правильно, – опять хохотнул страж, – только теперь ночью не спи. Эти бандиты могут и зарезать… во славу Сатаны. Особенно тот, рыжебородый. Его зовут Марк, он плотник на королевской верфи. А у плотников рука на долото да на топор крепко настроена.

И страж, угрожающе звякнув алебардой по кованой чугунной решетке, отошел постоять у простенка.

Так. Долотом, значит, Макара станут долбить. Дело долгое, можно отбиться и от плотника Марка.

Когда по-над Тауэром поползли клочки тумана, возле казематов опять началось громкое шевеление людей и гудение голосов. Вдоль поля казней, прикрывая высокий эшафот, начали проходить закованные в кирасы алебардисты местной стражи. Около сотни уже выстроились, а остальные еще шли и шли, одновременно и громко звякая острым металлом.

В тюрьме начался час свиданий. Пробило пять часов, и тут же над полем одновременно засмеялись и зарыдали. Где-то тонкими голосами подвскрикивали дети.

«Этот бы туман, да в нужное время, – посожалел про себя Макар. – Можно далече уйти в такой туман!»

– Макара! Макара! Макара! – послышался отчаянный катеринин голос в клочках белесой мути.

– Катарина! – взревел нутром, не голосом, Старинов. – Я здесь, Катарина!

– Не орать! – велел страж и для верности легко уколол Макара пикой алебарды.

Старинов сразу охолонился. Нашарил в потае подклада рясы новенький серебряный шиллинг и звякнул им о кирасу стража. Тот помотал головой. Макар достал еще два шиллинга, уронил их в раскрытую руку стражника.

– Вот так надо делать, поп! – поучительно сообщил страж. – Зато со своей женой поговоришь на свободе. Куда тут убежишь?

И отомкнул калитку.

Макар выскользнул наружу, прижался к стене, рядом со стражем, выглядывая Катерину. Действительно, убежать из каменного мешка возможности не имелось. На поле возле эшафота стояло в каре не менее двух сотен алебардистов и конников.

Что-то теплое ткнулось в губы Макара. Он узнал губы Екатерины и обнял маленькую, худенькую женщину. Она плакала и совсем невразумительно что-то говорила на своем картавом языке.

Какой случай привел ее сюда? Соскучилась, али денег стало надобно?

– Любовь, – задумчиво сказал страж чугунной калитки. – Я знаю.

Он махнул рукой и отвернулся.

– Макара! Макара! – твердила счастливая женщина Катарина.

Макар осторожно потряс Катарину за плечи.

– Макара – потом! – строго сказал он. – Сначала запоминай вот что! Возьми деньги, и завтра с утра найми кэб…