Стужа

— Я голоден. И хочу искупаться. И вспомнил все, что случилось за годы, минувшие после убийства моего отца.

Он рассказал про то, как снова обрел в Бё дар речи, и пропел несколько стихов; Ари между тем, нерешительно поглядывая на него, носил вещи в челн. В конце концов мальчик тоже рассмеялся, но Геста опять одолела слабость, и Ари пришлось под руки вести его к дому.

— Я голоден, — опять сказал Гест.

Они поели и легли спать. А наутро, когда проснулись, их встретил теплый, мягкий день, с легким юго-восточным бризом.

— Надо захватить с собой дров, — сказал Гест.

Вдова

В тот же вечер они вышли в море. На веслах Ари провел челн вокруг мыса, где скелетом диковинной птицы торчали остатки настила, и взял курс на север. Никто из детей назад не оглядывался. А Гест оглянулся, он будто вновь покидал Йорву, только огонек в снегу уже не означал, что он оставляет кого-то, огонек означал, что он в пути вместе со всеми. Сидя за рулевым веслом, он объяснял Ари, как надо управлять фалами, парусом и шкотами. Ари сказал, что давным-давно все это знает, вдобавок Гест ему никакой не ярл.

Когда Гесту требовался отдых, рулевое весло забирал Ари, а Стейнунн управлялась с парусом. Гест и ей в ярлы не годился. Халльбера всю дорогу мучилась от морской болезни и лежала подле него на одеяле, а если он держал рулевое весло, клала голову ему на колени.

Плыли они день, ночь и еще день. Ночами было уже темно и холодно. Потом ветер стих. Они легли в дрейф, и течение вынесло их к широкому фьорду, в устье которого со стороны моря рассыпались низкие острова. Надо сесть на весла и грести, решил Гест, всем, в том числе Халльбере. Причалив в бухточке одного из островов, они сошли на берег, отыскали бочажок с дождевой водой, развели костер и устроились на ночлег. По расчетам Геста, фьорд был тот самый, о котором толковал Эйстейн. Утром пал туман, но над белыми его клубами высились могучие кряжи гор, со свежим снегом на вершинах, Эйстейн говорил, их ни с чем не спутаешь.

А вскоре с запада налетел ветер.

Ровный крепкий ветер мчал их по фьорду, и вот на широком плоском мысу завиднелась усадьба, которая по мере приближения все вырастала в размерах: каменная пирамида-тур на островке перед мысом, на самом мысу восемь больших домов и множество мелких построек, на пастбищах лошади и коровы, два корабля у широких каменных пирсов и множество лодок, зачаленных в устье реки, что разрезала зеленые выгоны на две почти одинаковые луговины. Меж усадьбой и горами поднимался лес, а на вершинах гор повсюду белели снега.

Они пришвартовали челн к одному из пирсов. Однако навстречу никто не вышел. Если не считать скотины, усадьба казалась вымершей. Гест решил послать девочек к домам. Стейнунн накрыла ладошкой золотую брошь, взяла сестренку за руку, и скоро обе исчезли за лодочными сараями. Ари вопросительно посмотрел на Геста. Тот пожал плечами.

Немногим позже к причалу спустились пятеро мужчин, все при оружии, один из них назвался Хедином, управителем усадьбы Сандей. Гест оставил оружие в челне, захватил с собой только нож, а еще взял кошелек и попросил Ари не забыть арабскую монету.

Усадьба была опоясана двумя каменными оградами. Одна сбегала к лодочным сараям и кольцом охватывала все возделанные участки, вторая окружала три самых больших дома, а между ними, на свежевыкошенном лугу, паслось стадо коров и несколько лошадей. Гест заметил, что в реке копошатся какие-то люди, и спросил, что они там делают.

Ответа он не получил.

Хедин провел их в самый большой дом, в длинное помещение со светлыми ткаными коврами по боковым стенам, только на этих коврах были не картины, а ломаные узоры, спиралями сходившиеся к центру, к косой звезде, все одинаковые, но разного цвета. Вокруг очага кольцом уложены белые, до блеска начищенные каменные плиты, лавки и столы из светлого дерева, у одной из торцевых стен — два больших ткацких постава. Хедин попросил их подождать.

— Где же Стейнунн и Халльбера? — спросил Ари, опасливо озираясь по сторонам.

— Не знаю, — отозвался Гест.

На другой короткой стене по углам висели две алебарды — подобное оружие он видел только в усадьбе ярла, — большой, окованный серебром круглый щит с изображением червленого льва, несколько топоров, шлемы, а посредине — кольчуга, будто человеческий торс.

У этой стены располагалось почетное место и несколько низких табуретов, Гест подошел поближе, хотел рассмотреть резьбу на боковинах почетного сиденья и лежавшую на нем вышитую подушку винно-красного шелка; на полке, что тянулась вдоль всей стены, выстроились в ряд чаши из мыльного камня и всевозможные серебряные кубки, три стакана цветного стекла и книжный переплет из благородного металла, но книг не было.

Тот, у кого средь бела дня открыто лежат этакие ценности, подумал Гест, живет в мире и окружен преданными людьми.

Вошла Ингибьёрг, с Халльберой и Стейнунн. Высокая, худощавая, лет около сорока, с ясными синими глазами, белокожая, будто никогда не бывала на солнце, с чуть выступающими скулами, с прямыми черными волосами и носом тонким, как лезвие ножа. Рот с виду решительный, жесткий, но Гесту показалось, что от улыбки он мягчает, а она улыбнулась, когда села на почетном месте на подушку и внимательным ясным взглядом смерила его с ног до головы, словно раздела донага.

От неловкости он начал переминаться с ноги на ногу.

На Ингибьёрг было коричневое платье со светлым узором по вороту, рукавам и подолу — вроде как вышивка серебряной нитью.

Гест шагнул вперед, учтиво приветствовал ее, сообщил, кто он и почему очутился здесь, но не упомянул о конфликте со Снорри, сказал только, что в Исландии у него могущественные недруги. Поведал о зиме в Нидаросе, о схватке с Трандом Ревуном, хотя не обмолвился о том, как они его убили.

Ингибьёрг сосредоточенно слушала, потом, приподняв брови, заметила, что он сделал большое дело, ведь Транд Ревун держал в страхе все побережье.

Но тотчас же взгляд ее посуровел. Она посмотрела на детей, сказала, что разрешает им остаться здесь, а вот Гесту приюта не даст, ибо в словах его нет правды.

Он озадаченно воззрился на нее и велел Ари достать монету. Ингибьёрг мельком глянула на нее: дело не в этом, а в самом Гестовом рассказе, он ведь пытался обманом втереться к ней в доверие, и коли б Эйстейн знал про его нечестность, то нипочем бы не стал ему помогать.

Халльбера заплакала.

Ингибьёрг велела ей унять слезы и отослала детей на поварню, там их накормят. Потом кликнула Хедина, который не замедлил явиться, и распорядилась отвести Геста в дальний сарай, что расположен в стороне гор, пускай поживет там, пока не окрепнет, она же видит, что он хворал, а уж потом придется ему уйти.

Хедин спустился с Гестом к причалу, взять одеяла. Гест заметил, что оружия его на месте нет, и спросил, куда оно подевалось. Хедин пожал плечами, невозмутимо озирая серый фьорд.

— Я ведь не знаю, что ты ей наговорил, и по какой такой причине она решила прогнать тебя прочь.

Гест буркнул, что и сам этого не знает. Хедин не вызывал у него доверия — одет он был в кожаное платье, как лучники в Эйриковой дружине, ершистые черные волосы росли низко, вровень с верхними морщинами на лбу, и густотой не отличались. Глаза расставлены широко, подбородок круглый, безвольный, борода жидкая. Гесту чудилось, будто перед ним как бы два человека в одном или этакая помесь — рыба с куницей, мелькнуло в голове, когда они прошли через калитку во внешней ограде и зашагали по берегу реки мимо работников-трэлей, тут-то Гест и разглядел, чем они заняты.

— Мост строят, — сказал он.

Но Хедин и на сей раз промолчал; чуть повыше строительства они вброд перешли реку, пересекли еще один свежевыкошенный участок и оказались на опушке леса, где стоял большой бревенчатый сарай. Внутри было чисто и пусто, снаружи на дверях красовался солидный засов. Гест полюбопытствовал, для чего предназначен этот сарай.