Шестиглавый Айдахар

Мечеть прекрасна. Подобных орнаментов и красок ни разу не видел Берке, хотя за долгую жизнь он побывал в землях разных народов. Закралась вдруг мысль: быть может, никто и никогда не узнает, что под орнаментом скрыто изображение человека, может, не стоит разрушать то, что создал мастер-ромей? Или приказать построить что-нибудь на том месте, с которого открывается тайна?

Но сейчас же на смену сомнениям пришла подозрительность. А что, если это не единственный секрет мастера? Кто знает, что у гяура может быть на уме?

Кровь отлила от лица хана, когда он подумал об этом. Нет! Выход был один – уничтожить всю роспись, которую сделал на этой стене ромей, и заставить его подчиниться ханской воле.

Перед глазами вдруг поразительно четко и ясно появилось изображение красавицы верхом на иноходце. Трудно было поднять на такое руку. Но зачем, почему решился на этот безумный поступок мастер? Туленгит намекнул сегодня хану кое о чем, но он только показал голову змеи, спрятав ее тело в воде. Так в чем же все-таки дело?

Берке думал о ромее, а перед глазами стоял образ девушки. Давно не охватывало его сердце волнение и не просыпалось желание обладать юным телом. Можно было бы приказать нукерам отыскать ее и привести сейчас же во дворец, но что-то удерживало хана от этого…

Так как же поступить с мастером? Раб осмелился полюбить свободную девушку, юную, прекрасную, как утренняя звезда Шолпан…

Хан схватил серебряный колокольчик и затряс им.

В комнату торопливо вошел сотник Салимгирей.

– Приведи сюда мастера-ромея.

– Слушаюсь и повинуюсь, великий хан.

Через некоторое время воины с обнаженными саблями приволокли во дворец Коломона и втолкнули его в комнату к хану.

– Оставьте нас двоих! – приказал Берке.

Воины удалились. Хан долго и пристально рассматривал мастера, словно пытаясь прочесть его мысли. Лицо ромея было неподвижным и бледным. Крупные капли пота блестели на его высоком лбу.

Недобрая улыбка тронула губы Берке.

– Рассказывай, – велел он.

– О чем, Берке-хан?

– Начнем хотя бы с того, когда ты закончишь строительство мечети?

– Я уже говорил… Осенью.

– Хорошо. А теперь скажи мне, зачем ты нарисовал на стене эту девушку?

Коломон резко вскинул голову.

– Я люблю ее!

– Ну, а она тебя?

– И она любит…

Лицо хана передернулось, но он справился с охватившим его гневом и по-прежнему спокойным голосом сказал:

– Разве тебе неизвестно, что она сосватана?

– Я знаю об этом. Но разве это имеет какое-то значение, если люди любят друг друга?

Дерзость ромея, его упрямые и смелые ответы бесили Берке:

– У вас разная вера. Девушка мусульманка…

Мастер не спрятал глаз:

– Самая великая религия, которой поклоняются люди всей земли, – это любовь…

Лицо хана побледнело и заострилось. Он чувствовал, как охватывает его, подступает к горлу знакомое состояние дикой ярости. Стоит только расслабиться, и оно захлестнет его, закроет глаза пеленой кровавого тумана, и тогда…

– Ты знаешь… что наша религия… запрещает рисовать людей… – Берке с трудом выталкивал слова из сведенного судорогой горла.

– Я люблю ее… И у меня не было иного способа выразить это. Она не понимала и боялась моих слов, потому что слова могут лгать.

– Дальше…

– Дальше? Когда она увидела свое изображение – оно сказало ей обо всем. Кундуз хорошо знает, чем это грозит мне. И если я не побоялся, значит, слова мои не лживы. Я совершил, согласно высшей религии, страшный грех. Девушка узнала, что я люблю ее больше, чем свою жизнь. И она согласилась…

В уголках губ хана появилась пена, а узкие глаза превратились в крохотные щелки.

– Согласилась?

– Да. Она согласилась навсегда стать моей, – Коломон вдруг опустился на колени. – Великий хан, в своей жизни я ни разу и никого ни о чем не просил… Ради своей любви я сам встал на колени… Я прошу одного… Мне не нужна свобода… Пусть я навсегда останусь рабом, я построю для вас тысячу прекрасных мечетей, только разрешите Кундуз стать моей женой…

Рука Берке скользнула к лежащему рядом кинжалу.

– А девушка согласится стать женой раба?

– Да, великий хан, она тоже просит вас об этом…

– Значит, мечеть закончишь, как обещал?

– Я сдержу свое слово, великий хан.

Лицо Берке посветлело. Он позвонил в серебряный колокольчик, и в дверях тотчас появился Салимгирей.

– Мы договорились с мастером Коломоном… – Губы хана вдруг растянулись в улыбке, но глаза не смеялись – они были по-прежнему недобрыми и холодными. – Я решил соединить его с девушкой, о которой он говорит, если, конечно, он сдержит свое слово и завершит строительство мечети нынешней осенью. Не так ли, мастер-ромей?

– Да, – Коломон всем телом подался вперед.

– Теперь слушайте мое повеление, – от лица Берке вдруг снова отхлынула кровь, – за рисунок, который он сделал на стене мечети, наказать его ста ударами. За желание взять в жены мусульманку повелеваю оскопить его. Все это надлежит сделать в присутствии девушки и всех рабов. Затем, согласно уговору, соединить ромея с девушкой.

Коломон зашатался. Он знал обычаи того страшного мира, в котором жил, – хан Золотой Орды никогда не меняет своего решения.

– Лучше вели зарубить меня на этом месте! Зачем мне жизнь?.. – хрипло попросил ромей.

– Нет, – властно сказал Берке. – Мне еще нужна твоя жизнь. Ты должен достроить мечеть…

Страшная была ночь. Почти десять тысяч рабов велел согнать хан Берке на майданхану – главную площадь города. Рабов плотным кольцом окружили конные туленгиты с обнаженными саблями в руках. Коломон, закованный в цепи, стоял на высоком помосте в окружении стражи и был виден всем. По углам помоста пылали огромные, в рост человека, багровые костры, и их пламя тревожными отсветами играло в расширенных зрачках рабов, на узких клинках сабель туленгитов.

Ночь словно придвинулась к главной площади города, и небо, черное и тяжелое, опустилось к самой земле и готово было рухнуть на головы собравшихся здесь людей.

Два стражника привели Кундуз и втащили ее на помост. Тихий ропот, похожий на стон, пронесся над площадью. Девушка была прекрасна. Бледное лицо, закрытые глаза, похожие на черную волну волосы, разметавшиеся по плечам…

– Слушайте! Слушайте! Об этом должны знать все! – закричал ханский глашатай, огромный, словно отлитый из бронзы, монгол. – По повелению хана Золотой Орды, великочтимого Берке раб-ромей за то, что испоганил стену мечети – обители аллаха, наказывается ста ударами.

Палач – высокий худой человек в лисьем малахае, надвинутом на самые глаза, – поднял руку.

Туленгиты, охраняющие Коломона, свалили мастера на помост…

– Раз, два, три…

Над площадью, над головами застывших в молчании людей засвистела, рассекая воздух, лоза. Тишину нарушал только ровный и бесстрастный голос глашатая, считавшего удары:

– Четыре, пять, шесть…

Багровое пламя костров шевелилось над помостом, выхватывая из мрака суровые лица рабов, гневно сведенные брови. В тревожно шевелящихся отсветах кровь раба Коломона казалась черной.

– Пятьдесят… шестьдесят один… – считал глашатай.

И вдруг пронзительный женский крик взметнулся над площадью. Это был голос Кундуз:

– Люди! Родные! Спасите его! Ведь это великий мастер Коломон!

Толпа качнулась к помосту, но тут же отхлынула и снова замерла в тяжелом молчании.

– Девяносто, девяносто один… – падали на головы рабов бесстрастные слова.

Туленгиты, подхватив под руки ромея, поставили его на помост. Кожа на спине мастера висела клочьями. Он истекал кровью.

– Слушайте, слушайте! – вновь закричал глашатай. – По велению хана Золотой Орды великого Берке за то, что неверный ромей захотел взять в жены мусульманку, девушку-кипчачку Кундуз, его надлежит оскопить! Пусть исполнится мудрое решение хана!

На помост поднялся мулла в белой чалме. В руках его сверкнул нож.

– Сорвите одежду с раба, положите его на спину и крепко держите, – приказал он туленгитам.