Юрий долгорукий

Припомнив недавнюю строгость князя, Страшко осторожно добавил:

- Вот мира на землях твоих ищу…

- Так… вижу!

Князь будто понял тайные мысли Страшко, кивнул и тихо, как с глазу на глаз, прибавил:

- Никишка твой у меня. Приплыл к концу лета в Суздаль на челноке, пожил у меня, наказ мой один усвоил да и пошёл на Торжок… по надобности моей.

Страшко невольно взглянул вдоль реки на север, словно пытаясь прикинуть в уме, какие опасности подстерегают Никишку на дальних путях-дорогах в соседние новгородские земли? А князь тряхнул головой и весело обратился к бежанам:

- А вы что тут натворили? Зачем пришли? Бежане заволновались:

- Прости нас, княже, что влезли в твою избу!

- Если что сделали худо, то обогреемся и уйдём!..

- Оборони нас: мы - твои дети, а ты - отец нам!..

- Помилуй!

Князь, улыбаясь, взглянул на скучающую, равнодушную к грязным бежанам гречанку-княгиню, на довольных поездкой сюда сыновей и сразу же согласился:

- Пусть буду я вам отцом, а вы - мои дети!

Его мужественное, заросшее снизу небольшой, но густой седеющей бородой лицо открыто заулыбалось, серые глаза блеснули.

- Приму вас добром, коли хотите служить мне верой и правдой! Вот тут, на Москве-реке, и приму. Рубите на взгорье избы - я лес вам дам. Дерите под пашню землю - весною пашню засеем!

Стоявший ближе других оборванный, отощавший старик Демьян, подумав, сказал печально:

- Голы, босы к тебе пришли, ибо скудость да брань на всей земле русской. Поэтому нет у нас тебе дани.

- Три лета не возьму с вас дани! - живо ответил князь.

Демьян встрепенулся:

- А твой тивун здесь дань с нас просил при входе на эту землю…

Федот испуганно завопил:

- Напраслину брешут, княже!

- Просил! - подтвердил и Страшко, поняв, что тиун испугался и, значит, дань просил не по воле князя. - Как половчанин, дань с нас просил! И тот, боярский холоп, тоже просил с нас дань! - указал Страшко на Якуна, плетущегося от взгорья вслед за боярином Кучкой.

Багрово-красный, облитый потом, еле живой Якун, с трудом перегнувшись, издали поклонился князю с княгиней. Раньше Якуна медленно подошёл к избе Степан Иванович Кучка. Увидев его, князь поднялся навстречу:

- А-а, вот и боярин!

Он обнял Кучку и, не садясь, пошутил с улыбкой:

- Ну вот, воевода… ты, оженившись, тайно увёз молодую жену из Суздаля на Москву-реку, а нынче - я за тобой! Знать, нету тебе от меня покоя!

Боярин сдержанно поклонился:

- Приезд твой что праздник…

- Да, праздник…

Князь хмуро взглянул на Федота.

- Сей нерадивый тиун этот праздник мне злом мутит! Помню я, как поучал нас отец мой, великий князь Мономах: «Не приемли мзды, ибо мзда ослепляет очи». А ты? Почто ты, корысти собственной ради, просил с них дань?

Федот потерянно захрипел:

- Не я… не дань… не просил я, княже!

- Ан ты! - без жалости подтвердил Страшко.

- То он! - сказал и Мирошка. - А также и тот вон, тиун боярский…

- Напраслина всё… не я! - заплакал Федот и упал на землю. - Якун это всё содеял, меня подбил…

Князь строго взглянул на Якуна.

- И ты?

- Да ведь кострища они палят на земле боярской, - сказал Якун простодушно и вытер шапкой вспотевший лоб. - Вон видишь: горит огонь, посохшие дерева в огне том трещат…

Он указал на большой костёр:

- Как раз на земле боярской!

Лицо князя снова розово вспыхнуло, как и во время опроса пришлых бежан:

- Чай, здесь земля-то моя, не боярская!

- Боярская, княже, - с наглым смирением повторил Якун, взглянув на хмуро молчавшего Кучку. - Хоть своего тивуна Федота спроси, он тоже скажет: твоя земля за избой да за тем вон дубом. Эво он, дуб, разбитый Перуном. За ним и земля твоя, то есть княжья. А тут - господина мово земля, боярина Кучки…

Князь в гневе привстал и сверкнул глазами:

- Что брешешь про землю, холоп лукавый?

Якун испуганно отступил. Но, поглядев на Кучку, с жалким, лукавым смиренством ответил:

- Я не брешу, князь мудрый. Тивун твой Федот свидетелем будет, что княжья земля не тут, а за той избой. А здесь - боярское место…

Князь побледнел, но смолчал и внимательно пригляделся к боярину. Смирив свой гнев, он осторожно, спокойно, как возле большого зверя, ступил со скамьи на медвежью шкуру и даже вдруг улыбнулся - медленной, тайной улыбкой: это у Мономашичей было в крови…

Зато не сдержался горячий княжич Андрей: внезапно шагнув к Якуну, он ударил управителя по лицу, и тот упал навзничь, раскинув руки.

Князь недовольно поморщился:

- Погоди!

И почти удивлённо сказал боярину Кучке:

- Слуга твой солгал, боярин: моя тут земля. Искони была княжьей - и тут, и вдоль по Неглиике, и вплоть до Кучкина поля!

Кучка хмуро взглянул на Андрея. Потом перевёл нелюдимый взгляд на стонущего Якуна и на людей, стоявших поодаль. Взглянул и на тихую, зимнюю красоту земли. Вспомнил Настасью, которую тайно увёз сюда в надежде отвлечь от любви к Андрею. Вспомнил всегдашние ссоры с князем и суздальский свой покой, который он бросил для дальней вотчины на Москве-реке. С тяжёлой злобой взглянув на сильного, рослого, как отец, широкоплечего княжича и на князя, он окинул взглядом весь холм и посёлок, прикрытый войском, и громко, резко сказал:

- Правду ответил тебе Якун: твоя земля будет чуток подале. Тут, у избы и где дуб - моё порубежье!

Вспыльчивый княжич Андрей рванулся к мечнику за мечом.

- Эко, бирюк проклятый! - глухо вскричал он, не отрывая своих светло-карих яростных глаз от Кучки. - Эта земля испокон была княжьей. И вотчина твоя была княжьей. Только мой дед Мономах от доброго сердца дал её в дар твоему отцу.

Князь строго велел, обратившись к сыну:

- Постой!

И снова мягко спросил у Кучки:

- Твой раб солгал. Не так ли, боярин? Но тот, как прежде, упрямо ответил:

- Моя тут земля. Отцово наследье…

Долгорукий успел оттолкнуть Андрея, замахнувшегося на боярина, и с медленной, осторожной злобой, словно предупреждая, внушительно произнёс:

- Лживое слово змее подобно. Помни об том и не лги, боярин…

Боярин не сдался. С упрямым спокойствием он сказал:

- То лгу не я. То княжич Андрей твой лжёт. Андрей стремительно выхватил меч из ножен. Князь тоже привстал, бледнея, и поднял руку…

Тогда вдруг Данила Никитич сказал негромко:

- Нет мира и здесь, на нашей милой земле…

Князь сел. Пощипывая пальцами, покусывая крепкими зубами седеющие усы, он некоторое время хмуро молчал. Потом обратился к сыну:

- Почто сразу за меч схватился? При тёмных людях зачем хулить воеводу?

- А что он здесь лжёт про землю? - упрямо спросил Андрей.

Но вспышка гнева его успела погаснуть. Он кинул свой меч на промёрзшую землю и отвернулся.

- И ты утихни, - стараясь сдержать свою ярость, сказал Долгорукий Кучке. - К чему бесполезно спорить, коль эта земля - моя? Закончим же дело миром…

Князь снова хмуро рванул свой седеющий ус белыми, длинными пальцами и отвёл от Кучки глаза. Яростный взгляд его вдруг захватил Федота. Князь резко взмахнул рукой и сказал Федоту:

- А ты не слуга, ты вор! Ибо ты, лживой корысти ради, в сердцах бежан голодную смуту сеял. И землю мою предал: на тебя вон Якун сослался… За то возьмут тебя в батоги!

От избы подступили ратники, взяли обессилевшего от страха Федота за локти и поволокли в кусты.

Боярин угрюмо вступился:

- Не он, а бежане - крамольники и бродяги.

- Федот же первый вор и бродяга, ибо волю мою нарушил! - свирепо ответил князь. - Ему повелел я селить тут бежан, а он их гонит и гонит. И всё оттого, что правду мою поменял на кривду. Землю мою здесь предал, смолчав о том, что земля здесь окрест моя, не твоя, боярин…

Кучка с минуту угрюмо думал. Потом, взглянув на кипящего злобой князя, тише, теплей сказал:

- Коль так ты того желаешь, готов я взять своё порубежье от той вон рощи…

Он указал на дорогу, где глухо лежало поле, а дальше опять поднимался лес.