Повесть о партизане Громове

— Как поступим с ним, мужики? — спросил председатель Совета Пётр Дочкин.

Партизаны дружно зашумели:

— Через него нам шкуры шомполами полосовали…

— Верой и правдой Колчаку служил!

— В расход его!..

— Повесить!

Дочкин посоветовался с Даниловым и Буравлезым, объявил:

— Именем советской власти враг народа, продажная шкура, колчаковец Никулин приговаривается к расстрелу.

Тут же на площади приговор приводится в исполнение.

К вечеру прибыли гонцы из соседних сёл Куликово и Макарово. Они привезли решения сходов о присоединении к восстанию, установлении советской власти и организации партизанских отрядов.

Восстания в Зимино, Усть-Мосихе и других деревнях не на шутку встревожили управляющего Алтайской губернией Строльмана. Он почти через каждый час вызывал к прямому проводу командующего войсками Барнаульского военного района генерал-майора Биснека и сначала просил, а затем стал настойчиво требовать отправки больших отрядов на усмирение бунта. И Биснек дал команду в Камень: "Выслать отряд, усиленный пулемётами, в район Усть-Мосихи, Куликово и Макарово. Окружить бунтовщиков и уничтожить".

О движении карательного отряда вскоре стало известно в Усть-Мосихе, и Данилов срочно собрал совет подпольщиков.

— Что будем делать? — спросил он у товарищей.

— Поднимать народ. Защищаться! — было единым мнением.

Данилов тотчас же выехал в Куликово. В деревне ударили в набат. Под тревожный, частый звон церковного колокола к сборне бежали с винтовками, дробовыми ружьями, топорами и вилами.

Данилов стоял на возвышении и горячо кидал слова в прибывающую с каждой минутой толпу:

— Белые банды собираются поставит нас на колени, уничтожить. Но нас много, мы — это весь народ. За народом сила. Все на защиту святой свободы! Вооружайтесь, кто чем может, становитесь под красное знамя борьбы!..

— Победить или погибнуть! — решили жители села Куликово.

Тут же разбились на сотни, выбрали командиров и двинулись на Усть-Мосиху. Прибыли туда к вечеру, когда на площади шёл митинг. Почти все жители села собрались вместе в этот решающий час.

Данилов поднялся на сооружённую из ящиков трибуну. Установилась мёртвая тишина. Было слышно, как перекликаются в деревне горластые петухи.

Люди с тревогой ждали, что скажет их вожак. А он стоял спокойно, без кепки, в бордовой косоворотке, заправленной в полосатые брюки, словно был не на митинге, когда над восставшими нависла смертельная опасность, а в своей школе и объяснял урок ученикам. Только две суровые складки пролегли на его высоком лбу.

— Настал первый решительный бой с врагом, — раздался его голос. — Каратели уже проследовали через Юдиху и скоро будут здесь. Встретим же беляков на нашей, политой потом, земле и разгромим их. Отступать нельзя — враги опустошат нашу деревню…

Снова установившуюся тишину всколыхнули десятки голосов:

— Все, как один, пойдём!..

— Смерть белякам!..

— Веди нас!..

И вдруг весь этот шум перекрыл чем-то мощный бас:

— Знамя давай. Без знамя нельзя!

— Зна-а-амя! — прокатилось по площади.

Данилов растерянно оглянулся по сторонам. "Знамя?

Где его взять? Даже лоскутка красной материи сейчас не найдёшь в селе. А знамя надо!" Рука скользнула по груди и уцепилась за подол рубахи. Рубаха-то бордовая!.. Аркадий рванул за ворот, разорвал пополам, отделил прямоугольный лоскут, прикрепил его на пику и высоко поднял над головой. Спрыгнул с импровизированной трибуны и пошёл вперёд. За ним лавиной двинулись люди. Сурово зазвучала песня:

Вышли за село, к кромке Кулундинского бора. У самого леса повстанцы, имеющие винтовки, дробовые ружья и гранаты, раскинулись на несколько вёрст в цепь. А позади, в сосняке, укрылись пикари.

Вскоре показалась передовая походная застава белогвардейцев, а дальше, саженях в двухстах, и весь отряд. Наблюдатели доложили о приближении противника, и Данилов передал по цепи:

— При-го-то-вить-ся!..

Беспокойно, напряжённо задвигались партизаны, самые нетерпеливые поползли вперёд. Из передовой белогвардейской заставы заметили широко раскинувшуюся крестьянскую цепь, повернули коней, смешались с остальным отрядом — и все ударились в паническое бегство.

— Отступают!.. Белые отступают. Наша взяла! — торжествующе зашумели партизаны.

Грохнул беспорядочный залп. Не ожидая команды, усть-мосихинцы, куликовцы и макаровцы бросились за отступающими. По степи скакали верховые, гремели, подпрыгивая на ухабах, телеги, бежали пешие с пиками наперевес.

Сумерки сгустились и скрыли отступающих. Преследующие их партизаны двинулись на Тюменцево, Шелаболиху, Сузун, поднимая на восстание другие деревни и сёла.

В то время, когда алейские партизаны Кондратия Брусенцева вели бои за обладание Алтайской железной дорогой, а усть-мосихинские очищали от милиции и колчаковских отрядов левобережье Оби, баевские подпольщики ещё только готовились к восстанию.

Недалеко от села, в лесу, на маленькой полянке, собралось, девять человек. Под отчаянный галдёж птиц, упрятавшихся в густой берёзовой листве, Николай Булыгин докладывал о плане восстания:

— Пока в Баево карателей нет, захватим село. Кулаков и всех предателей арестуем. Соберём сход и объявим о восстановлении советской власти. Создадим отряд, организуем самооборону и сразу же другие деревни поднимать будем. — И Булыгин стал загибать пальцы на руке. — Прослауху — раз, Нижне-Пайвино — два, Ильинку — три, Верхне-Паево — четыре… — Когда пальцев на обеих руках не хватило, он тряхнул головой, сказал: — И так далее…

Булыгин замолчал. Молчали и подпольщики. Наконец, Иван Елисеев спросил:

— А дальше что?

— Дальше?.. — переспросил Булыгин. — Дальше присоединимся к отряду товарища Громова и вместе двинем на Камень. Так все решили, когда совещались на Клещевой заимке. Понятно?

— Подходяще!

— Раз подходяще, то и у меня всё, — заключил Николай и, обращаясь к Фёдорову, своему первому помощнику, спросил: — Ты, Федот, скажешь чего?

— Скажу. Вот что, ребятушки: нужна нам крепкая дисциплина. Без дисциплины нам беляков не одолеть. Кто трус или наживиться на войне хочет, тот пусть сразу в сторону отворачивает. И чтоб своим мужикам обид не чинить. Так я говорю?

— Так! — поддержали подпольщики.

— Ну, тогда можно и закрывать наше последнее подпольное собрание.

Через несколько минут из лесочка выехали девять вооружённых всадников и на рысях двинулись в Баево.

В село влетели галопом. Крестьяне смотрели на них с недоумением, а кое-кто со страхом. Особенно удивлялись, видя в седле Федотку Фёдорова. Был он всем известный человек: батрак, голодранец, но весёлой души, востёр на язык и первый на селе гармонист. Без него ни одна свадьба, ни одна мало-мальская гулянка не обходилась. По поводу колчаковской власти он допускал в словах вольность, и его зачислили в смутьяны. Около года тому назад Федотка пропал — ходили слухи, что его расстреляли каратели. А тут на тебе — объявился!

Через некоторое время по улице провели со связанными руками кулацкого главаря Медведкова, а немного позже — сына бывшего начальника колчаковской милиции Корякина.

Мужики меж собой заговорили:

— Ну, слава богу, никак белой власти конец пришёл?

— А я, паря, так и смекал, что ей долго не удержаться. Потому она супротив народа.

— Как бы от этого самоуправства беды не нажить. Им что, ударят по коням — и поминай как звали. А нам ответ держать…

— Всё может, всё может. Наскачут каратели — деревню спалят и нам шкуры спустят.

— Куда же теперь прибиваться, мужики, а?

— Куда обух, туда и топорище…

Возбуждение в селе с каждым часом нарастало. Новоиспечённые десятские пошли по домам созывать на сход. Жители толпами повалили к сборне. Когда площадь заполнило более трёхсот баевцев, Николай Булыгин взмахнул рукой, прося внимания, заговорил: