Факелоносцы

— Да, помню, — вставил Аквила. — Я это запомнил, потому что, когда их отца убили, они были не намного старше меня, а мне тогда было восемь. Они, кажется, куда-то исчезли.

— Их успела увезти преданная челядь и спрятать в Арфонских горах. Итак, в течение десяти лет в руках Вортигерна была сосредоточена фактически вся власть в Британии, если можно назвать властью положение, при котором приходится опираться на банды вооруженных саксов, чтобы защищаться от пиктов, и в то же время пользоваться ненавистными римскими вспомогательными войсками, чтобы защищаться от саксов… — Флавиан шевельнулся и, протянув руку, нащупал неровный край ступени. — Ута умер с год назад, но Амбросий как раз достиг возмужалости.

Аквила быстро взглянул на отца, он понял смысл сказанного: дикий кимрийский отпрыск княжеского рода, живущий в сердце гор, достиг того возраста, когда может взять в руки щит и по праву рождения стать законным предводителем тех, кто предан Риму.

— И поэтому?.. — спросил он.

— И поэтому… приняв во внимание то, что полководец Этий, который два года назад был консулом, воюет сейчас в Галлии, мы послали к нему гонцов с напоминанием, что мы все еще причисляем себя к империи, и попросили прислать нам подкрепление, чтобы помочь очистить провинцию от Вортигерна и разбойничьих дружин саксов и опять присоединить Британию к Риму. Это было прошлой осенью.

Аквила невольно охнул.

— И какой пришел ответ?

— Пока никакого.

— А что… что за послание передал ты сейчас?

— Всего лишь короткая фраза из Ксенофонта, [7]о которой мы договорились заранее и которую переписала для меня Флавия. Приблизительно в середине каждого месяца мы передаем сообщение через нашего знакомца-птицелова или еще через кого-нибудь, чтобы проверить — действует ли секретная дорога.

— «…от Венты до гор все двести миль», — повторил Аквила. — И таким образом ты узнаешь, что это свой человек.

Отец кивнул:

— Да, я сразу подумал — уловишь ты пароль или нет.

— Ты говоришь, послание отправлено Этию прошлой осенью? Но ведь сейчас разгар лета. Ответ давно должен был прийти, разве нет?

— Если вообще придет, то придет в самое ближайшее время. — В голосе отца вдруг послышалась усталость. — Иначе будет поздно. Каждый лишний день увеличивает опасность, что Лис Вортигерн почует, откуда дует ветер.

Разговор оборвался, и, пока они так, молча, сидели, солнце погасло и в долину, как бесшумный прилив, прихлынули сумерки. Небо над волнистой линией холмов сделалось прозрачным и бесцветным, точно хрусталь. И по мере того как свет угасал, аромат жимолости, исходивший от венка Флавии, все сгущался. Мимо пронеслась летучая мышь, просверлив сумрак пронзительным писком. Старая Гвина прошаркала у них за спиной по залу и зажгла свечи — все эти звуки Аквила помнил с раннего детства. Все было в точности так, как всегда бывало в сумерки, но Аквила теперь знал, что его родной дом, который он так любил, такой тихий на вид, по-своему тоже борется за Британию, которой угрожают не только случайные набеги саксов.

Внезапно он ощутил, что эти прекрасные цветущие мгновения безвозвратно отцветут и никогда уже не вернутся. «И даже если я просижу здесь так еще десять тысяч вечеров, — подумал он, — этот сегодняшний вечер больше не повторится». И он бессознательно сложил ладони лодочкой, словно желая удержать его хотя бы совсем ненадолго.

Но ему это не удалось. Отец подтянул свои длинные ноги и встал.

— Я слышу, Гвина зажгла свечи, пора переодеваться к обеду.

Но едва Аквила вскочил и схватил за руку Флавию, чтобы помочь ей подняться, как услышал стук лошадиных подков — кто-то скакал по долине. Все застыли, Маргарита насторожила уши.

— Еще один, — заметил Аквила. — Можно подумать, у нас тут сегодня центр Вселенной.

Отец кивнул и продолжал прислушиваться, склонив голову набок, — в последние годы характерная для него поза.

— Кто бы это ни был, он торопится, и лошадь его устала.

Что-то продолжало удерживать их на террасе в ожидании. Вот уже всадник совсем близко, вот он остановил лошадь позади хозяйственных построек. И тут же послышались голоса, шаги — и на террасе показалась Гвина. Позади шел человек в кожаной тунике вспомогательных войск.

— К молодому господину, — объявила Гвина.

Человек сделал шаг вперед и отсалютовал.

— Послание декуриону Аквиле.

Аквила кивнул:

— Давай сюда.

Взяв протянутую табличку, он сорвал шнурок с печати, отошел поближе к свету, падавшему из атрия, раскрыл деревянные створки и быстро пробежал несколько строк на воске, затем поднял голову и обвел взглядом окружающих.

— Вот и конец двухнедельному отпуску. Меня призывает служебный долг. — Он резко повернулся к ожидавшему гонцу. Будь тот из его отряда, он, может, и задал бы ему вопрос не по уставу, но солдат был ему почти незнаком. — О твоей лошади позаботились? Пойди поешь, пока я собираюсь. Гвина, покорми его и вели Врану приготовить Легконогого и Гнедого, мы тронемся через полчаса.

— Интересно, очень интересно, что бы это значило, — тихо проговорил отец, когда солдат удалился.

Никто не ответил. Все перешли в атрий. Желтое сияние свечей казалось очень ярким, даже резким, после мягкого сумеречного освещения на террасе. Аквила взглянул на Флавию, на отца и понял: у всех троих мелькнула одна и та же мысль… А не связано ли это с посланием Этию в Галлию? И если да, то что оно означает — хорошее или плохое?

— Неужели тебе нужно ехать прямо сегодня? — жалобно протянула Флавия. — Ну неужели так нужно, Аквила? В темноте ведь быстрее не доберешься. — Она стиснула, смяла в руках почти доконченный венок, которому никогда уже не суждено было быть сплетенным.

— До полуночи успею добраться до следующей стоянки. А это десять миль. Может, скоро я опять получу отпуск и приеду на пир. Приготовь мне с собой хлеба и сыра, а я пойду соберу пожитки. — Он обнял ее худенькие, но крепкие плечи и торопливо поцеловал ее, потом дотронулся до руки молчаливо стоявшего отца и быстро направился в спальню.

Окружающий его мир, хотя Аквила и не знал еще этого, начал распадаться.

2

Рутупийский маяк

Два дня спустя, к вечеру, Аквила с гонцом скакали по дороге, ведущей на Лондиний; всего миля отделяла их от Рутупийской крепости: она высилась впереди, массивная и зловещая, господствуя над ржаво-коричневой равниной и унылой плоскостью острова Танат. Рутупии — крепость на сакском побережье, последнее пристанище последнего легиона в Британии. Сколько событий она перевидала! И что ее ждет теперь?

Лошади их проклацали по бревенчатому мосту, который привел под своды двойной арки, они ответили на окрик часового, гулко прогремевший под сводами, и очутились на широкой площадке перед конюшнями. Аквила передал гарнизонную лошадь, на которой ехал, спутнику и отправился докладывать о своем прибытии коменданту.

В свое время, когда он впервые явился в Рутупии, гигантская крепость, построенная в расчете на пол-легиона (и где нынче, как сухие горошины в пустой банке, болтались лишь два-три морских экипажа да три вспомогательных кавалерийских отряда), показалась ему до ужаса пустынной. Но охота на кабана и болотную дичь здесь была отличной, а кроме того, жизнерадостный, общительный Аквила легко завязывал дружбу со своими сверстниками. А по мере того как он все лучше овладевал ремеслом командира и все больше гордился своим отрядом, он и вовсе перестал замечать пустынность этих мест. Но сегодня, шагая по прямым аллеям к преторию, он вновь остро ощутил ее. Быть может, крепость и в самом деле в этот вечер была малолюдна, хотя, судя по звукам, доносившимся со стороны шлюза и гавани, там что-то происходило, и притом весьма безотлагательное. Мимо него из конюшен протрусило несколько лошадей — и больше не встретилось ему ни одной живой души на всем пути до претория. Миновав часового на верхней площадке лестницы комендантского дома, он очутился перед Титом Фульвием Каллистом. Тот сидел за большим столом и составлял расписание работ на день. Тут, по крайней мере, все было как всегда, с облегчением подумал Аквила. И вдруг, мельком взглянув на листы папируса, лежащие на столе, он увидел, что это вовсе не расписание работ, а бумаги какого-то иного рода.