Красный сфинкс

— В этом кошельке ровно сто пистолей. Можете убедиться, что это так.

И незнакомец бросил кошелек на стол. Несмотря на искушающий звон монет, бретер не только не притронулся к кошельку, но едва взглянул на него.

— Кажется, мы хотим самого лучшего, — произнес он с насмешливой улыбкой, напоминавшей тот оскал, о каком мы говорили, — то есть немедленной стычки.

— И она должна окончиться смертью, — добавил незнакомец, не сумев при всем своем самообладании сдержать легкую дрожь в голосе.

— Итак, остается лишь осведомиться об имени, положении и привычках вашего соперника. Я собираюсь, по своему обыкновению, действовать честно, и именно поэтому мне необходимо досконально знать лицо, к которому я обращусь. Не знаю, ведомо вам или нет, но очень важно, с кем скрестишь шпаги. Этого не следует делать с только что приехавшим провинциалом, с незнакомым храбрецом, с хлыщом, с гвардейцем короля или господина кардинала. Если бы, не осведомленный или мало осведомленный вами, я скрестил шпагу по ошибке и, вместо того чтобы убить вашего соперника, оказался убит им, это не пошло бы на пользу ни вам, ни мне. Наконец, справедливо рассуждая, вы должны знать, что риск тем больше, чем выше положение противника. Самое меньшее, что меня ждет, если дело получит огласку, — несколько месяцев заключения в крепости; вы не можете требовать, чтобы в этих влажных и нездоровых местах, где лекарства стоят так дорого, я лечился за собственный счет. Все эти соображения следует принять во внимание. Ах, если бы речь шла только о том, чтобы я был вашим секундантом и мы подвергались бы одинаковому риску, я был бы более сговорчив; но ведь вы не собираетесь обнажать оружие, не так ли? — с легким пренебрежением спросил бретер.

— Нет, на сей раз для меня это невозможно, о чем я, слово дворянина, весьма сожалею. Услышав этот ответ, произнесенный твердым и одновременно спокойным тоном, чуждым и слабости и хвастовства, Латиль начал подозревать, что он ошибался и что его собеседник, такой тщедушный и невзрачный на вид, не стал бы мстить с помощью чужой шпаги, если бы серьезные соображения не мешали ему обнажить свою. Доброе мнение, что начало складываться у наемного убийцы о незнакомце, утвердилось, когда тот бросил небрежным тоном:

— В конце концов, будет это стоить на двадцать, тридцать или пятьдесят пистолей больше или меньше, я знаю, что цена будет справедливой и возражать не стану.

— Тогда покончим с этим, — сказал метр Этьенн. — Кто ваш враг, когда и как надо к нему подступиться? И прежде всего, как его зовут?

— Его имя не имеет значения, — отвечал человек в плаще, — сегодня вечером мы с вами пойдем на улицу Вишневого сада. Я покажу вам дверь дома, откуда он выйдет примерно в два часа ночи. Вы его дождетесь; поскольку в такой поздний час выйти может только он, ошибка исключается. К тому же я назову вам приметы, и по ним вы легко сможете его узнать.

Наемный убийца покачал головой, отодвинул полный золота кошелек, по которому до того постукивал кончиками пальцев, и, откинувшись на стуле, произнес:

— Я говорил вам и повторяю: этого недостаточно. Сначала я хочу знать, с кем буду иметь дело.

У незнакомца вырвался нетерпеливый жест.

— Поистине, — сказал он, — ваши сомнения заходят чересчур далеко, милейший господин Латиль. Ваш будущий противник никак не сможет не только вас скомпрометировать, но даже оказать вам сопротивление. Это мальчишка — ему едва сравнялось двадцать три года; в Париж он вернулся всего неделю назад, и все думают, что он еще в Италии. К тому же вы повергнете его на землю прежде, чем он успеет различить черты вашего лица, а для большей предосторожности можете надеть маску.

— А знаете ли, сударь мой, — спросил Латиль, поставив локти на стол и положив голову на сжатые кулаки, — знаете ли, что ваше предложение смахивает на убийство?

Незнакомец промолчал. Латиль покачал головой и, окончательно отодвинув кошелек, сказал:

— В таком случае мне не подходит ни служба у вас, ни дело, которое вы собираетесь мне поручить.

— Это на службе у господина д'Эпернона вы стали таким щепетильным, любезный друг? — спросил незнакомец.

— Нет, — ответил Латиль, — я покинул службу у господина д'Эпернона именно потому, что был щепетилен.

— Это и видно: вы не смогли поладить с Симонами. (Симоны были у старого герцога д'Эпернона пыточных дел мастерами.)

— Симоны, — сказал Латиль с жестом крайнего презрения, — умеют только раздавать удары кнута, тогда как я раздаю удары шпаги.

— Хорошо, — произнес незнакомец, — я вижу, что надо удвоить сумму. Так и быть, я ассигную на эту прихоть две сотни пистолей.

— Нет, это не изменит моего решения. Я не парижский соглядатай; вы найдете людей нужной вам профессии возле Сен-Пьер-о-Бёф — там обычно собираются головорезы. А впрочем, какая для вас будет разница, если я применю не ваш, а свой способ и вызову его на дуэль? Главное, что я вас от него избавлю. Ведь вы хотите не встречать его больше на своем пути, так? Что ж, с того момента, как вы перестанете его встречать, можете считать себя удовлетворенным.

— Он не примет вашего вызова.

— Черт возьми, он очень разборчив! Латили де Компиньяки не ведут свой род от крестовых походов, как Роганы или Монморанси, это верно, но они принадлежат к достойному дворянству, и я, хоть младший в семье, считаю себя не менее благородным, чем старшие.

— Он не примет вызова, говорю вам.

— Тогда я отколочу его палкой так, что он больше никогда не сможет появиться в приличном обществе.

— Его нельзя отколотить палкой.

— Ого! Выходит, вы прогневались на самого господина кардинала.

Незнакомец, ничего не ответив, вынул из кармана два свертка луидоров по сто пистолей в каждом и положил их на стол рядом с кошельком; при этом движении его плащ распахнулся, и Латиль увидел, что у странного собеседника два горба — сзади и спереди.

— Триста пистолей, — сказал горбатый дворянин, — смогут успокоить вашу щепетильность и положить конец вашим возражениям?

Латиль покачал головой и вздохнул.

— У вас такие обольстительные манеры, сударь мой, — сказал он, — что трудно против них устоять. В самом деле, надо обладать сердцем тверже камня, чтобы видеть такого сеньора, как вы, в затруднении и не попытаться вместе с ним найти средство выйти из него. Давайте же искать, я ничего иного не желаю.

— Я не знаю другого средства, кроме этого, — ответил незнакомец, и еще два таких же свертка монет лег рядом с двумя первыми.

— Но предупреждаю, — добавил он, — это предел моего воображения или моей власти: отказывайтесь или принимайте.

— Ах, искуситель, искуситель! — пробормотал Латиль, пододвигая к себе кошелек вместе с четырьмя свертками.

— Вы заставляете меня отступить от моих принципов и нарушить мои привычки.

— Полно, полно, — сказал его собеседник, — я был уверен, что мы в конце концов договоримся.

— Что поделаешь, у вас такие убедительные доводы, что им не воспротивишься. Теперь условимся о нашем деле: улица Вишневого сада, не так ли?

— Да.

— Сегодня вечером?

— Если возможно.

— Но хорошенько мне его опишите, чтобы я не ошибся.

— Без сомнения, я это сделаю. Впрочем, теперь, когда вы рассуждаете здраво, когда вы принадлежите мне, когда я вас купил, когда я вам заплатил…

— Минуточку; деньги пока еще не в моем кармане.

— Опять какие-то затруднения?

— Нет, исключения, exceptis excipiendis**, как мы говорили в либурнском коллеже.

— Посмотрим твои исключения.

— Прежде всего: это не король и не господин кардинал.

— Ни тот ни другой.

— Не друг господина кардинала?

— Нет, скорее, наоборот, враг.

— А как он относится к королю?

— Безразлично; но, должен сказать, он весьма приятен королеве.

— Это не кардинал де Берюль?

— Нет, я же говорил, что ему двадцать три года.

— Понимаю: один из возлюбленных ее величества?

— Может быть. Список твоих исключений исчерпан?