Февраль

«Довожу до Вашего сведения, что мною 22 февраля около пяти часов вечера среди публики, выходившей из Таврического дворца по окончании заседания Государственной думы, был обнаружен разыскиваемый Департаментом полиции бывший студент Высшего технического училища в Москве, член РСДРП с 1902 года ШУТКО КИРИЛЛ ИВАНОВИЧ, 32 лет, известный в партийных кругах под кличкой «МИХАИЛ», неоднократно арестовывавшийся и отбывавший ссылку в Вологодской и Иркутской губерниях. Одет под интеллигента, в касторовой шляпе и темно-сером драповом пальто с тросточкой. Наблюдение за указанным лицом передано мною старшему филеру Нарвской полицейской части».

«Переданный мне для наружного наблюдения ШУТКО, проходя по Козьему переулку, вскочил в пролетку и отбыл в неизвестном направлении. Поскольку других извозчиков, необходимых для преследования в указанном переулке, не оказалось, наблюдение пришлось прекратить».

«Внезапно распространившиеся в Петербурге слухи о предстоящем якобы ограничении суточного отпуска выпекаемого хлеба взрослым по фунту, малолетним в половинном размере вызвали усиленную закупку публикой хлеба, очевидно, в запас, почему части населения хлеба не хватило и в результате чего установились длинные очереди к хлебным лавкам, особенно в рабочих районах, преимущественно из женщин и детей. На вверенной мне Лиговке в очередях раздавались противоправительственные речи, прекратить которые не представлялось возможным в силу крайней озлобленности толпы.

Попытка задержать подозрительного мужчину, очевидно агитатора, в шинели и сером башлыке, успехом не закончилась, так как женщины буквально оттеснили чинов полиции физической силой и не дали мне возможности проверить его документы. Подозрительный, напротив, получил возможность спокойно уйти в темноту. Филер Романов утверждает, что указанное лицо является разыскиваемым СВЕШНИКОВЫМ НИКОЛАЕМ, 29 лет, член РСДРП с 1907 года, известным в революционных кругах под кличкой «ЛЮБИМЫЧ», привлекавшимся к следствию по делу о вооруженном восстании в Сормово в декабре 1905 года, о чем имею честь доложить вашему превосходительству».

«Сегодня, 22.11.17 г. в 16 час. 30 мин., на Витебский вокзал прибыл эшелон с ранеными солдатами из действующей армии. При погрузке калек в кареты «скорой помощи» на привокзальной площади образовалась толпа из пассажиров пригородных поездов, среди которой раздавались антивоенные и противоправительственные выкрики. Конный жандарм пытался задержать кричавшего, лет 20, но он, проскочив под брюхом лошади, скрылся. По сведениям носильщика, имя кричавшего — ПАВЕЛ КОРЯКОВ, токарь завода «Эрикссон». Прошу проверить сведения об указанном лице по агентурным данным».

«Ваше высокопревосходительство, сегодня, 22 февраля, поздно вечером ко мне явился агент по кличке «Янковский», являющийся членом Петербургского комитета большевиков. Означенный Янковский показал, что сегодня в 19 часов на огородах за Выборгской стороной состоялось тайное совещание столичных большевиков: Чугурин, Шутко, Свешников, Коряков, Скороходов, Каюров, Нарчук, Ганьшин, Лобов. Совещание проводили члены Русского бюро ЦК РСДРП Шляпников, он же Белении, и Залуцкий, находящиеся в регулярных сношениях с Заграничным бюро ЦК. После краткого обмена мнениями о событиях дня указанные лица разошлись по заводам, фабрикам, рабочим казармам, трактирам и другим местам скопления рабочего люда с целью подготовки завтрашних агитационных собраний и антиправительственных митингов по поводу Женского дня, а агент Янковский незамедлительно явился ко мне».

«Дорогая Зиночка! Все последние недели после твоего отъезда я безвылазно сидел в конторе и корпел над годовым отчетом, так что упреки твои неосновательны. Спешу рассказать тебе о том, чем заняты умы нашей столичной публики. Я имею в виду потрясающую речь Павла Николаевича Милюкова в Думе. Теперь она уже ходит по рукам в списках, но я слышал ее от очевидца.

Как обычно, без страха и упрека, Павел Николаевич обрушился на правительство: «Развал армии. Хаос в тылу. Миллион забастовщиков в прошлом году. Сто тысяч — лишь за первую половину февраля. Своей вопиющей безрукостью правительство как будто сознательно провоцирует эксцессы. И они не заставят себя ждать. Надвигается смутное время. Я думаю, русская общественность вправе поставить перед председателем кабинета министров князем Голицыным вопрос: как квалифицировать вашу деятельность? Что это — глупость или измена?»

Ты помнишь его лучшие лекции, которые нам посчастливилось вместе слушать в университете? Это было в тысячу раз сильнее. Казалось, что на трибуне стоит российский Цицерон. Ты бы видела реакцию зала! Депутаты буквально онемели, а министры буквально сбежали. Около квартиры Павла Николаевича всю ночь толпилась молодежь, я тоже был там, но он так и не вышел».

«Что делается? Точно после 1905 года не прошло 12 лет. Те же персонажи, те же слова, с одной стороны, и тот же паралич власти, с другой. Опять звонкие резолюции о ненавистном правительстве и т. д. Ну, а дальше что? Дальше опять скажет слово мужик или, вернее, сделает дело мужичок. Настроение прескверное».

РОДЗЯНКО. Я любил государя... Я хочу написать о нем... Думал здесь, в Сербии, на покое... Но эти молокососы — «белое офицерство» — не дают мне проходу... избили... Меня, который столько лет был голосом России... Который во имя спасения России и династии помогал создавать белую армию. Они кричат, что я... я виновник Февраля и гибели монархии! Эти сопляки, проигравшие и пропившие Россию... Нашли революционера... Я любил государя и всегда говорил ему правду... даже тогда, когда чувствовал, что причиняю ему боль. Я говорил правду — вот почему я был неугоден. Если бы он тогда послушался меня... Ну хоть какие-нибудь уступки, хоть самую малость... Все можно было спасти... Если бы я стал премьером или хотя бы был на месте этого мерзавца Протопопова, революции не случилось бы...

Но свой скорбный рассказ я хочу начать по порядку.

В двадцатых числах февраля 1917 года положение ухудшилось до крайности. Умеренные партии не только не желали революции, но просто боялись ее. Нам было ясно, что революция во время разгара войны неизбежно приведет к развалу и разложению России. Но правительство между тем своей неумной политикой делало все, чтобы вызвать революцию, а попросту говоря, вело Россию к краху. В эти дни, исчерпав все средства воздействия в деле поворота государственной политики правительства на разумный путь, я испросил высочайший доклад.

Мне было сообщено, что государь примет меня 22 февраля в 17 часов, незадолго до своего отъезда в Могилев, в ставку. Я приехал в Царское Село заблаговременно, в руках у меня была папка с докладом, который я решил читать по причине сильного волнения. В назначенный час министр двора его величества барон Фредерикс пригласил меня в кабинет.

Государь был в своей обычной форме, он сухо кивнул мне, сесть не предложил, показывая тем самым, что аудиенция будет короткой. Меня такое начало, не предвещавшее ничего хорошего, только подзадорило. Глядя ему прямо в глаза, я сказал: