Сокровища Аба-Туры
![Сокровища Аба-Туры](/uploads/posts/books/178517/178517.jpg)
Сокровища Аба-Туры читать книгу онлайн
Повесть воспроизводит события XVI–XVII веков. Основанная на историческом материале, она рассказывает о русских первопроходцах земли Кузнецкой, об основании первых поселений на территории современного Кузбасса. Это первая в художественной литературе попытка воссоздать историю Кузбасса и образы его первопроходцев.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту pbn.book@yandex.ru для удаления материала
— Братцы, братцы, бра!.. — захлебнулся Дека. Петля захлестнулась вкруг горла. Казак упал на колени, хрипя, но не выпуская из рук лошажью ногу. И быть бы служилому на том свете, но тут из-за тына сухо треснул одинокий выстрел, и упал кыргыз с развороченной грудью, страшный крик его распорол сумрак. Прежде чем погас этот вскрик в пространстве, тишина огласилась визгом настигавших Деку кыргызов. Так и вбежал Федор с петлей на шее и лошажьей ногой в руках. А на пятках у Федора, разгоряченные погоней, влетели в открытые ворота двое кыргызов.
— Затворяй ворота! — хрипло выдохнул сотник. Казаки гурьбой налегли на тяжелый щит. Плененные, заметались кыргызы по острожку. Почерневшие и осунувшиеся, пропахшие, порохом, казаки молчаливой стеной шли на зарвавшихся степняков. Те затравленно крутились на своих лошадях, бросаясь из угла в угол.
— Бей убивцев! — истошно закричал Дека и, как был с веревкой на шее, косолапо, по-медвежьи, двинул на кыргызов. Толпа казаков загудела, как улей. Кыргызов сдернули с коней и бросили под ноги. Били долго и бестолково, с торопливым наслаждением, вымещая горечь поражений и голодные недели. Ругались по-черному на всех известных им языках. Били, вымещая на степняках ненависть к кыргызским и русским кровососам.
А когда на снегу остались кровавые лохмотья, разошлись, потупясь, — всяк к своей бойнице. И было на душе у каждого премерзко.
Пищали против стрел
Два месяца держались казаки в осажденном острожке. Уже давно были съедены обе лошади убиенных кыргызов. Стали варить ременную, пахнущую лошадиным потом, упряжь, резать на кусочки, как лапшу, и есть.
Воспаленным глазам казаков кыргызская конница казалась лесом, колеблемым ветром. Многие служилые едва держались на ногах, был истощен и Федор Дека. Веки его смежались. Однако стоило кыргызам приблизиться, как Деку будто подменяли. Откуда только силы брались! Пригибаясь за тыном, метался он среди казаков, вместе с Пущиным командовал стрельбой, зорко следя за маневрами и хитростями кочевников, и сам успевал стрелять.
Как ни в ком другом, жила в Деке дерзкая отвага. Глядя на Федора, слабые становились сильными, истощенные находили в себе силы подняться и взяться за оружие.
Однажды Иван Пущин с ужасом обнаружил, что у них кончаются зелье и заряды.
— Огненные орешки на исходе. Чем супостатов потчевать будем? — всполошились Пущин с Константиновым. — Беда, ежли об том прознают поганые!
— Двести зарядов — двести юртовщиков, — бормотал Дека. — Нет, лучше брать середне: двести зарядов — сто пятьдесят юртовщиков. Даже не сто пятьдесят, а только сто…
Сотню кочевников из пятитысячной орды могли казаки сразить оставшимися зарядами. А что после?..
От таких размышлений Деке становилось жутко. Могильным холодом, смертью, тленом веяло из-за тына. Растопчет их орда. И случится это не сегодня, так завтра.
Выстрелы со стороны маленькой русской крепостцы раздавались все реже и слабее. И вскоре подтвердились самые худшие опасения казаков: в стане Ишея поняли, что русские стали беззащитными, как дети. Последняя стена — стена из страха кыргызов перед «палками, плюющимися огнем», — рухнула. Горстка ослабевших от голода казаков осталась наедине с пятитысячной дикой ордой. Дюжина зарядов да крошечный мешочек зелья оставались у казаков.
— Урус, выходи! — визжали, подъезжая вплотную к тыну, жидкобородые воины Ишея.
Через верх к казакам летели копья с дохлыми мышами, стрелы подстерегали неосторожных.
— Волков накормим казачьим мясом!.. — торжествовал князь.
— Мяса уж не осталось. Кожа да кости, — хихикали прихлебатели князя. — Бедные волки! Что есть будут!
Утром, в конце девятой недели, Пущин и Константинов собрали казаков в центре острожка. У тына остались сторожевые.
— Братцы! — выступил вперед Федор Дека. — Доколь терпеть будем посоромщину от вора и нехристя Ишейки? Доколь прятаться будем, как мыши в норе?
— А что робить прикажешь? — безнадежно протянул щуплый Омелька Кудреватых.
На него сердито зашикали. Все с надеждой уставились на Деку.
— Надо вырваться из тюрьмы нашей! — отрезал Федор. — А помогут нам в том аманаты.
— Аманаты?! — удивились казаки. — Да они разбегутся едва выйдут за ворота!
— С аманатами погутарю я, — загадочно произнес Иван Пущин. Видно, с Декой сотник уже обо всем перетолковал.
Казакам велели готовиться к вылазке. Сам Пущин в сопровождении толмача отправился к аманатам, Дека остался у входа в сарай. Загремели тяжелые плахи, закрывавшие вход в аманатскую, заложники испуганно вскочили и сбились в кучу.
В последнюю неделю отчаявшиеся казаки были особенно злы, и аманаты со страхом ждали, что их вот-вот растерзают. Однако похоже, что русский паштык вовсе не собирался их бить. Через толмача он спросил пленных, долго ль они собираются здесь сидеть? Аманаты с недоумением, уставились на сотника.
Изумлению татар не было предела, когда Пущин достал из-за пазухи чудом сбереженный черный сухарь и протянул самому слабому. Татарин судорожно схватил сухарь и уковылял в угол сарая.
Если бы казаки увидели сотника, отдающего последний сухарь заложнику, несдобровать бы ни аманатам, ни самому Пущину.
Пленные ждали, когда паштык урусов даст каждому из них по сухарю. Но у Пущина, уже давно ничего не евшего, не было больше и хлебной крошки. Он смотрел на аманатов усталыми глазами.
— Завтра вы все отправитесь восвояси… — глуховато покашливая, сказал Пущин, — ежели подмогнете нам…
…Мохнатая лапа ночи неслышно накрыла хребты Алатау, таежный распадок и осажденную крепостцу. Когда тьма сгустилась, из-за тына вдруг выскочили и понеслись на становище орды аманатов. В руках каждого из них полыхал шест, обмотанный просмоленной паклей. Охваченные хриплым восторгом, аманаты старались вовсю. Они яростно визжали и мчались на своих, почуяв близкое освобождение. А вслед за ними с криком бежали казаки — откуда только сила взялась! Напрягая силы, бежал вперед Дека, опасаясь, что первого запала хватит у людей ненадолго, обессилевшие казаки дрогнут и повернут вспять при первой же встрече с бесчисленным врагом. «Быстрей! Быстрей! Быстрей!» Сердце его бешено колотилось, но он все мчался вперед, хватая открытым ртом воздух, мысленно подгоняя себя и увлекая за собой других.
Вот уже ударили, завизжали с кыргызской стороны стрелы, но Дека вместе с другими казаками в несколько прыжков перемахнул это гибельное пространство и оказался в самой гуще степняков. Зрело лопались выстрелы, и падали первые кыргызы. Некоторые из степняков вскакивали на неоседланных коней и уносились в ночь, в темноту, другим это не удавалось, они метались, пытаясь поймать испуганных светом факелов лошадей, попадали под их копыта. Началась паника. Ошеломленная неведомой русской хитростью, орда смешалась. Слышались крики задавленных. Выстрелы гремели уже в самой гуще кыргызов, и кочевникам казалось, что русские были везде. Казаки орудовали рогатинами и пиками по-крестьянски размашисто и зло, будто вилами.
Аманаты горящим клином врезались в толпу. Паника сделала свое дело. Преимущество в числе обратилось для орды в погибель. Часть степняков нашла смерть под копытами собственных коней. Другие сочли за счастье спастись бегством. Лишь немногие нашли в себе мужество защищаться от натиска русобородых русичей.
Бажен Константинов вскочил на лошадь убитого князька, вьюном крутился в седле, с шашкой метался по становищу. Федор Дека на кауром жеребце тащил на аркане жирного калмыка. Калмык упирался, визжал и хватался за душившую его веревку. Лицо его было желтым и отечным от анаши. Из рысьих глаз сочился ужас. И весь он напоминал рассерженного зверя.
Шашки лютовали, всадники летели через головы коней, и обезумевшие кони неслись без всадников, топча копытами еще живых юртовщиков. Кыргызская речь, перемешанная с русской, круговорот разгоряченных тел делали побоище похожим на ярмарку. Две силы сшиблись здесь: одна — бесчисленная и дикая, вторая — отчаявшаяся и потому страшная в исступленном своем рывке. Плечи казаков наливались опасной силой. Сбитые наземь простирали руки, запрокидывали головы в предсмертной тоске, крутились и бились, как Кондома о камни.