Доктор Есениус

Вопросы обрушиваются, как водопад. Невозможно сдержать поток его речи. Есениус едва успевает вставить слово. Прежде всего он хочет поблагодарить Браге за гостеприимство: он понимает, что императорский астроном завален работой, и Есениусу не хочется быть в тягость…

Но Тихо Браге не дал ему договорить:

— Нет, нет и нет. Ни слова об этом, иначе я и в самом деле рассержусь. Когда в прошлом году я целых полгода жил со всей семьей в вашем гостеприимном доме, неужели я был вам в тягость? Погодите, не перебивайте меня. Если бы я хоть на миг почувствовал, что вас тяготит мое присутствие, я бы тут же перебрался в гостиницу. Но у меня не было такого чувства. Вот поэтому и у вас его не должно быть, ибо в противном случае я буду вынужден сделать вывод, что, видимо, я тогда ошибался. И, наконец, ваш шурин, Фельс, будет рад, если вы у нас поселитесь.

Перед такими доводами Есениус был бессилен. Зная горячность своего друга, он понял, что дальнейшие возражения только рассердят его. Есениус поблагодарил Браге и обещал, что сегодня же переберется к нему.

Когда Тихо Браге еще раз упомянул об Адаме Фельсе, переехавшем вместе с ним в качестве его помощника в Прагу, Есениус заговорил о своей жене Марии. Он сообщил, что она вполне здорова и весьма часто вспоминает о семействе Браге, в особенности о пани Кристине, с которой так сдружилась.

Разговаривая, Тихо Браге поправлял на носу без конца отклеивающийся пластырь и время от времени пудрил нос, чтобы разница между цветом кожи и пластырем не была так заметна.

В Есениусе заговорило профессиональное чувство врача.

— Что у вас с носом?

— Вот видите, — сердясь, заговорил Браге, — я должен ежедневно менять пластырь, иначе эта металлическая пластинка не держится. Не могли бы вы мне помочь? А то у меня с этим много возни.

Есениус пообещал, что попытается как-нибудь помочь своему другу.

Тихо Браге пришлось много выстрадать из-за своего носа. Еще лет тридцать назад Браге из-за какого-то теоретического вопроса повздорил с одним самоуверенным датским аристократом. Спор пришлось разрешать на дуэли, под покровом темной ночи. Удача сопутствовала аристократу, который отсек своему противнику кусок носа. С тех пор на месте отсеченной ткани Браге носил металлическую пластинку.

— Ну, а в остальном, стало быть, вы довольны Прагой? — спросил Есениус императорского астронома.

— Пожаловаться не могу, — ответил Браге и с довольным видом улыбнулся. — Императору важно меня удержать. Он изволил определить мне такое жалованье, какое не получает при его дворе ни один художник или ученый: три тысячи золотых ежегодно. Кроме того, как я вам уже говорил, он предоставил мне дом Цурти, за который императорская казна уплатила золотом двадцать тысяч. Ну, а что касается службы, так и тут не могу посетовать: ежедневно перед обедом я докладываю императору о своих ночных наблюдениях, а также сообщаю ему, благоприятно или неблагоприятно расположение звезд для принятия им важнейших решений. В общем, у меня остается достаточно свободного времени для собственных астрономических наблюдений и для того, чтобы позаниматься. И, наконец, у меня замечательный помощник — императорский математик Кеплер.

Есениус слушал Браге с неослабным вниманием. Сообщение о жаловании его просто поразило. Три тысячи золотых ежегодно — это поистине королевское жалованье. Ведь он как личный врач курфюрста Саксонского не имел даже половины этой суммы. Что там половины — даже трети! Он получал меньше тысячи, и это считалось весьма приличным вознаграждением. Император и в самом деле пенит своих художников и ученых.

Тихо Браге, предпочитавший разговор об астрономии всем другим беседам, снова вернулся к Виттенбергу. Он расспрашивал о знакомых профессорах, о количестве студентов, о городских новостях…

Беспокоясь о том, что оторвал астронома от его дел, Есениус спросил, где находится приемная верховного канцлера Зденека Попела из Лобковиц.

— О, вы хотите нанести визит своему падуанскому соученику и засвидетельствовать ему почтение как высшему государственному сановнику! — воскликнул Браге, одобряя решение Есениуса. — Вы совершенно правы, старую дружбу надо восстановить. Я провожу вас к нему.

В знак благодарности Есениус слегка наклонил голову.

— Однако речь идет не столько о дружественном, сколько об официальном визите, — сказал он, и лицо его на мгновение омрачилось. — Я хотел бы обратиться к нему с просьбой походатайствовать за меня по делу о наследстве.

Браге с минуту теребил свои длинные усы, сосредоточенно глядя в пространство, потом порывисто встал, подошел к Есениусу и положил ему руку на плечо.

— Знаете что, Иоганн, — начал астроном, — зачем идти к подмастерью, если можно сразу обратиться к мастеру? Постараюсь помочь вам попасть на прием к императору.

Эта идея — результат одного из обычных для Браге неожиданных решений — явно ему понравилась, и он тут же стал обдумывать, как ее лучше осуществить. Когда же Есениус заметил, что это вряд ли выполнимо, ведь попасть к императору трудно. Браге имел уже готовый ответ:

— Как раз сегодня у меня имеются для императора добрые вести. Расположение звезд сейчас весьма благоприятствует его величеству. Возможно, что во время приема мы чего-нибудь добьемся. Император о вас и так уже знает. Когда я рассказывал ему о ваших публичных вскрытиях в Виттенберге, он весьма этим заинтересовался. Во всяком случае, попытка — не пытка.

Возможность встречи с императором взволновала Есениуса Это было бы для него большой удачей. Но идти в качестве просителя — нет, он считал это неприемлемым.

Толпы просителей стоят перед дверью императорского кабинета, и те минуты, когда император должен выслушивать все их просьбы и жалобы, для него, наверное, самые тоскливые. Но Есениус надеялся, что, когда до слуха его величества дойдут слова Тихо Браге о публичных вскрытиях, император проявит интерес к его особе. Как хорошо, если бы император принял его не как просителя, а как врача, как ученого!

— Пожалуй, вы правы, — согласился Браге, — так будет лучше. Пойдемте в приемную императора, а там посмотрим.

Приемная была полна просителей, требовавших аудиенции. Все они принадлежали к дворянскому или рыцарскому сословию. Простым горожанам попасть к императору было почти невозможно.

Нетерпеливые взгляды всех присутствующих были обращены на большие двухстворчатые двери. Однако они вели не прямо в кабинет императора, а лишь в канцелярию главного камердинера Маковского. Время от времени двери распахивались, и главный камердинер важным, немного приглушенным голосом возвещал имя счастливца, которого удостаивал своим вниманием император. Остальные в эти минуты окружали камердинера, забрасывая его множеством вопросов: «Когда меня примет его императорское величество?», «Есть ли надежда попасть к императору сегодня?», «В каком настроении император?», «Какие вида на благоприятное решение моего дела?»

И за каждым таким вопросом скрывался упрек, который раздражал главного камердинера: «Почему, мол, не замолвите за меня словечко у императора? Ведь я вам заплатил двести золотых. Сколько же вам заплатил тот, кого император уже принял, пока я две недели дожидаюсь своей очереди?»

Маковский только пожимал плечами, а когда кто-то осмелился открыто бросить ему в лицо этот упрек, он холодно ответил: «Ничем не могу помочь, я свое исполнил, его императорское величество — натура непостижимая…»

Есениус остановился возле оконной ниши и с интересом рассматривал роскошную, со вкусом обставленную комнату и незнакомые лица, по которым можно было прочитать всю гамму человеческих чувств и характеров.

Как раз в то время, когда внимательный взор Есениуса обратился к висевшим на противоположной стене двум громадным картинам, на которых были воспроизведены какие-то сюжеты из греческой мифологии, дверь распахнулась и появившийся на пороге главный камердинер Маковский произнес:

— Доктор Есениус!

Есениус направился к двери. Взгляды всех присутствующих скрестились на его фигуре. Ему казалось, что он отчетливо слышит заданные шепотом вопросы: «Доктор Есениус?», «Кто это?», «Вы знакомы с ним?»