Записки конструктора-оружейника

Деловой и доброжелательный тон, разговор на равных с двадцатилетним красноармейцем, сделавшим всего лишь маленький шажок в конструировании, уважительное, товарищеское отношение — все это я почувствовал сразу, едва окунулся в атмосферу конструкторского бюро и цехов. Здесь я, пожалуй, впервые по-настоящему познал, что такое конструкторская доводка образца в профессиональном заводском КБ, сколько терпения, коллективных усилий надо, чтобы запустить изделие в серию. Конструкторы, технологи, рабочие — каждый вносил частичку своей души, своих знаний и навыков в мое такое еще несовершенное творение. И как важно, чтобы сохранялась обратная связь, чтобы инженеры, рабочие чувствовали: конструктор искренне ценит их труд.

Особое состояние я испытывал в опытном цехе, где начиналось изготовление отдельных деталей прибора. Любил наблюдать, как они одна за одной поступали на сборку, пройдя тщательный контроль. Вспоминал свой первый образец, созданный в мастерской полка из отслуживших свой срок деталей, вручную, где каждый размер делался, можно сказать, на глазок. Я был бесконечно благодарен военному инженеру Горностаеву, помогавшему мне в части выполнить чертежи, горячо поддерживавшему меня.

Вот уже опытный образец успешно выдержал лабораторные испытания в заводских условиях. В Главное бронетанковое управление РККЛ отправили документ, подписанный главным конструктором завода, где отмечалось, что по сравнению с существующими приборами этот проще по конструкции, надежнее в работе, легче по весу и меньше по габаритам. Завершался документ таким заключением:

К сожалению, всесторонние испытания не состоялись. Документ был датирован 24 июня 1941 года — спустя два дня после нападения фашистской Германии на Советский Союз. Началась Великая Отечественная война.

Через несколько дней я прощался с заводом, с рабочими и инженерами, ставшими для меня близкими за время напряженной совместной работы. На всю жизнь запомнил слова главного конструктора, обнявшего меня на прощание:

— Воюйте хорошо, молодой друг. И пусть вас никогда не покидает вера в силы тех, кто остался здесь. А прибор ваш мы доведем обязательно, только позже, после победы над врагом...

Он, как и подавляющее большинство из нас был убежден в скором разгроме захватчиков. Верил в это и я, уезжая в поезде на юг с надеждой попасть в свою часть. Только как это сделать? По сводкам Совинформбюро было уже известно: город Стрый на Западной Украине, где дислоцировалась часть, оставлен нашими войсками.

И произошел на пути моего следования, надо сказать, удивительный случай. Где-то на подъезде к Харькову наш поезд остановился на одной из станций. После проверки документов мы, несколько человек, вышли на платформу. Проводник предупредил, чтобы мы глядели в оба и не отстали.

На перроне скопилось много военных. Шла посадка ввагоны. Все спешили поскорее занять места, говорили громко, нередко что-то кричали друг другу. И тут я вдруг услышал знакомый голос. Не успев подумать, откуда ему взяться, увидел на соседнем пути грузовой состав, на открытых платформах которого сквозь брезент просматривалась танковая техника. На одной из них стоял крепыш старшина сверхсрочной службы — наш командир танка, любивший слушать бой часов с луковицу величиной, доставшихся ему от деда — солдата первой мировой войны.

Я окликнул его и тут же бросился к платформе. Мы крепко обнялись. Ошеломленные неожиданной встречей, какое-то время не могли прийти в себя, лишь хлопали друг друга по плечам. Оказалось, механики-водители части незадолго до войны выехали на Урал для получения новой техники. Поскольку в нашем экипаже на место механика-водителя никого не назначили, ожидая моего возвращения, то отправили на завод командира танка.

Война застала однополчан в дороге. И вот на небольшой станции под Харьковом им предстояло влиться в новую часть, которая здесь формировалась. Пока я обнимался со знакомыми сослуживцами, мой поезд отошел от перрона, а в вагоне остались шинель и чемодан. Однако горевал я недолго. Документы — при мне. Рядом — боевые товарищи.

При формировании экипажей меня назначили командиром танка, приказом по части присвоили звание старшего сержанта. В моей биографии начиналась новая страница — фронтовая.

Сейчас трудно припомнить каждый боевой эпизод. Начальный период войны, как известно, для советских войск складывался неблагоприятно, нередко трагично. Наш батальон воевал порой даже непонятно где: то ли в тылу врага, то ли на передовой. Бесконечные марши, удары во фланг, короткие, но ожесточенные атаки, выходы к своим. Бросали нас преимущественно туда, где туго приходилось пехоте.

Многое в те тяжелые дни зависело от умения, выдержки, тактической сметки командиров. Подавая личный пример мужества в атаке, стойкости в обороне, они сплачивали нас на решительные действия. Будто вновь слышу голос командира роты:

— Калашников, остаешься за командира взвода. Будем прикрывать правый фланг стрелкового полка. Внимательно следи за моей машиной...

Было это в сентябре 1941 года, еще на дальних подступах к Брянску. Рота вышла на опушку леса. Земля исполосована рубцами гусениц. Эти следы оставили мы, танкисты, утром, участвуя в контратаке. Бой был коротким. Командир умело маневрировал огнем и машинами. Благодаря этому удалось быстро отсечь вражескую пехоту от танков, поджечь несколько машин противника.

И вот фашисты днем снова предприняли атаку на господствующую высоту: восемь танков неторопливо двигались на позиции нашей пехоты. Находясь в танковой засаде, мы выжидали, стараясь не обнаружить себя. Вражеские бронированные машины накатывались волной. Казалось, еще немного — и они достигнут вершины высоты. Мой механик-водитель не выдержал, по внутренней связи выдохнул:

— Что мы стоим, командир? Сомнут же пехоту...

И тут поступила команда: зайти фашистским танкам в тыл. Стремительный рывок из засады, залповый огонь из пушек — и несколько немецких машин загорелось. Вражеская пехота, не успев отойти, полегла под пулеметным огнем. Мы убедились, насколько расчетливо поступил командир роты, не рванувшись раньше времени в бой.

Я старался не упустить из виду танк командира роты. А он неожиданно круто развернулся назад. Сделал это командир решительно, быстро, уверенно. Очевидно, заметил, что фашисты бросили в бой еще одну группу танков, пытаясь ударить нам во фланг и тыл.

Снаряды уже ложились рядом с нашими машинами, когда мы повторили тактический прием командира роты: вслед за ним мы на скорости скатились назад и скрылись в ложбине за высотой. Командир роты не только увел нас из-под огня противника, но и сумел вывести наши машины во фланг вражеским танкам. Получилась своеобразная карусель, в которой максимальные потери несли фашисты: их танки, то и дело вспыхивая чадными кострами, выходили из боя один за другим.

Но так было не всегда. Случались и обидные поражения, и горькие потери. Мы теряли товарищей, командиров, экипажи пополнялись новыми людьми. Словно в калейдоскопе, менялись лица, имена...

В один из сентябрьских дней мы получили приказ занять исходный рубеж в густой роще, хорошенько замаскироваться и быть в готовности к контратаке. Когда все работы по маскировке закончили, я решил проверить, как подготовлен к бою пулемет ДТ (Дегтярева танковый). Не обратив внимания, что подвижные части пулемета находились на боевом взводе, вытащил соединительный винт, и... тут началась самопроизвольная стрельба. Она могла бы дорого обойтись экипажу, и в первую очередь его командиру, если бы нас не прикрыли своим огнем от появившихся фашистов соседи.

К сожалению, воевать мне довелось недолго. В начале октября 1941 года под Брянском я был тяжело ранен и контужен. Случилось это в одной из многочисленных контратак, когда наша рота, заходя во фланг противнику, нарвалась на вражескую артиллерийскую батарею. Первым загорелся танк командира роты. Потом вдруг гулкое эхо ударило мне в уши, на мгновение в глазах вспыхнул необычайно яркий свет...