Черный ангел

Она покачала головой:

– Ты не утомил меня. Я хочу больше узнать о тебе. Но почему ты не спрашиваешь, кто я?

– Не спрашиваю… – сказал я. – Мне достаточно того, что ты существуешь. Не думал, что со мной еще может произойти такое…

Она не поинтересовалась, что я имею в виду. Оглянулась и заметила, что толпа начала редеть.

– Иди за мной, – шепнула мне, взяла меня за руку и поспешно увлекла обратно в сумрачную тень огромных бронзовых врат. – Ты – сторонник унии? – спросила она.

Я пожал плечами:

– Я – латинянин.

– Переступи порог, – велела она.

Внутри мы остановились у самого входа, на том месте, где подкованные железом сапоги стражников пробили за тысячелетие ямку в мраморном полу. Люди, которые из страха перед толпой остались в соборе, бросали на нас любопытные взгляды. Но несмотря на это, она обвила руками мою шею и поцеловала меня.

– Это – в честь праздника святого Спиридона, – заявила она и перекрестилась на греческий лад. – Только от Отца, а не от Сына! И пусть мой христианский поцелуй скрепит нашу взаимную приязнь и не даст нам забыть друг друга. Скоро за мной придут сюда слуги моего отца.

Ее щеки горели, а поцелуй не был христианским. От нее пахло гиацинтами. Высокие дуги бровей казались тоненькими синими линиями. На губах алела красная помада, как это принято у знатных женщин Константинополя.

– Я не могу вот так с тобой расстаться, – сказал я. – Даже если ты живешь за семью воротами, запертыми на семь замков, я все равно не успокоюсь, пока не найду тебя. И даже если нас разделят время и пространство, я буду искать тебя снова и снова. И ты не сможешь меня остановить.

– А зачем мне тебя останавливать? – спросила она, насмешливо вскинув брови. – Откуда ты знаешь?.. Может, я сама сгораю от нетерпения, мечтая побольше услышать о тебе и твоей удивительной судьбе, господин Ангел?

Ее издевка была восхитительна, а тон говорил больше, чем слова.

– Так назови мне время и место, – настаивал я. Она нахмурилась.

– Ты сам не знаешь, сколь неподобающе звучат твои слова. Но, возможно, таковы обычаи франков.

– Время и место! – повторил я, хватая ее за плечо.

– Как ты смеешь! – уставилась она на меня, побледнев от неожиданности. – Еще ни один мужчина не решился коснуться меня. Ты не знаешь, кто я. – Но она даже не пыталась высвободиться, словно мое прикосновение, несмотря ни на что, было ей приятно.

– Ты – это ты, – ответил я. – И этого мне довольно.

– Возможно, я пошлю тебе весточку, – пообещала она. – Какое значение может иметь в столь неспокойное время, подобающе мы ведем себя или нет. Ты франк, а не грек. Но встреча со мной может оказаться для тебя опасной.

– Когда-то я стал крестоносцем, потому что мне не хватало веры, – проговорил я. – Всего остального я достиг. Поэтому думал, что по крайней мере сумею пожертвовать жизнью во имя Бога. Я убежал от турок, чтобы умереть за Христа на стенах Константинополя. Ты не можешь сделать мое существование более опасным, чем оно есть.

– Молчи! – воскликнула она. – Обещай хотя бы, что не пойдешь за мной. Мы и так уже привлекли к себе слишком много внимания. – Она закрыла лицо разорванной вуалью и повернулась ко мне спиной.

За ней пришли слуги в голубых и белых одеждах. Она двинулась за этими людьми, даже ни разу не взглянув на меня на прощание, а я остался в храме. Но когда она удалилась, я почувствовал себя совершенно обессиленным, словно истекал кровью, которая струилась из открытой раны.