Поздний бунт. Андрей Старицкий

- Ну и что? Приехали после присланной тебе вести.

- В том-то и дело. Неужели Заберезинский пронюхал что-либо о моих замыслах? Хорошо, что мы опередили его. Ладно, что гадать, сейчас их приведут, все и выпытаем.

Не чрезмерны ли надежды?

Захваченных панов специально вели через буреломы, оттого не так скоро предстали они перед князьями. Уже начало рассветать, когда изодранных, исцарапанных пленников вывели на поляну.

- Факелы! - повелел слугам Глинский. - И побольше!

Он желал осветить свое торжество как можно ярче. Глянуть в свете факелов, а не в робком, еще не набравшем силу рассвете в испуганные глаза своего врага, так круто изменившего его, князя, жизнь.

Увы, у Яна Заберезинского в глазах не было ни капли испуга. Обычная надменность. И такая уверенность, будто не он пленен и не над ним свершится справедливый суд, а он и есть хозяин положения.

- Ну, что, ясновельможный, раскаиваешься? - спросил Глинский пленника. - Напишешь подробно королю Сигизмунду Казимировичу, как оболгал ты меня и почему это сделал?

- Нет! Я успел послать королю гонца, и недолго тебе осталось бунтовать! Погляжу, как ты заговоришь, оказавшись в оковах! Что станешь отвечать на мои вопросы!

- Твоих вопросов не будет! - сквозь зубы процедил князь. Желваки его ожгутились. Глаза пылали гневом. Забыл он, что хотел выяснить у Заберезинского, и, повернувшись к своему стремянному, донельзя преданному князю, приказал: - Обезглавь его!

Пан Заберезинский, видимо, даже не успел осмыслить услышанного, как голова его шлепнулась на траву.

Только теперь страх обуял остальных пленников. Даже верных друзей Михаила Глинского: что, если он не учтет дружбы, избавляясь от свидетелей? А князь торжествовал.

- Для вас определю тот же путь, пакостники! Впрочем, - сделав малую паузу, обратился он к своим сторонникам, - князь Жизерский, князь Озерецкий, князь Лукомский, вы свободны. Выбор ваш: встанете под стяг чести и справедливости или разъедетесь по своим вотчинам - неволить не стану.

Князья молча встали рядом с Глинским и Андреем Старицким.

- А этих, - Михаил Глинский взял у шляхтича факел и осветил лицо каждого из пленников, внимательно в них вглядываясь, и лишь после этого закончил, - этих трусливых пакостников чтобы я больше никогда не видел. И никто не видел!

Шляхтичи понимающе выхватили сабли, но Глинский остановил их.

- Нет! Чести много. В болото их. Живыми. Пусть захлебываются грязью. Достойный конец их грязной жизни. И никаких следов после них не останется.

Когда совсем рассвело, Глинский велел построить свой отряд и детей боярских.

- Несколько дней даю полного отдыха во дворце обезглавленного Заберезинского. Все добро, вся казна - ваша добыча. Поделим по-братски. Одно запрещаю: обижать прислугу. Особенно панночек. Строго накажу ослушавшихся.

Князь Андрей вполне согласился с этим распоряжением и повторил его для своих ратников, но совсем неожиданно из строя прозвучал вопрос:

- А если по доброй воле? По желанию если?

Князья Андрей и Михаил переглянулись. Они поняли друг друга: можно пойти навстречу воинам. Андрей Иванович ответил за двоих:

- Без насильства если, чего же худого в этом? Глинский перевел и вопрос и ответ шляхтичам, лица которых осветила довольная улыбка.

Во дворце Андрею Старицкому отвели покои и опочивальню самого пана Заберезинского, и внимание Михаила Глинского гость вполне оценил. Его не обременяли никакими заботами, преподнесли в дар парадные доспехи ясновельможного, а еще более дорогие вручили для передачи царю Василию Ивановичу. Не забыли князю Андрею сообщить и о том, какая доля добычи досталась детям боярским царева полка.

- Спасибо за щедрость, - поблагодарил Андрей Иванович Глинского, в ответ же услышал новое откровение:

- Щедрость? Не то слово. Пусть шляхта поймет, как я уважаю русских, мою могучую поддержку. А ты, князь, настоящую щедрость узнаешь в опочивальне. А сейчас - на пир.

Столы для пира были установлены во дворе, и за них сели вперемешку, как равные, начальники и подчиненные. Даже князьям не приготовили отдельного стола. Для Андрея Старицкого это было очень непривычно, только он и на этот раз решил: «Не гоже в чужой монастырь входить со своим уставом».

Пировали долго и очень весело. Да и как же иначе: без единого раненого обошлось, и каждому привалило великое богатство, а завтра на подвластной Заберезинскому земле ждут их новые, не менее весомые трофеи.

Вот наконец пир окончен. Андрея Ивановича в отведенные ему покои проводил постельничий пана Заберезинского, но не стал самолично помогать гостю снять сапоги и раздеться, а, стараясь выговаривать каждое слово четко, чтобы пан князь хорошо его понял, попросил повременить с раздеванием и удалился за дверь.

Тут же, не успела затвориться дверь, в покои впорхнула панночка. Совсем юная. Вернее, едва начавшая формироваться девочка. Проворковала с игривым хохотком:

- Пану князю нужно раздеваться.

Не успел Андрей Иванович разинуть рот, чтобы поперечить панночке, как она ловко начала исполнять привычное для нее дело, вовсе не стесняясь и не робея. Время от времени, вроде б невзначай, она нежно поглаживала его оголившееся тело. Это возбуждало. Подумалось князю: «Не эта ли обещанная Михаилом Львовичем щедрость? Но не слишком ли юна?»

Панночка тем временем стянула с него сапоги и, освободив князя от верхней одежды, принялась за исподнее. Андрей Иванович хотел сказать, что он и сам не без рук, но промолчал, найдя оправдание: «В чужой монастырь можно ли со своим уставом?»

Исполнив порученное, панночка томно провела ручонкой по мускулистой груди Андрея Ивановича и, лукаво зыркнув в его очи, крутнулась веретеном к кровати. Откинула мягкий полог, взбила подушки, проворковала:

- Князь может лечь и ждать.

Кого? Чуть не вырвался у него вопрос, но он послушно лег. Не очень долго пришлось ждать. Дверь мягко приоткрылась, и в комнату вплыла белой лебедушкой дева-краса. Вот она - настоящая щедрость. Павой подошла к кровати и грациозно опустила свое легкое одеяние на ковер.

«Ловкий маневр. Очень ловкий».

Утром, когда наступило время вставать, услышал князь признание:

- Я кохала пана Яна. Пока его нет, стану кохать тебя, наш дорогой гость.

Бедняжка, она еще не знает о гибели ясновельможного. Хитер князь Глинский. Но не только. Легко идет на любой подлог, достигая своего. Пообещал порадовать - исполнил. И ему не важно, каким способом.

«Но, может, она все знает, но лукавит, боясь участи своего любовника?»

Впрочем, пустое это. Князю Андрею не захотелось больше копаться в таких мелочах. Достаточно того, что он в блаженстве провел ночь, и это его вполне устраивало. Теперь, видимо, пора отправляться на Мозырь, куда Михаил намерен вести свою рать.

Во дворе, однако, полнейшая тишина. Никто никуда не собирается. Разъезды, высланные в подвластные земли пана Заберезинского, еще не возвращались. Выходит, не спешит Глинский идти на Мозырь.

Не ошибся князь Андрей. День до обеда прошел в безделии. Затем - пир. До самого вечера. В опочивальне его опять ждала дева-краса, кохала князя всю ночь напролет, утихомирившись только перед рассветом.

Так миновал и третий день и третья ночь. Благодать, одним словом. Отдыхай душой, тешь свое тело, ни о чем больше не думая. И хотя известно Андрею Старицкому, что князь Глинский ничего просто так не делает, все же решил спросить его, отчего он тратит дни на праздность. Ко всему прочему у Андрея Ивановича снова возникло сомнение в нужности долгого похода на Мозырь, когда значительно ближе стоят такие города, как Вильно и Лида. Если уж война, она и должна стать войной, а не хождениями туда-обратно. Соображения, которые Глинский приводил ему в Турове и которые тогда вроде бы показались убедительными, теперь виделись весьма шаткими. Отчего, размышлял он, шляхтичи, если они и впрямь намерены поддержать своего прославленного воеводу, не могут стекаться, допустим, к Лиде? Что? Дорог не знают? И вообще, угрожать центральным городам выгоднее по всем расчетам, чем овладеть Мозырем, который, как ни крути, все же - окраина.