Буйный Терек. Книга 2

— Входите, божьи люди, аллах всегда благословлял гостей, — сказал Гази-Магомед.

В комнату вошли три старика, плохо одетые, с усталыми потными лицами.

— Ас-салам алейкум, — поздоровались они, остановившись у порога.

— Благословение пророка на вас, отцы и братья! Садитесь, — пригласил имам.

Старики не спеша расселись на скамье, и только теперь Шамиль заметил, как все трое тяжело и устало дышали, как натруженно поднималась грудь и дрожали узловатые, старческие руки.

— Пообедаем вместе. Обед не помешает нашей беседе, — продолжал Гази-Магомед.

Старики согласно и чинно наклонили головы, видимо, радуясь не столько трапезе с имамом, сколько предстоящему отдыху после тяжелого пути.

— Откуда вы, братья? — придвигая к ним деревянную чашу с холодным айраном, спросил имам.

— Мы из Тилитля и Ашильты, спешили к тебе, имам, да будет долга твоя жизнь, — сказал первый старик, отхлебнув холодного напитка. Второй с жадностью припал к чаше.

— Скажите, что заставило вас идти ко мне издалека?

— Да, имам, мы спешили… Пошли пешком, обходя дороги, по тропинкам через Чулсудаг… боялись, не застанем тебя, и, бросив наши дома, дела, семьи, поторопились сюда.

— Что заставило вас так торопиться? — заинтересовался Гази-Магомед.

— Беда идет, имам, большая беда… — разом заговорили все трое.

— Какая беда? Русские собираются в горы?

— Горы собираются напасть на нас, имам… не русские, чтоб им попасть в джехенем [34], а горы…

— Как так? — удивился Шамиль.

— Змеи выползли из своих нор, имам; ящерицы убежали из-под камней; кошки перетаскали своих котят из саклей на дороги; собаки воют всю ночь, не лают, а воют; птицы улетели из гнезд… Все живое: ползучее, бегающее и летающее — бежит из своих пор и гнезд на ровные места.

— Зачем?

— Беда подходит, земля трястись будет, горы и камни полетят на аулы… Мы, старые люди, знаем и верим в эти приметы, они не обманывали наших дедов. Спасать надо людей, имам, спасать скот, спасать аулы…

Шамиль и Гамзат озадаченно переглянулись. Старшина Юнус и чеченцы лишь из уважения к почетному возрасту стариков сдерживали улыбки.

Гази-Магомед, внимательно слушавший пришедших, спросил:

— А как ваши семьи?

— Они ночуют во дворах, весь наш аул проводит ночи на воздухе. Сакли, которые находятся возле утесов, покинуты людьми.

— Что я должен сделать, мудрые люди?

— Послать конных по аулам, чтобы они успели до бедствия принять такие же меры, — сказал один из стариков.

Сейчас, когда они отдохнули и успокоились, встретившись с Гази-Магомедом, все трое держались степенно, со свойственной горским старикам величавой сдержанностью.

— Я тоже слышал от старых и мудрых людей о том, что животные чувствуют такую беду и, чем она ближе, тем сильнее беспокоятся и волнуются. Спасибо вам, добрые люди. Мы, мюриды, шихи, посвятившие себя газавату и богу, не забудем ваши труды. Шамиль, Гамзат-бек, Юнус, немедленно разошлите по ближним и дальним аулам наш приказ беречь людей, дома и скот от возможного землетрясения. Пусть каждый аул, получив наше распоряжение, срочно, именем имама, шлет гонцов в соседние аулы.

— Да, имам, беда может возникнуть каждую минуту, — сказал первый старик.

И хотя Гамзат-бек и солидные люди аула Гимры не разделяли опасения стариков и имама, тем не менее уже через два часа конные посланцы Гази-Магомеда выехали по разным направлениям.

25 февраля в один час восемнадцать минут пополудни в горах и на плоскости раздался тяжелый, все усиливавшийся гул. Потом он стих, земля заколебалась, и опять один за другим послышались глухие подземные удары, горы как бы дрогнули, кое-где обвалились утесы, в долину, грохоча, понеслись обломки скал. Снова раздался тяжелый, протяжный гул, и новые подземные толчки потрясли землю. Гул и толчки, почти не прерываясь, продолжались около сорока минут. Течение рек нарушилось, подземные сдвиги и толчки круто изменили их бег, и, меняя направление, реки залили берега. Пыль и мгла окутали ущелья, а в долинах зазмеились трещины. Земля словно разорвалась от мощных сдвигов коры и подземных толчков. В долинах и горах было много погибших и покалеченных людей.

В горах подземный удар оказался менее сильным, чем на равнине. По-видимому, центром землетрясения была кумыкская плоскость с русскими крепостями и селениями, расположенными в районе Дербента.

Крепостные стены Бурной не выдержали второго толчка и развалились. Фасы, верки батареи и оборонительные валы осели. Возле дороги, ведущей на Темир-Хан-Шуру, зазмеилась глубокая трещина, другая пересекла плац, на котором проводились учения. Самой Шуре землетрясение не причинило большого вреда, сила удара прошла мимо, но несколько обывательских домов, базарная мечеть и две солдатские казармы покрылись трещинами и покосились. С горы Тарки-Тау на долину обрушился камнепад. Обломки скал, обтесанные ветром и временем валуны еще долго валились со склонов Тарки-Тау. Словно испуганный конь, земля все время вздрагивала и тяжело дышала, сотрясая почву.

На второй день необычная жара кончилась, и снова февральские холода охватили плоскость. Грозное землетрясение, то стихая, то усиливаясь, продолжалось двадцать одни сутки, и все это время объятые страхом люди дни и ночи проводили на воздухе.

Затем стихия успокоилась, опять тишина воцарилась в долинах и горах. Но внешний облик их изменился: новые холмы поднялись там, где раньше были равнины, а там, где нависали утесы, возникли обломанные, как бы изгрызенные, скалы; где змеились горные тропы и белели дороги, лежали груды камней или чернели трещины; появились родники с горячей, пузырящейся водой.

Убитых было немало, но их не считали.

«Божий гнев» — так восприняли этот неожиданный разрушительный переворот в горах.

Весть о новом чуде имама Гази-Магомеда, предсказавшего грядущее бедствие, разнеслась по всему Дагестану, Чечне и произвела на умы горцев такое сильное впечатление, что не только простые, даже знатные, родовитые люди уверовали в имама. Сам главный пристав Кумыкской линии капитан Муса Хасаев, испытанный друг русских, стал молиться, поститься, перестал выходить на улицу и объявил себя грешником, по неведению противившимся газавату.

Барон Розен обратился с письменными прокламациями к народу.

Написаны прокламации были глупо и неубедительно. Ведь горцы сами видели, как рассыпались стены блокгаузов, обветшалые верки крепостей и казармы, занимаемые русскими солдатами; они видели и рухнувшие со стен Внезапной и Бурной орудия; они вытаскивали из-под обломков домов придавленных солдат… Они видели и панику в гарнизоне Темир-Хан-Шуры и других русских крепостях, как в начале землетрясения, так и в продолжение трех долгих недель, пока сотрясалась и гудела потревоженная земля…

Со дня отставки Ермолова прошло много времени. Кавказская линия, которую он создал и укрепил, приходила в упадок. Крепости Бурная, Внезапная, Грозная, укрепление Амир-Аджи-Юрт и даже сама Шура́, как называли Темир-Хан-Шуру русские, носили следы несомненного упадка. Не было присущего кавказским войскам того времени воинственного облика воина и следопыта, землепашца и бойца, солдата и старожила, знающего Кавказ. Большая часть полков была передвинута в Закавказье.

Персия, хотя и разгромленная, обессиленная поражениями и напуганная падением Эривани и вступлением русских в Тавриз, все еще была потенциальным врагом и оттягивала на свои границы войска.

Расходы по ведению закончившейся войны с Турцией были огромны. Закавказье с его христианским населением, армянами и грузинами, оставалось опорой России, хотя в Грузии то в одном, то в другом месте появлялись летучие шайки все еще мечтавших об отделении последователей беглого царевича Александра. В Имеретии было неспокойно, среди тифлисского дворянства возникла рознь, даже часть грузинских князей, офицеров Российской армии, была на подозрении у Паскевича.