Герой Саламина

И сразу все ожили. Фемистокл был так счастлив, семья его не погибла, и город его не погиб, и снова они на родной земле, что его настроение передалось всем. Сыновья тотчас бросились помогать ему, Архиппа принялась налаживать очаг, на котором можно сварить обед, дочери стали развязывать узлы, встряхивать и проветривать одеяла, покрывала, плащи…

Архиппа, велев служанке смотреть за очагом, вышла оглядеться. Отсюда, с их гористой улицы района Мелиты, ей было далеко видно. Афины снова шумели, народ копошился на своих участках. Среди пожарищ и развалин домов снова повсюду слышались голоса — где-то пели, где-то смеялись или громко переговаривались. А кто-то плакал в голос и упрекал богов: война не проходит без горя и без тяжелых утрат…

— О Афина! — вздохнула Архиппа. — Защити нас, защити наших детей!.. И не покидай больше своего города!

Архиппа была убеждена, что богиня вернулась в афинский Акрополь, ведь и она на чужбине не имеет ни силы, ни власти, чтобы помочь своему народу.

Город восставал из пепла. С каждым днем все приходило в порядок, поднимались дома, расчищались улицы, начинали журчать и плескаться фонтаны на площади и во дворах. Вскоре в Керамике задымились печи горшечников, там и сям вставали расписные портики. И мало-помалу устраивались храмы Акрополя. Но это было труднее — у афинян еще не было ни денег, ни сил.

Фемистокл был в плену государственных забот и планов. Восстановить стену вокруг Афин. Оградить стеной Пирей и перевести сюда из Фалер стоянку флота — здесь, в Пирее, три удобные гавани…

За Пирей ему много пришлось бороться. Он убеждал афинян, убеждал архонтов, как Афинам нужен и выгоден Пирей. И главным его противником, как всегда, был Аристид. Это была борьба двух партий — демократии, к которой принадлежал Фемистокл, и аристократии, к которой принадлежал Аристид. Землевладельцы во главе с Аристидом по-прежнему стояли на том, что не годится уводить афинян к морю.

— Фемистокл хочет, чтобы наш город был приспособлен к морю, — говорили сторонники аристократии, — но это неправильно. Вспомните спор нашей богини Афины с Посейдоном. Афина принесла народу оливу — и победила. Она хотела, чтобы афиняне занимались земледелием. Зачем же отрывать нас от земли и бросать на море вопреки ее воле?

— Не так толкуете этот спор, — возражали сторонники демократии и Фемистокла. — Посейдон — конник, покровитель коневодства, а значит — аристократии. А богиня Афина — богиня крестьян и ремесленников, она встала на сторону простого народа. Так и власть в Афинах должна принадлежать простому народу, демосу. И не только крестьянам и ремесленникам, но и матросам, келевстам — начальникам гребцов, рулевым. И как победила Афина Посейдона, так победит теперь аристократию демос!

Фемистокл добился-таки, чтобы стена у Пирея была построена. Руководить постройкой стены поручили ему и Аристиду. И, как всегда, бранясь и ни в чем не соглашаясь между собой, они вместе строили стену.

— Все-таки ты делаешь, Аристид, то, что задумал я, — говорил Фемистокл. — Я решаю, а ты выполняешь.

— Я выполняю то, что мне поручено, — сдержанно отвечал Аристид, — хотя вовсе не согласен с этим делом. Ты нарушаешь старые обычаи, заветы наших древних царей. Они приучали афинян жить земледелием, а ты толкаешь их к морю. Ты поплатишься за это, боги не прощают тех, кто нарушает течение дел, положенных исстари.

— Ну что ж! — Фемистокл смеялся. — Я поплачусь. Но народ наш станет самой сильной морской державой. Этого-то и боится Спарта, которой ты так привержен.

— Да, я дорожу этой дружбой. Смотри, Фемистокл, не пожалеть бы тебе, что ты эту дружбу потерял!

— Да. Дружбу Спарты я потерял. Но потерял ее не ради своей личной выгоды, а ради славы и силы Афин.

— Ты отнял у Афин сильного союзника, какой была Спарта.

— Союзник ли это, если он стремится диктовать свою волю нашему государству? Вряд ли! Подумай об этом. И если ты Справедливый, так будь справедлив.

Аристид умолкая первым. Пожав плечами, он с кротким видом отходил прочь. Однако Фемистокла этот кроткий вид не мог обмануть. За этой благородной внешностью, тихим голосом и кажущейся уступчивостью таилась железная воля.

Но друзья не оставляли Фемистокла.

— Эй, Фемистокл, когда построишь эту стену, что придумаешь еще?

— Буду строить вторую стену, Эпикрат! Пусть тогда кто-нибудь попробует осадить Афины. У нас будет безопасный путь прямо к морю!

Эпикрат подошел и сел на большой камень, лежавший у дороги. За время войны он несколько постарел, но щеголеватый афинянин снова завивал кудри и носил яркие плащи.

— Фемистокл, когда же ты подумаешь о подпорке?

— О подпорке? А разве я так обветшал, что мне нужна подпорка? О чем ты говоришь, Эпикрат?

— Аристид тоже еще не обветшал, но он о своей подпорке позаботился.

Фемистокл на секунду задумался. И вдруг понял.

— Ты говоришь о молодом Кимоне?

— Да, Фемистокл. Как я погляжу, Аристид уступать тебе не собирается. А наоборот, подбирает себе союзников. Кимон, сын Мильтиада, героя Марафона. Благородный юноша. Приветливый. Щедрый. Наш народ любит таких правителей…

— Правителей?

— А разве не видишь ты, Фемистокл, что Аристид всюду его выдвигает? Как только есть возможность возвысить Кимона, он тотчас предлагает его! А Кимон, сам знаешь, влюблен в Спарту, и Спарта любит его.

Фемистокл задумался. Да, это так. Он уже давно замечает эту дружбу. Впрочем, Эпикрат прав: это не дружба, это политический союз. Аристид рассчитал правильно: Кимон — та самая счастливая кость, которая может выиграть игру. Кимон будет ему сильной поддержкой против Фемистокла, против демократии… Афиняне и сами не заметят, как Спарта снова наложит на них свою тяжелую руку и снова начнет диктовать им свои желания. Если бы афиняне понимали, как он, Фемистокл, боится этого и как он борется за независимость Афин, они бы снова изгнали Аристида! Но Аристид — благородный, Аристид — справедливый, Аристид — бескорыстный. Когда Аристида подвергли суду остракизма, один неграмотный поселянин, не зная его в лицо, попросил: «Напиши на черепке имя Аристида, я за то, чтобы его изгнать», — Аристид поставил на черепке свое имя. И вот уже который год вспоминают об этом: «Вот какой он честный!» И не видят за всеми этими прекрасными словами, что Аристид предает их свободу!

— Ничего, Эпикрат! Я еще живой, я еще могу действовать. Но не так-то просто сейчас свалить меня — все-таки я спас Афины при Саламине, народ еще не забыл этого.

— Еще не забыл. Однако я уже не раз говорил тебе, Фемистокл, никто не любит, чтобы напоминали о сделанных им благодеяниях. Сделал кому-то что-либо хорошее — и забудь об этом. Забудь. А ты, как я слышал, опять напомнил об этом на Пниксе. В крупных делах у тебя, Фемистокл, находится множество хитростей, а вот чтобы защитить себя, у тебя нет даже самой маленькой хитрости в запасе. Не кричи повсюду: «Граждане афинские, не забывайте, что это я спас Афины!» А наоборот. Тебе скажут: «Фемистокл, ведь это ты спас Афины!» А ты сделай удивленные глаза и скажи: «Вот как? Когда же это было? Не помню, чтобы я так уж отличился!»

Фемистокл засмеялся.

— Эх, Эпикрат, легче советовать, чем выполнять советы!

— Я знаю, — вздохнул Эпикрат, — но чем же, кроме советов, я еще могу помочь тебе?

— Ничего, ничего! — стараясь ободрить и себя и друга, сказал Фемистокл. — Работать надо, работать. Вот укрепим Пирей, привяжем его к городу…

— А говорят, что ты город привязал к Пирею!

— Тем лучше. Я бы переселил город к Пирею, будь моя воля. Портовый город Афины! Морская торговля! Богато жили бы афиняне.

Но тут Эпикрат поднял руку, прося замолчать.

— Нет уж, Фемистокл. А как же мы будем жить без нашего Акрополя, без Пникса? Без агоры? Нет, нет, не трогай Афины.

Вечерняя тьма остановила работы. Фемистокл довез в своей колеснице Эпикрата до его дома и сам отправился в Мелиту. Оставив возницу пробираться по гористым улицам, он поднялся к дому крутой узкой тропинкой; Архиппа, как в прежние времена, ждала его на пороге.