Аристономия

поперек поля! Блестят под луной штыки, и через пять, много десять минут ударит вся эта сила по сонному, пьяному Неслухову, возле которого и охранения не выставлено! Без боя возьмут паны местечко, всех штыками поколют!

За первой цепью показалась вторая, потом и третья.

Только тогда Бляхин очнулся. Низко пригнувшись (вспомнилась буква «Г»), побежал назад, к домам.

Оглянулся перед самой околицей и увидел, что вражеские цепи идут полукругом, охватывая Неслухов с трех сторон. Задумали поляки взять штаб красной бригады в мешок, чтоб никто не ушел. Тревогу поднимать надо!

Но вынутый было «наган» Филипп спрятал обратно в кобуру.

Неслухов будет взят, это ясно. Нету в местечке силы, которая под таким ударом устоит. О себе надо думать. Когда пальба пойдет, поздно будет.

На улице, уже не таясь, он побежал со всех ног. Успеть, только б успеть!

Через открытые ворота Бляхин глянул во двор. Эх, чертов Ганкин еще не поставил колесо на место, всё копошился под машиной.

Слава богу, Дыхов в тачанке. Пристроился на дне, под тулупом. Он был мерзлявый, Дыхов. Даже в августе всё кутался, накрывался.

Филипп толкнул его в плечо.

– Подъем! Уезжаем. Быстро!

– Товарищ Рогачов приказал?

Кучер потянулся, зевнул.

– Да, да! Живо ты! Дело срочное!

Где Антоха? Через освещенное окно Клобукова было не видно. Бес с ним, некогда искать. Так оно, может, и к лучшему выйдет.

Как потом оправдываться перед Панкратом Евтихьевичем – про это пока не думалось. Ноги бы живым унести, а там видно будет.

– Разгоняй, Дыхов! Кнутом их, кнутом! – поторопил он вялого возницу.

– Кого? Орлика кнутом? Я его отродясь не охаживал, – удивился Лыхов, но вожжами тряхнул.

Коренник пошел резвее, набирая скорость.

Еще пару минут тишины – и будем на шляху, думал Филипп, грызя кулак.

Едва тачанка выкатилась из местечка на дорогу, что вела в соседний Милятин, как сзади бухнул – в тиши оглушительно – выстрел. Сразу затем ночь будто взорвалась. Палить начали отовсюду, и еще закричали: по-звериному, в множество луженых глоток.

Сбоку, с поля донесся топот, свист. Дернул Бляхин головой – встрепетал. Справа, разворачиваясь полумесяцем, летела над белесым туманом, как по облакам, конница.

– Гони! Гони! – заорал Филипп. – Нам бы хоть до леса! Пропадем!

– Куды гони? – Дыхов натянул поводья. – Ляхи!

И полез, тупица, с козел в коляску.

– Ты чего? Порубят!

– А пулемет на что.

Кучер содрал чехол, развернул «гочкис» тонким стволом в сторону всадников.

– Помогай, товарищ Бляхин! Ленту примай!

Соскочить, в траву упасть, затаиться?

– Та-та-та-та-та-та-та!

Пулемет заплевался сердитым пламенем. Вдали кувыркнулся всадник, второй, третий. Остальные один за другим стали исчезать в молоке – спешивались.

Лыхов был знатный пулеметчик, не зря товарищ Рогачов его всегда с собой брал, когда по фронтам ездил.

– Держи! Заклинит!

Филипп схватился за горячую, маслянистую ленту.

Пустое! Всё одно не отбиться! От земли, невидимые во мгле, стреляли