Дама с камелиями

— Вы все еще хмуритесь? — сказала она.

— Нет, теперь прошло, — ответила Прюданс. — Я прочла ему несколько нравоучений, и он обещал быть паинькой.

— В добрый час!

Невольно я бросил взгляд на постель, она не была разобрана. Что касается Маргариты, то она уже была в белом пеньюаре. Мы сели за стол.

Маргарита была полна прелести, кротости, отзывчивости, и временами я должен был признавать, что не имею права ничего больше от нее требовать. Сколько людей были бы счастливы на моем месте! Как вергилиевский пастух, я должен был только наслаждаться радостями, которые Бог или, вернее, богини мне давали.

Я старался следовать теориям, которые Прюданс передо мной развивала, и не уступать в веселости моим двум собеседницам, но то, что у них было естественно, у меня было искусственно, и мой первый смех, который их обманывал, был очень близок к слезам.

Наконец ужин кончился, и я остался один с Маргаритой. Она села, по обыкновению, на ковер перед камином и печально смотрела на огонь.

Она задумалась. О чем? Не знаю, я смотрел на нее с любовью и как бы с ужасом, думая о том, что я должен выстрадать ради нее.

— Знаете, о чем я думаю?

— Нет.

— Я нашла хороший выход.

— Какой выход?

— Я не могу этого открыть вам, могу только сказать, какой получается результат. Через месяц я буду свободна, у меня не будет больше долгов, и мы вместе проведем лето.

— И вы не можете мне сказать, как вы этого достигнете?

— Нет, вы должны только любить меня так, как я вас люблю, и тогда все удастся.

— Вы одна нашли этот выход?

— Да.

— И вы одна приведете его в исполнение?

— На мне одной будет лежать его неприятная сторона, — сказала Маргарита с улыбкой, которую я никогда не забуду, — но мы вместе воспользуемся результатами.

Я невольно покраснел при слове «результаты», я вспомнил о Манон Леско, проживавшей с Де Грие деньги господина Б.

Я встал и ответил несколько сухо:

— Позвольте мне, Маргарита, пользоваться результатами только такого дела, которое я предпринимаю и выполняю сам.

— Что это значит?

— Это значит, что я считаю графа Г, участником вашего удачного предприятия, ни обязанностей, ни результатов которого я не принимаю.

— Вы ребенок. Я думала, что вы меня любите, вижу, что ошиблась.

И она тоже встала, открыла пианино и начала играть «Приглашение к танцу» вплоть до злополучного мажорного пассажа, на котором всегда останавливалась.

Не знаю, сделала ли она это по привычке или чтобы напомнить мне о первом дне нашего знакомства. Одно только знаю: эта мелодия напомнила мне все, я подошел к ней, обнял ее голову и поцеловал.

— Простите меня, — сказал я.

— Охотно, — ответила она, — но обратите внимание: наша связь длится только два дня, и я уже должна вас прощать. Вы плохо держите обещание быть слепо послушным.

— Не сердитесь, Маргарита, я вас слишком люблю и ревную ко всем вашим мыслям. То, что вы мне предлагали только что, меня безумно обрадовало, но тайна, которая окружает это дело, сжимает мне сердце.

— Ну будьте же хоть немного рассудительны, — возразила она, взяв мои руки в свои и посмотрев на меня с очаровательной улыбкой, против которой я не мог устоять. — Вы меня любите, не правда ли, и мы с удовольствием проведем три-четыре месяца в уединении, и это мне только приятно, это мне необходимо для поправления здоровья. Я не могу уехать из Парижа на такое долгое время, не устроив своих дел, а дела такой женщины, как я, всегда очень запутанны, ну и я нашла способ все примирить — и мои деловые отношения, и мою любовь к вам, да, к вам, не смейтесь: я имею эту глупость любить вас! А вы делаете серьезное лицо и произносите серьезные слова. Какое же вы дитя, малое, неразумное дитя! Помните только, что я вас люблю, и не беспокойтесь ни о чем. Согласны?

— Вы отлично знаете, что я на все согласен.

— В таком случае раньше чем через месяц мы будем где-нибудь в деревне гулять по берегу реки и пить молоко. Вы удивляетесь, что я так говорю, я, Маргарита Готье. Парижская жизнь только с виду дает мне столько счастья, она не захватывает меня всю, я начинаю скучать и мечтаю о более спокойной жизни, напоминающей мне мое детство. У всякого человека, каким бы он ни стал в будущем, бывает детство. О, будьте спокойны, я не буду вас уверять, что я дочь полковника в отставке и воспитывалась в монастыре. Я бедная деревенская девушка и шесть лет назад не умела написать своего имени. Вы успокоились, не правда ли? Почему я к вам первому обратилась, чтобы поделиться своим настроением? Наверное, потому, что вы меня любите для меня, а не для себя, а другие меня всегда любили для себя.

Я часто бывала в деревне, но всегда не по-настоящему. Теперь я на вас надеюсь, чтобы достигнуть этого счастья. Будьте же добрым и дайте мне его. Скажите самому себе: она не проживет до старости и мне будет стыдно когда-нибудь, что я не исполнил ее первого желания, которое так легко было исполнить.

Что можно было ответить на эти слова, особенно помня первую ночь любви и в ожидании второй?

Через час Маргарита была в моих объятиях, и если бы она попросила меня совершить преступление, я бы послушался.

В шесть часов утра я ушел и перед уходом спросил у нее:

— До вечера?

Она поцеловала меня еще крепче и ничего не ответила.

Днем я получил следующее письмо:

Мои первые слова были: она меня обманывает!

Холодный пот выступил у меня на лбу, я уже слишком любил эту женщину, и это подозрение потрясло меня.

А меж тем с Маргаритой я всегда должен был быть готов к этому. С другими любовницами это часто у меня случалось, и я не особенно об этом беспокоился. Чем же она так покорила меня?

Тогда мне пришло в голову воспользоваться своим ключом и пойти к ней в обычное время. Так я быстро узнаю правду, и если найду у нее кого-нибудь, то выгоню…

Чтобы убить время, я направился на Елисейские поля. Я пробыл там четыре часа. Она не появлялась. Вечером я заходил во все театры, где она бывала. Ее нигде не было.

В одиннадцать я отправился на улицу д'Антэн.

В окнах Маргариты не было света. Я все-таки позвонил.

Швейцар спросил меня, куда я иду.

— К мадемуазель Готье, — ответил я.

— Она еще не вернулась.

— Я подожду ее.

— Никого нет дома.

Это препятствие я мог обойти, потому что у меня был ключ, но я побоялся скандала и ушел.

Однако я не вернулся домой, я не мог уйти оттуда и все время следил за домом Маргариты. Мне казалось, что нужно что-то узнать или, по крайней мере, подтвердить свои подозрения.

Около полуночи знакомая мне карета остановилась около девятого номера.

Вышел граф Г., отпустил экипаж и вошел в дом.

Одно мгновение мне казалось, что ему, как и мне, ответят, что Маргариты нет дома и он уйдет, но я тщетно ждал до четырех часов утра.

Я много страдал за последние три недели, но все это ничто в сравнении с тем, что я выстрадал в ту ночь.

XIV

Вернувшись домой, я плакал как ребенок. Нет такого человека, которого не обманули бы по крайней мере раз в жизни и который не знал бы, как при этом страдают.

Я говорил самому себе с лихорадочной решимостью, которая, мне казалось, не покинет меня, что нужно немедленно порвать эту связь, и с нетерпением ждал утра, когда можно будет взять билет, чтобы вернуться к отцу и сестре, в любви которых я был уверен.

Однако мне не хотелось уехать, не известив Маргариту о причине своего отъезда. Только мужчина, который не любит больше свою любовницу, не пишет ей перед разлукой.

Я сочинил в голове писем двадцать.

Я имел дело с самой обыкновенной содержанкой и слишком поэтизировал ее. Она поступила со мной как со школьником: чтобы обмануть меня, она воспользовалась самой простой уловкой, это ясно. Мое самолюбие взяло верх. Нужно было расстаться с этой женщиной и не сказать ей о своих страданиях, и вот что я ей написал самым изящным почерком, со слезами горя и возмущения на глазах: