С любовью, верой и отвагой

В течение 4 июня арьергард, в котором находилась Надежда, имел две стычки с французами у деревень Битен и Пепелкен, а вечером 5 июня увидел берега Немана и островерхие крыши Тильзита. Под прикрытием арьергарда армия переправлялась на другой берег реки. К неприятелю был отправлен парламентёр с предложением о перемирии. Оно было заключено 9 июня, ратифицировано Наполеоном 10-го. Война закончилась!

В лагере арьергарда у деревни Шаакен и вдоль дороги, ведущей из Амт-Баублена в Вилькишкен, кипела жизнь. Все готовились к императорскому смотру. Солдаты латали и чистили мундиры, стирали в водах Немана бельё, косили на заливных его лугах траву для своих отощавших от усиленных переходов лошадей, красили красной масляной краской древки пик, штопали дыры, пробитые пулями на флюгерах из тафты.

Наконец день смотра настал. Под грохот барабанов и пение труб, сопровождаемый блестящей свитою, прискакал император. Пехота взяла ружья «на караул», драгуны отсалютовали палашами, а коннопольцы опустили вниз свои пики.

Александр поздоровался с войсками и стал шагом объезжать их строй. Надежда с Вышемирским были, как всегда, в первой шеренге лейб-эскадрона и потому видели государя очень близко. Им даже показалось, что он обратил внимание на них и что-то сказал Каховскому. Если бы они услышали, что именно, то, наверное, очень бы обрадовались.

   — Ты набрал в полк детей вместо солдат, — сказал император.

   — Ваше величество! — ответил генерал-майор. — Это мои самые храбрые воины!

   — Тогда не забудь о них при награждении... — дал совет Александр и поехал дальше.

Первое награждение последовало незамедлительно. За смотр и парад, который состоялся потом, государь пожаловал Конно-Польскому полку на каждого солдата по серебряному рублю, по фунту мяса и по чарке вина. То-то было весело на бивуаках, когда артельщики сварили жирные мясные щи, а к варёному мясу — гречневую кашу, когда открыли бочки с вином, доставленные в полк на повозках. Надежда решила не тратить свой наградной серебряный рубль, а сохранить его на память об этой короткой, но трудной кампании в Пруссии.

Мирный договор между Францией и Россией был подписан в Тильзите 25 июня 1807 года. Затем Александр и Наполеон одновременно покинули город. Их отъезд послужил сигналом для обеих армий. Французская пошла в Пруссию, русская — в Россию.

Все полки арьергарда вернулись в свои дивизии. Так и Польский конный полк перешёл в 4-ю дивизию под командование генерал-лейтенанта князя Голицына и вместе с кирасирским Военного ордена и Псковским драгунским полками встал лагерем в долине реки Нярис, недалеко от Вильно.

«Кампаменты», или летние лагеря, обычно продолжались недель семь или восемь и завершались большими манёврами, после чего полки расходились на зимние квартиры по городам, городкам и деревням. Солдатская жизнь в лагере была простой и однообразной. Подъём играли в пять часов утра, затем шли на молитву, завтракали, чистили лошадей, поили, кормили, выезжали в поле на учения, обедали, вечером снова чистили и кормили лошадей, ужинали сами. В девять часов били вечернюю «зорю» — и затем следовал сон. Ещё солдаты по очереди ходили в караулы, выполняли неурочную работу вроде чистки плаца перед гауптвахтой, где ежедневно устраивалась церемония развода караулов, или вахт-парадов.

Погода стояла довольно тёплая. Вместо палаток в лагере соорудили огромные шалаши — по одному на каждый взвод. Спали солдаты на соломе, завернувшись в шинели. Это сперва доставляло Надежде некоторые неудобства, но выход она нашла.

Утром и вечером лошадей поили не у коновязей, а гоняли к определённому месту на реку, что протекала в полуверсте от лагеря. «Товарищ» Соколов вызвался делать это один и ежедневно. Взводный командир разрешил, однополчане были благодарны (одной обязанностью меньше), а Надежда стала брать с собой свежую рубашку и полотенце, которые прятала под мундир. Пока кони пили, она успевала раза два-три окунуться в воду и сменить бельё в зарослях ивы.

Правда, на обратном пути случались неприятности. Лошади, зная, что после водопоя их ждёт раздача корма, спешили к коновязям через весь лагерь. Иногда Надежда не могла удержать свой табун, лошади начинали скакать и играть, и ей доставался выговор от офицера, дежурившего по коновязям.

Собственно говоря, этот водопой на реке и привёл к ужасному для неё событию — Надежда потеряла Алкида.

В тот день она села верхом на Соловья, а Алкида и другую лошадь взяла в повод, верный друг сначала шёл рядом и ластился к ней: тёрся мордой о её колено, брал губами за эполет. На обратном пути лошади стали вдруг прыгать, вставать на дыбы, отбивать задними ногами, храпеть, взвизгивать. Алкид последовал дурному примеру, вырвал повод у неё из рук и пошёл галопом, но не в лагерь, а на поле, разгороженное на участки высоким плетнём. Он хотел перепрыгнуть через него, однако прыжка не рассчитал и животом упал на заострённые колья. У него достало сил прискакать к коновязи, стать на своё место и последний раз положить голову Надежде на плечо. Через пятнадцать минут всё было кончено. Он упал, вздрогнул всем телом и вытянулся.

Надежда ещё кричала: «Коновала сюда! Быстрее!» Ещё пыталась поднять его. Ещё рыдала, обливая слезами чёрную гриву своего коня. Но его уже не было на свете, и дежурный офицер, посмотрев на эту сцену, спокойно приказал отволочь падаль в поле, на съедение волкам и лисицам.

— Это не падаль! — бешено крикнула она молодому корнету. — Не смейте трогать моего боевого друга!

Штабс-ротмистр Галиоф, увидев «товарища» Соколова в слезах и выслушав его сбивчивый рассказ о гибели Алкида, сам пришёл на взводную коновязь и поговорил с дежурным. Любовь нижних чинов к их строевым лошадям, сказал он, нужно поощрять. Это можно делать разными способами, в том числе и таким, не совсем обычным.

Алкида не бросили в поле. Его похоронили. Солдаты выкопали глубокую яму, на верёвках опустили туда бренные останки коня и сверху насыпали холм. Надежда на речном берегу набрала камней и выложила на нём надпись: «Алкид, добрый конь, боевой друг». Штабс-ротмистр дал ей маленький отпуск, она ходила на могилу три дня и плакала там о своей прошедшей жизни.

Со смертью Алкида эта жизнь отошла в далёкую даль. Порвалась — так ей думалось тогда — последняя живая нить, соединяющая её с отцовским домом. Писем из Сарапула не было. Что там происходит, она не знала. Может быть, родственники, не простив ей побега, решили отказаться от неё, навсегда забыть о её существовании.

Обнимая могильный холм, Надежда пыталась понять, готова ли она к такому повороту. Конечно, в сердце у неё поселится вечная боль — разлука с сыном. Но тогда она — действительно Александр Васильевич Соколов, и никто более. Прошлого у неё нет, есть только настоящее — рутинная мирная служба нижним чином в кавалерийском полку. Она же станет её будущим, и надо терпеть, ждать и надеяться.

Ждать новой войны, надеяться на Его Величество Случай. Теперь она имеет опыт и будет вести себя умнее. В Конно-Польском полку её хорошо знают, репутацию храброго солдата она заслужила. Недаром Вышемирский с завистью рассказывал всем в их четвёртом взводе, как шеф полка самолично драл за ухо «товарища» Соколова...

От генерала Каховского неожиданно они оба получили привет. По окончании «кампаментов» и манёвров в полку на разводе караулов зачитали приказ о новом производстве в унтер-офицеры. Их фамилии стояли в списке. Только Вышемирского перевели во второй эскадрон, а Надежду оставили в шефском. Теперь она на учениях ездила «замковым» унтер-офицером и следила за порядком во второй шеренге.

Настоящий серебряный галун шириной в полвершка ей удалось купить в Полоцке, куда их полк прибыл в конце сентября на зимние квартиры. Она сразу взяла пять аршин, чтоб хватило на все её форменные куртки. Теперь она, как бывалый солдат, обзавелась двумя мундирами: «первого срока», то есть почти неношеный, и «второго срока» — изрядно поношенный. Также в марте 1809 года, по истечении двух лет службы в полку, следовало ей получить от казны ещё один, совершенно новый, мундир.