Врата Рима

— Мы вынесли все трупы за ворота, хозяин. Найти для них телеги?

К Гаю в первый раз обратились не по имени. Гай заставил лицо окаменеть, чтобы не показать удивления. От боли в душе его голос звучал глухо, как из глубокой ямы.

— Принеси лампового масла. Я сожгу их прямо на месте.

Раб склонил голову и побежал за маслом. Гай вышел за ворота и посмотрел на уродливую массу трупов. Картина была мрачная, но Гай не нашел в себе сочувствия. Все они сами выбрали такую смерть, когда напали на поместье.

Он вылил на кучу масло, покрывая туловища и лица, открытые рты и немигающие глаза. Потом поджег, но не смог смотреть, как они горят. От запаха дыма вспомнился ворон, которого они с Марком когда-то поймали. Гай подозвал к себе другого раба.

— Возьми бочки из запасов и жги их, пока не превратятся в пепел, — мрачно сказал он.

Когда жар усилился, Гай пошел в дом, и запах последовал за ним будто обвиняющий перст.

На большой кухне он нашел Тубрука. Тот лежал на боку, впившись зубами в кусок кожи, пока Кабера ощупывал кинжальную рану у него в животе. Гай постоял немного, но никто не сказал ни слова. Тогда он двинулся дальше и увидел повара, сидящего на пороге с окровавленным топором. Отец нашел бы нужные слова, чтобы подбодрить этого несчастного и растерянного человека, но внутри Гая ничего не осталось, кроме холодной ярости. Он переступил через повара, который продолжал смотреть в пустоту, словно не заметил его. Гай остановился. Если так поступил бы отец, так сделает и он.

— Я видел, как ты дрался на стене, — сказал он повару. Его голос наконец стал сильнее и тверже.

Повар кивнул, немного оживился и даже попытался встать.

— Да, хозяин. Я много убил, только скоро потерял счет.

— Что ж, я только что поджег сто сорок девять трупов, так что, думаю, ты не подкачал, — сказал Гай, пытаясь улыбнуться.

— Да! Мимо меня не пробился ни один. Мне никогда так не везло. Наверно, за мной смотрели боги. За всеми нами.

— Ты видел, как погиб мой отец?

Повар встал и поднял руку, будто собираясь положить ее на плечо мальчику, но в последний момент передумал и вместо этого сокрушенно ею взмахнул.

— Да, видел. Он забрал много людей с собой и еще больше убил до того. Вокруг него были горы трупов. Он был храбрым и хорошим человеком.

Добрые слова вывели Гая из равновесия, и он сжал челюсти. Задушив в себе прилив горя, он благожелательно произнес:

— Я знаю, он бы гордился тобой. Я видел, ты распевал песни.

К его удивлению, повар залился краской.

— Да. Я наслаждался боем. Хотя вокруг была кровь и смерть, все было просто. Убивай всех, кого видишь. Я люблю, когда все просто.

— Я понимаю, — сказал Гай, выдавив из себя слабую улыбку. — А теперь отдохни. Кухни открыты, скоро сюда принесут суп.

— Кухни! А я тут расселся! Побегу, хозяин, а то суп будет никуда не годный!

Гай кивнул, и повар убежал, забыв у порога свой огромный топор. Гай вздохнул. Увы, его собственная жизнь не так проста, и он не может с такой легкостью снять одну маску и надеть другую.

Он так задумался, что не заметил, как повар вернулся.

— Твой отец тоже тобой бы гордился. Тубрук говорит, ты спас его, а ведь ты ранен. Я бы гордился, если бы у меня был такой сильный сын.

На глаза Гаю навернулись непрошеные слезы, и он отвернулся, чтобы скрыть их. Сейчас не время расклеиваться: поместье разорено, зимние запасы сгорели.

Гай пытался занять себя хозяйственными мелочами, но то и дело вспоминал о своей потере, и от чувства беспомощности и одиночества слезы выступали еще сильнее.

— Эй, есть там кто? — раздался жизнерадостный голос за воротами.

Гай заставил себя собраться. Он хозяин поместья, сын Рима и своего отца, и не опозорит его память. Гай поднялся по ступеням на стену, почти не обращая внимания на окруживших его ночных призраков. В ярких лучах солнца они совсем утратили связь с реальностью.

Сверху Гай увидел бронзовый шлем офицера на красивом мерине, беспокойно бившем по земле копытом. Офицера сопровождал контуберний [12] из десяти легионеров, все в полном вооружении. На вид стройному и загорелому офицеру было около сорока.

Он поднял глаза и кивнул Гаю:

— Мы увидели, что у вас пожар. Приехали проверить, не рабы ли. Вижу, у вас были неприятности. Меня зовут Тит Приск. Я центурион [13] легиона Суллы, который только что благословил город своим присутствием. Мои люди обследуют территорию, чтобы помочь с расчисткой поместий и казнить беглых рабов. Я могу поговорить с хозяином?

— Это я, — ответил Гай. — Откройте ворота! — крикнул он.

Его слова сделали то, что оказалось не под силу всем ночным мародерам, и тяжелые ворота отодвинулись, впуская солдат.

— А вам, похоже, пришлось несладко, — сказал Тит, и его голос утратил жизнерадостность. — Я должен был догадаться по куче трупов, но… Много людей потеряли?

— Было дело. Главное, мы удержали стены.

Как город? Гай не знал, о чем теперь говорить. Неужели вести светскую беседу?

Тит спешился и вручил поводья одному из своих людей.

— Рим стоит, господин, хотя сгорели сотни деревянных домов и на улицах несколько тысяч мертвых. Пока что порядок восстановлен, но выходить на улицу после заката небезопасно. Сейчас мы ловим всех рабов, каких находим под Римом, и распинаем каждого десятого в назидание — приказ Суллы.

— Из тех, кого поймали на моей земле, казните каждого третьего. Я куплю новых, когда все успокоится. Я не хочу, чтобы хоть кто-то из тех, кто пошел на меня прошлой ночью, избежал наказания.

Центурион секунду неуверенно смотрел на него.

— Прошу прощения, господин, но имеешь ли ты право давать такой приказ? Прости мою настойчивость, однако при подобных обстоятельствах… Может ли кто-то подтвердить твои слова?

В Гае вскипел гнев, но потом он представил себе, как выглядит. Он еще не успел вымыться после того, как Луций и Кабера заново зашили и забинтовали рану. Он стоял перед офицером весь в грязи и крови, неестественно бледный, и даже не знал, что его голубые глаза покраснели от маслянистого дыма и слез. Только то, как он держал себя, не позволяло бывалому вояке вроде Тита отшлепать наглого мальчишку. В его манере действительно было что-то особенное, хотя Тит и сам не понимал что. У него просто возникло ощущение, что этому мальчику лучше не перечить.

— На твоем месте я поступил бы так же. Я позову своего управляющего, если лекарь уже закончил с ним.

С этими словами Гай отвернулся и пошел прочь. Вежливый хозяин предложил бы людям угощение, но Гая раздражало, что ему приходится звать Тубрука и что-то доказывать, и он оставил солдат за воротами.

Тубрук, к счастью, успел вымыться и одеться в чистое. Его забинтованные раны были спрятаны под темной шерстяной туникой и кожаными браками. [14] Увидев легионеров, он улыбнулся: в мир возвращается порядок.

— Вы здесь одни? — спросил он без вступлений и объяснений.

— Э-э, нет, но… — начал Тит.

— Хорошо. — Тубрук повернулся к Гаю. — Господин, я предлагаю вот что: пусть эти люди сообщат своим, что задержатся. Нам нужны руки, чтобы привести поместье в порядок.

Гай проигнорировал выражение лица Тита и невозмутимо ответил:

— Верно, Тубрук. Да и Сулла послал их, чтобы помогать с расчисткой поместий. У нас хватает работы.

Тит снова открыл рот:

— Но послушайте…

Тубрук обратился к нему:

— Можете сами это и сообщить. А остальным пара часов работы не будет в тягость. Я уверен, Сулла не хотел бы, чтобы вы оставили нас в развалинах.

Они посмотрели друг на друга. Тит вздохнул и поднял руку, чтобы снять шлем.

— Еще никто не уличил меня в лени, — пробормотал он и, выбрав одного из легионеров, кивком указал на поля. — Иди обратно, к остальным контуберниям. Скажи всем, что я задержусь здесь на несколько часов. Если поймают беглых рабов, скажи, каждого третьего, понял?