Подари себе рай

Сергей встал, вытянулся:

— Я и так отнял у вас столько времени, Вячеслав Рудольфович.

Менжинский тоже встал, подошел к книжному шкафу, достал небольшую книжицу. Раскрыв, понюхал страницы, спросил:

— Вы любите, как пахнет свежеотпечатанная книга? Я обожаю. Хорошая, умная книга — ее рождение — всегда праздник. Вот возьмите, это перевод романа «Прощай, оружие» американского писателя Эрнеста Хемингуэя. Он поможет вашему пониманию американского характера. Корреспондентка из Чикаго Элис — так, кажется, ее зовут? — перспективное знакомство. И девушка, достойная во всех отношениях.

Сергей потупился, пытаясь изо всех сил скрыть радостную улыбку. Зато, выйдя из высокого кабинета, чуть не вприпрыжку заспешил по коридору, удивляя своим бурным легкомыслием степенных сотрудников и предельно сдержанных посетителей самого строгого ведомства страны…

Извозчик Сергею достался лихой, команды «налево», «направо», «назад», «вперед» он принимал с веселой ухмылкой. Двое со смазанными лицами с тревогой следили за маневрами коляски, в которой сидел «цей треклятый москаль». Им-то попался старый горбатый кучер. При каждой команде поворачивать или разворачиваться он бурчал, что паны сами не знают, чего им угодно; сказали бы сразу, что им надо, а то: «Маршалковская! Иерусалимские аллеи! Старе Място! Нове Място! Костел Святого Креста! Театр Польски! Опять Старе Място!»

Наконец на пересечении Иерусалимских аллей и Маршалковской, когда филеры приотстали, Сергей сунул парню в руку крупную купюру и, пригнувшись, соскочил на землю, мгновенно затерявшись в праздной толпе. В тринадцать пятьдесят пять он дважды прошелся вдоль вместительной витрины антикварного магазина. Сигналом тревоги должен был служить большой Будда из желтого металла, выставленный в самом центре. Вместо него там стояла высокая тренога из розового дерева, на плоской вершине которой в раскрытом синем бархатном футляре красовалось бриллиантовое колье с тремя крупными рубинами. Войдя в магазин, Сергей был удивлен громким смехом, шумом мужских и женских голосов, музыкой, которые доносились из раскрытых справа и слева дверей. К нему подскочил набриолиненный юнец — модная крахмальная рубашка, галстук бабочкой, узенькие брючки, лаковые штиблеты, — затараторил по-польски. Терпеливо выслушав его, Сергей небрежно, с классической интонацией обитателя британских островов произнес заученную фразу:

— I would like to see mister Zdeneck Boguslavsky, please!

— О, вы англичанин! Или американец! — засуетился юнец. — Я сию минуту доложу хозяину. Пан может присесть. Прошу, прошу! — И, пододвинув гостю стул, он исчез за тяжелой портьерой, которая закрывала всю дальнюю стену. Между тем за правой и левой дверями продолжалось веселье. «В антикварных магазинах, в наших во всяком случае, — подумал Сергей, — всегда стоит сосредоточенная тишина. Покупатели размышляют над ценами, прикидывают свои возможности, изучают вещи. А здесь — как в кафе-шантане в ночное время».

— Пан желал меня видеть? — Перед Сергеем стоял среднего роста мужчина. Холеное лицо, ухоженные руки, дорогая светло-синяя тройка. Холодные серые глаза ощупывали незнакомца, брезгливо сложенные губы говорили, что их обладателю крайне досадно, что его отвлекли от чего-то крайне важного.

— Пани Васильковская сообщила мне в среду, что у вас имеется старинный тибетский Будда из Лаосского монастыря. — Сергей произнес эту фразу медленно, с небольшими паузами, вертя при этом в руках и разглядывая со всех сторон баварскую фарфоровую статуэтку. Фраза являлась паролем и одновременно вторичной проверкой сигнала тревоги. Хозяин магазина молчал, и Сергей, поставив статуэтку на полку, встретился с ним взглядом. Только тогда тот, словно очнувшись от гипноза, проговорил:

— Любезная пани Васильковская права. Был Будда из Лхассы, но, увы, продан. Зато есть прелестный танцующий Шива из Лахора.

«И отзыв, и подтверждение, что все чисто», — с облегчением улыбнулся Сергей. Рукопожатие было крепким с обеих сторон. Глаза Богуславского потеплели.

Хозяйским жестом он пригласил гостя в свой роскошный кабинет-кунсткамеру. Плотно закрыв дверь, пан обнял Сергея:

— Заждался!

Получив шифрованное послание, усадил Сергея на диванчик («собственность Людовика XIV»), прошел в маленькую смежную комнату и пробыл там минут двадцать. Появившись, сказал, разведя руками:

— Центр требует предельной активизации. Впрочем, оно и понятно — центр всегда этого требует. Хотя прекрасно знает: каждую секунду хожу по острию кинжала.

«Почему кинжала? — удивился про себя Сергей. — Почему не ножа? Что у него — горцы есть в родословной?!» — Но вы не обращайте внимания на то, что я ворчу. Проблем тысяча, времени на их решение никак не хватает, вот и становишься брюзгой. Когда отправляетесь домой? Через два дня? Отлично, я подготовлю всю информацию.

Богуславский провел холеными пальцами по лицу — ото лба к подбородку — и словно стер с него печать усталости, озабоченности. Перед Сергеем вдруг предстал не обремененный тяготами жизни, не измотанный подозрениями и страхом пожилой господин, а жизнерадостный, жаждущий веселых приключений, почти молодой человек.

— Вы, вероятно, удивились, что это за шумная гульба идет в солидном респектабельном магазине? Да?

— Признаюсь, удивился.

— Я так и думал. — Богуславский подмигнул, пригладил аккуратные усики. — Собрались друзья Крыси Вишневецкой… Простите, вы, я надеюсь, знаете, кто это такая?

— Нет, не знаю, — со вздохом признался Сергей, вспомнив слова Менжинского.

— Крыся — великая певица! — воскликнул с пафосом Богуславский. — Всю Европу объехала. Везде аншлаг — в Лиссабоне и Лондоне, Париже и Мадриде, Вене и Стокгольме. А Берлин! — Он всплеснул руками и несколько раз цокнул языком. — В Берлине ее не отпускали со сцены тридцать четыре минуты!

— Выходит, бенефис ее справляете? — засмеялся Сергей.

Богуславский взмахнул рукой:

— Обмывается ее бо-о-о-льшая покупка! Сегодня она приобрела у меня спальню самой пани Валевской.

— Той самой? Настоящую?

— Вы знаете, и у меня были сомнения. Но специалисты утверждают — да! Приезжал даже эксперт из Франции, обнаружилась эта спальня случайно в одном из имений Потоцких. А теперь пойдемте, я познакомлю вас с Крысей и ее друзьями.

— Удобно ли? — замялся Сергей, лихорадочно прикидывая все «за» и «против» такого шага. — И как, кем вы меня представите? Сами же говорили про острие кинжала.

— На этот счет не извольте беспокоиться, представлю в лучшем виде.

И, видя, что Сергей все еще колеблется, заверил:

— Моими гостями бывают главным образом друзья России. Не те, кто на каждом перекрестке кричит: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Таких в Польше моментально отправляют за решетку. Нет, те, кто носит Россию в сердце.

Сергей и Богуславский прошли в правую комнату. Она была большой, немногочисленная легкая мебель со светлой обивкой усиливала ощущение простора, спокойствия, умиротворенности. На трех софах стиля рококо полулежали-полусидели три пары. На маленьких столиках стояли бутылки, блюда с закусками, вазы с фруктами и конфетами. Окинув взглядом дам и кавалеров, изысканно, с иголочки одетых, Сергей мгновенно узнал двоих: фото Крыси Вишневецкой и Юзефа Чарнецкого имелись в фототеке ОГПУ.

— Пани и Панове, — начал Богуславский тоном щедрого хозяина, жаждущего предложить дорогим гостям редкостное блюдо, — в Варшаве проездом из Совдепии известный художник Серж Полянский. Прошу любить и жаловать.

— Поляк? — удивленно вскинул брови Вацек Юзич, колбасный король, депутат сейма.

— Русский, — довольно резко ответил Сергей.

— Панове, — вмешался Чарнецкий. — При чем тут национальность? Художник — гражданин мира.

Депутат хотел что-то возразить, но ему не дал этого сделать Збигнев Збышко, редактор популярного еженедельника:

— Тебе, Вацек, следует всегда помнить одну вещь.

— Какую? — заинтересовался Богуславский.

— А вот какую. Он, — жест в сторону Юзича, — тезка главы ОГПУ Менжинского. И уже только по этому должен вечно испытывать чувство вины перед всеми поляками.