Приключения Натаниэля Старбака

По полю шли трое обреченных мужчин, каждый в сопровождении собственной роты. Генерал настоял на том, что преступников должны расстреливать их же товарищи, потому что именно своих товарищей предали дезертиры. Военный капеллан ждал приговоренных, которым приказали встать на колени, когда они приблизились к столбам. Капеллан сделал шаг вперед и начал молитву.

Спертый воздух оживил небольшой ветерок. На западе, где ночью устроили налет янки, показалось дрейфующее пятно дыма, и Джексон, вспомнив об этом дерзком рейде, посмотрел в сторону бригады Фалконера, заметив, что она стоит без знамен. Они потеряли свои знамена, как и большинство офицеров, и задумавшись о налете янки, Джексон почувствовал, как в нем вскипает гнев.

Молитва казалась бесконечной. Глаза капеллана были плотно сомкнуты, а руки вцепились в потрепанную библию, когда он вверил души трех грешников Богу, с которым им вскоре предстояло встретиться. Капеллан напомнил Господу о двух ворах, которые разделили участь его сына на Голгофе и умолял Всевышнего смилостивиться над этими тремя грешниками, как Христос присматривал за раскаивающимся вором.

Один из солдат не мог сдержать слезы. Он был безбородым юнцом, дезертировавшим, потому что его шестнадцатилетняя жена сбежала с его же дядей, а теперь ему предстояло умереть на этом зеленом поле из-за того, что он слишком сильно ее любил. Он поднял глаза на капеллана и попытался вымолвить свою последнюю просьбу, но капеллан просто повысил голос, так что бесполезную мольбу никто не услышал. Двое других не выказывали никаких эмоций, даже когда оркестр закончил похоронную мелодию, и после последнего нестройного звука барабанов настала неожиданная тишина.

Капеллан тоже закончил молитву. Он оступился, когда попятился от жертв. Место капеллана занял штабной офицер и громким и медленным голосом, который доносился до самых задних рядов двадцати четырех тысяч свидетелей, зачитал выдвинутые против этих троих обвинения и вердикт военного трибунала. Закончив эту малоприятную речь, он сделал шаг назад и посмотрел на трех ротных офицеров.

- Выполняйте.

- Нет, Бога ради, умоляю, нет! - попытался сопротивляться юнец, но два его товарища потащили его к столбу и привязали веревкой.

Трое осужденных были в сорочках, панталонах и драных башмаках. Сержант завязал глаза рыдающему юноше и велел ему прекратить нытье и умереть как мужчина. Двое других дезертиров отказались от повязки на глаза.

- Готовьсь! - выкрикнул штабной офицер, и больше сотни винтовок взметнулись к плечам. Некоторые целились в сторону, некоторые демонстративно не взвели курки, но большая часть подчинилась приказу.

- Цельсь! - приказал штабной офицер, и два нервничающих солдата вместо этого спустили курки. Обе пули не попали в цель.

- Ждать! - рявкнул сержант. Ротный офицер закрыл глаза, а его губы шевелились в молчаливой молитве, пока он ждал приказа стрелять. Один из обреченных плюнул на траву. Адъютанту Ли, не ожидавшему этим утром стать свидетелем смерти, показалось, будто все три дивизии затаили дыхание, а Джексон с высоко поднятой левой рукой был похож на каменное изваяние.

- Нет, умоляю, нет! - крикнул юнец. Его голова с завязанными глазами болталась из стороны в сторону. - Нэнси! - в отчаянии воскликнул он. - Моя Нэнси!

Штабной офицер сделал глубокий вдох.

- Пли!

Внезапно поднялось облако дыма. Громкий звук залпа прокатился по полям, вспугнув птиц в дальнем лесу.

Все трое забились в конвульсиях, а их сорочки окрасились кровью. Ротные офицеры подошли к трем столбам с приведенными в готовность револьверами, но лишь один осужденный был еще жив. Из его развороченной грудной клетки с пузырями вырывался воздух, а бородатая голова дергалась. Офицер взвел револьвер, задержал дыхание и попытался унять дрожь в руке. На пару секунд показалось, будто он не способен свершить этот акт милосердия, а потом он сумел нажать на спусковой крючок, и голову выжившего размозжила пуля. Капитан отвернулся, и его вырвало в открытую могилу, а оркестр заиграл "Старина Дэн Такер". Адъютант Ли наконец-то выдохнул.

- Положите их в ящики! - приказал сержант, и солдаты бросились, чтобы перерезать держащие мертвецов веревки, подняли их и положили в открытые гробы, которые затем поставили на насыпь из красной глины, чтобы любой мог рассмотреть трупы.

- Снимите повязку с юнца, - велел сержант и подождал, пока с глаз юного рогоносца снимут повязку.

Потом один за одним полки маршировали мимо мертвецов. Солдаты из Виргинии и Джорджии, из обеих Каролин и Теннесси, из Алабамы и Луизианы - всем продемонстрировали три трупа, а после пехоты прошла артиллерия и инженерные войска, и всё это, чтобы они заглянули в глаза засиженных мухами мертвецов, чтобы уяснили, какая судьба ожидает дезертиров. Генерал Джексон первым осмотрел трупы, пристально вглядевшись в их лица, будто пытаясь понять, какой мотив мог побудить человека к непростительному греху дезертирства.

Как христианин, генерал должен был верить, что такие грехи можно искупить, но как солдат не мог представить ни одного из этих троих заслужившими вечный покой, и его лицо не отражало ничего кроме отвращения, когда он дернул поводья своей лошади и направил ее в сторону фермы, служившей ему штабом.

Именно там, в украшенной старинным портретом президента Джорджа Вашингтона и более новым изображением президента Джефферсона Дэвиса гостиной, генерал исполнил свой второй за сегодня малоприятный долг. Он стоял с прямой, как палка, спиной у портрета Вашингтона с тремя старшими офицерами по бокам, вызвав к себе генерала Вашингтона Фалконера.

Гостиная была небольшой и казалась еще меньше из-за стола с разложенной на нем картой, заполнявшего почти всё пространство между побеленными стенами. Войдя в комнату, Вашингтон Фалконер оказался стиснутым в тесном пространстве и перед лицом четырех человек за столом с картой, их позы и выражения лиц были суровы, как у судей. Он ожидал, что сядет напротив генерала, но вместо этого их встреча явно носила формальный характер, и Вашингтон Фалконер чувствовал себя еще более неуютно перед этой пугающей перспективой. Он был со взятой взаймы саблей и в чужом кителе по меньшей мере на размер больше. По его золотистой бороде заструился пот. Маленькая гостиная провоняла немытым телом и грязной одеждой.

- Генерал, - осторожно поприветствовал Джексона Фалконер, стоя напротив командующего.

Джексон сперва не ответил, лишь пристально уставившись на белокурого Фалконера. На лице генерала застыло то же выражение, как когда он рассматривал трех дезертиров с раздробленной грудью и открытыми ртами, лежащих в дешевых сосновых гробах, и Фалконер, который не мог выдержать натиск этого взгляда голубых глаз, виновато отвернулся.

- Я отдал приказ, - наконец заговорил Джексон своим резким высоким голосом, - чтобы все переправы через Рапидан охранялись.

- Я... - начал Фалконер, но внезапно был прерван.

- Молчать! - даже три штабных офицера почувствовали приступ ужаса от ярости этой команды, а Вашингтон Фалконер заметно содрогнулся. - Я отдал приказ, - повторил Джексон, - чтобы все переправы через Рапидан охранялись. Солдаты вашей бригады, Фалконер, обнаружили не нанесенный на карту брод и проявили сообразительность, выполнив мой приказ. А вы... - здесь генерал сделал долгую паузу, во время которой его тело задрожало, а губы скривились в злобной гримасе, - велели им отойти.

- Я... - снова начал Фалконер, но на сей раз был остановлен не словами командующего, а просто взглядом его голубых глаз.

- Каков ущерб? - Джексон резко повернулся к тому из адъютантов, которому он больше всего доверял, майору Хочкиссу, вымуштрованному и старательному человеку, ему было поручено выяснить правду относительно ночного набега. Хочкисс прибыл к тому, что осталось от штаба бригады Фалконера, на заре и потратил следующие два часа, допрашивая выживших, и теперь сухим нейтральным тоном огласил скорбный список.

- Четырнадцать погибших, сэр, - сказал Хочкисс, - и двадцать четыре серьезных ранения. Это что касается солдат, но убито еще по меньшей мере шестеро гражданских, трое из которых, а, может, и больше - женщины. Мы не узнаем наверняка до того, как руины таверны достаточно остынут, чтобы их можно было прочесать.