Александр III

– Желал бы я служить в вашем отряде командиром батальона. Да ведь пехоты-то у вас нет. А на лошадях скакать по эдакой жарище – страшная пытка. Ну да хранит вас Бог!..

После того цесаревич с Ванновским, чудовищно потея, выдули два самовара чая с лимоном за рассуждениями о возможных действиях Абдул-Керима-паши и о первых стычках с башибузуками, которые произошли на аванпостах.

2

Пётр Семёнович Ванновский остался в памяти многих прямолинейным солдафоном, окончившим лишь кадетский корпус и не жаловавшим «академиков». Он был настолько непопулярен среди офицеров либеральной милютинской закваски, что командный состав целой бригады, оскорблённый его крепким матерком в публичном о ней отзыве, поголовно подал в отставку. Александр II после такого казуса едва не отправил в отставку самого Ванновского, но дело в итоге ограничилось лишь двухмесячным отпуском без содержания.

О его грубости ходили легенды.

– Ведь я собака, не правда ли? – сказал генерал одному из обиженных им подчинённых. – Я всех кусаю. Никому дремать не даю! А потому у меня и порядок такой, как, может быть, ни у кого нет. Когда вы будете начальником, советую вам также быть собакой…

Порядок во всех руководимых им частях и в самом деле был образцовый. В своих приказах он карал, а порой и просто высмеивал подчинённых. Ещё в пору командования Павловским военным училищем Ванновский прямо и сурово заявил:

– Я вас заставлю уважать строй и выкинуть из головы все бредни, не отвечающие традициям военной службы!

Но, требуя от других, Ванновский подавал пример сам. И если совершал ошибку, то лично извинялся перед незаслуженно обиженным. Крайне недоверчивый и подозрительный, он трудно сближался с людьми, предпочитая, чтобы его больше боялись, чем любили. Зато, поверив в кого-то, Ванновский отстаивал и защищал его до конца, обнаруживая простой и ясный ум. Он был одинок, и семью ему заменяли армия, вверенная часть, исполнительные подчинённые и преданный денщик.

В пору либеральных реформ Милютина Ванновский казался осколком николаевской эпохи с её жестокой дисциплиной и непререкаемостью послушания. Однако то, что могло выглядеть устарелым и даже неуместным для военного министра и самого Александра II, как раз и подходило цесаревичу. Он давно знал Ванновского и теперь верил, что отлично сойдётся с ним, ценя в генерале спокойный характер, качества умного и дельного и даже образованного, пусть и практическим опытом, человека. Цесаревич разглядел в Ванновском и то, чего, пожалуй, никто не подметил: симпатичную натуру. А это было, очевидно, главным в тяжёлых походных буднях.

Милютина же Александр Александрович хоть и уважал, но недолюбливал и отклонил все предложенные им кандидатуры на пост своего начальника штаба. Проявив обычное упрямство, он настоял на своём:

– Только Ванновского!..

3

Цесаревич томился без дела.

Помыслами он был там, с передовым отрядом генерала Гурко, который смелым броском открыл дорогу на Балканы.

Вечером 24 июня начальник передового отряда отдал приказ: «Произвести усиленную рекогносцировку через деревню Балван на Тырново. При этой рекогносцировке я буду присутствовать сам…»

Гурко прибыл на бивуак на другой день в шесть утра, в сопровождении своего помощника генерала Рауха, начальника штаба передового отряда полковника Нагловского, принца Баттенберга и ординарцев.

Выслушав от князя Евгения Лейхтенбергского донесения разъездов и познакомившись с командирами частей, он сел на коня и проехал к бригаде, которая была выстроена в походном порядке. Здороваясь с солдатами, Гурко своим громким, энергичным голосом обращался к каждой части с кратким, но сильным словом.

– Вам, господа офицеры, – говорил генерал, – напоминаю, что никогда русский солдат не бросал своего офицера. Следовательно, если вы впереди, и они будут за вами!.. А вы, балованные дети царя, – обращался он к гвардейскому конвою, – должны сослужить особенную службу нашему отцу-благодетелю! И если придётся, лечь всем до единого костьми!.. Драгуны! – продолжал генерал. – Помните, до какой чести вы дослужились! Из всей русской армии вас выбрали первыми, чтобы перейти Балканы! Так докажите, что вы заслужили доверие государя! Будьте молодцами!.. Артиллеристы! – восклицал он. – Стрелять редко, да метко!..

– Постараемся! – после каждой паузы генерала отвечали солдаты.

Святые чувства русского человека были метко задеты славным военачальником – сердца дрожали от добрых, благородных побуждений. Победить, а коли нужно, то отдать жизнь «за други своя».

Вперёд двинулся взвод гвардейского почётного конвоя под командой штабс-капитана Саввина; Гурко со свитой ехал в голове колонны.

Получив донесение, что авангард обнаружил турецкую кавалерию в значительных силах, открывшую огонь из магазинных ружей, генерал остановил отряд в скалистом дефиле – теснинах, а сам выехал на скалу, откуда отлично видна была ближайшая местность.

Турки плотной массой шли по шоссе из Сельви на Тырново.

– Евгений Максимилианович, – обратился Гурко к князю Лейхтенбергскому. – Соблаговолите-ка поставить здесь несколько орудий…

Ещё свежая 16-я батарея подполковника Ореуса лихо исполнила приказ, карабкаясь по глыбам, и заняла позицию рядом с генералом.

Между тем взвод Саввина продолжал рысью идти на неприятельскую конницу. Видя, что смельчаков не много, турки бросились на них, охватив с трёх сторон. Чтобы не быть смятым, Саввин на удивление быстро спешил взвод и открыл огонь, неожиданный для неприятеля, заставив его повернуть назад. А на подмогу уже неслись гвардейцы и эскадрон казанских драгун. Заработала и батарея, стоявшая на скале. Под градом картечи турки укрылись за горной грядой. Гурко спустился вниз и поехал догонять авангард, оставив князя Евгения Лейхтенбергского с главными силами на месте.

Лошади тяжело шли пашней. Прогнав противника до высот, Гурко с кавалерией, утомлённой быстрым движением и невыносимой жарой, остановился и послал приказание главным силам присоединиться к нему. Он тут же повелел выбрать позицию для орудий на высотах, по которым турки уже открыли огонь.

Вслед за артиллеристами 16-й конной батареи подполковника Ореуса Гурко въехал на хребет.

Отсюда открылась панорама на Великотырново. Вся южная часть города лежалая как на ладони; правее, на пологом холме, было устроено турецкое укрепление, из которого и били непрерывно неприятельские пушки. Стрелки были рассыпаны у подножия холма.

Вражеские гранаты с треском и грохотом то и дело ложились вокруг Гурко и его свиты. Хребет представлял собой единственно возможную позицию для русской батареи, и турки, сообразив это, заранее пристрелялись к ней. Однако осыпаемая гранатами батарея Ореуса отвечала столь удачно, что турки сперва были вынуждены ослабить огонь, а через час и вовсе замолчали. Упорствовала одна пехота.

Три эскадрона казанских и два – астраханских драгун быстро спустились с горы и начали энергичную атаку.

Между тем жители Тырнова, взобравшиеся на крыши домов и толпившиеся на окраинах города, встретили русских возгласами радости. Когда же турки не выдержали натиска и фигурки в красных фесках начали отбегать к кладбищу и далее, на восток, болгары ударили в колокола. Настал миг победы! Гул выстрелов, гром колоколов, приветственные клики – всё слилось в единый шум.