Царский выбор

Маша.Жаль, боярин Пушкин не вдовый.

Софья.Ну хорошо, а Андрею что ты скажешь?

Барашова.У Маши мать есть. Такие вещи родители решают. Мы что, в кабаке, чтоб девица сама себя замуж выдавала?

Маша с лицемерной кротостью смотрит на Софью и разводит руками, мол, «ты же видишь!»

11. У Корионовых

Евдокия и Настасья Порфирьевна подгоняют на Фиму теткины наряды. Иван Родионович и Афанасий сидят поодаль за столом.

Евдокия.Счастье-то какое, что Фимка тетю Грушу ростом не обогнала. Нам бы тогда не поздоровилось. — А ну шагни. Фим, ты что, оглохла?

Фима делает шаг.

Настасья.Нет, хоть на полпальца, а я бы подкоротила.

Фима.Хорошо, подкоротите. — Можно, я наверх пойду?

Евдокия.Нет, нельзя! У нас еще тыща дел, я за тобой не набегаюсь.

Указывает на стол, на котором навалены ленты, украшения и прочее.

Фима(сдавленно вздыхает).Да не нужно столько всего.

Евдокия.А вот это уже мое дело. Я московских княжон своим богатством поразить не хочу, но чтоб ты там хуже всех оказалась, мне совсем не надобно.

Всеволожский(смеется).Берегись, Фимка, хуже всех окажешься.

Афанасий(тяжело вздыхая).Это еще са-авсем не самое страшное.

Настасья, ползая по полу, сметывает подол. Мать снимает с Фимы верхнее платье, закутывает ее в большой платок.

Евдокия.Устала, посиди в уголочке и отдохни.

Фима с отрешенным видом забивается в угол.

Афанасий(поднимается, начинает ее веселить).Фимушка, ну что ты такая грустная, голубушка ты наша? — А я знаю, отчего. — Это она за царя-батюшку переживает. Она боится, что Морозов его на старой карге женит, на бабушке своей. — Не бойся, дитятко, он очень даже о нем позаботился, отличную невесту ему подыскал, и молодую, и красивую. Батька ее, правда, подлец, какого свет не видывал, но она не в него, она в мать пошла. (Фима улыбается.)Ну, вот видишь, я был прав. И теперь твоей доброй душе не о чем беспокоиться.

Аграфена бежит через двор, на ходу срывая платок и полушубок.

В горнице. Вбегает Аграфена.

Аграфена.Дуня, Фимушка! Хорошие новости! Царь не будет девиц смотреть.

Все смеются, говорят почти хором.

Все(хором). Как, совсем не будет?

Афанасий.Так я же вам про это и говорил. Незачем ему их смотреть. У него есть дела поважнее.

Аграфена.Князь Троекуров только что из Кремля воротился. Говорит, назначил государь шестерых бояр судьями, чтобы завтра отобрали шестерых девиц. А сам он то ли послезавтра, то ли еще через день будет из них выбирать.

Всеволожский.А кого он судьями назначил?

Аграфена.Не знаю.

Афанасий.Зато я знаю. Я вам скажу, кто эти бояре: первый — Борис Морозов, второй — Глеб Морозов, его брат, третий — Иван Морозов, их покойный отец, а остальные трое — морозовские дворовые мужики.

Всеволожский(смеется).Ох, Афанасий, с тобой помрешь.

Афанасий.А я вовсе не шучу. Кто у нас больше значит в делах государственных — бояре Стрешневы — царю кровная родня, или морозовские холопы? Один Кузьма чего стоит.

Фима.И правда, как-то легче стало.

Евдокия.Нам с Порфирьевной легче не стало. — Еще хуже — царя не будет, все друг на дружку станут глазеть. Вставай, Фимка, одевайся. Пусть тетя Груша свое слово скажет. Мы-то деревенские, а она у нас московская барыня.

12. Утро

Поликарп подходит к дому Корионовых. Переминается у ворот, нерешительно входит во двор. Навстречу ему дворовый человек.

Поликарп.Послушай, мил человек! Тут у вас приезжий один стоит… (Мнется.)

Мужик.У нас их тут столько понаехало. Ты, часом, не касимовский будешь?

Поликарп.Я? — Нет. Я здешний, московский.

(Мнется.)Его Василием зовут. белый весь такой.

Мужик.А, так это наш старец богомольный. Что ж ты сразу не говоришь! Сейчас спрошу у Маланьи. — А сам-то кто будешь?

Поликарп.Меня Поликарпом Самсоновым звать. Я у князей Прозоровских служу.

Мужик(почтительно).Да ты проходи-ста! Он, кажись, никуда еще с утра не уходил.

У Василия.

Василий и Поликарп.

Василий.Тебя Трофим Игнатьич прислал?

Поликарп.Нет, батюшка, мне самому с тобой поговорить надо.

Василий.А как меня нашел?

Поликарп.Я в первый же день, как ты пришел, разговор твой с Игнатьичем из-за двери подслушал. Меня еще пять лет назад всем известный Кузьма Кузьмич определил к Прозоровским, чтоб я за всеми подслушивал и ему докладывал.

Становится на колени перед Василием.

Василий(строго).Встань, Поликарп, ты не в церкви. — Вон сядь на лавку. Отдышись, и говори себе все, что хотел сказать.

Поликарп(тяжело дыша).Ну вот я, значит,

и стал. — За нашими князьями, понятное дело, никакой измены сам черт не отыщет, и Кузьме это лучше всех известно. А все ему знать надо — кто в гости приходил, да какие подарки дарились, да чем отдаривались. А князь Симеон Васильич и так все самое лучшее непременно царю отдаст, либо Морозову. Он не жадный совсем, благо, и так богат сверх меры. — А Кузьме до этого богатства больше всего дела, я ему про каждую копейку докладываю. Все ведь расчеты-пересчеты через меня идут. Да, повезло ему со мной. — Батюшка Василий Матвеич, тебе не тошно все это слушать?

Василий.Все, что хотел сказать, — говори.

Поликарп.Вот что еще скажу, чтоб не забыть. — У него ведь, у Кузьмы-то, во всех боярских домах люди есть, а к Прозоровским подобраться никак не получалось. Трофим Игнатьич каждого человека насквозь видит и вообще-то чужих со стороны брать не любит. А в тот год много народу холерой померло, остался он без помощника. А я и грамотен, и считать горазд, вот Кузьма и придумал, чтоб управляющий князей Одоевских меня к Трофиму послал. Он меня и взял с дорогой душой. (Свешивает голову и умолкает.)

Василий.Ну ты отдышался, Поликарп? Говори дальше, не бойся.

Поликарп.Я, батюшка, ни князьям, ни Трофиму

Игнатьичу никакого урона не причинил. А Кузьма этот, хоть у него сердце злое, он ведь, выходит, великое благо мне соделал. Я и мечтать не мог. Я же отца в младенчестве лишился. Ты меня прости, батюшка, я сейчас все скажу.

Батюшка, я когда увидел тебя и братьев твоих, я понял, что Господь Бог — Он не где-нибудь там (показывает вверх),а совсем близко, и уж лучше мне перед Кузьмой провиниться, чем Его (указывает вверх)прогневить. — А что ему за дело, Кузьме-то? Богомольцами и юродивыми вся Москва полна. А вы и так все с большим бережением ходите. Почему я должен знать, что вы не такие, как все прочие?

Василий.Все разумно. — И как же он об этом прознал?

Поликарп.Мне бы это узнать, как выходит, что кто-то у нас ему доносит, но чудно доносит. — Я у него с начала осени не был, да когда мне? Я же княжьи имения объезжаю. А не так давно сходил для порядка, а он меня как обухом по голове.

И чудное дело — про то, что сейчас, ни слова не говорит, а все напирает на тот раз, когда Михайло Иванович с князем нашим беседовал. А тому уже два года, я точно помню. Я на другой день в Нижний отправлялся, у нас там падеж скота случился, порчу кто-то наслал.

А я с того дня, как у него побывал, сам как порченый сделался. Не сплю, не ем, на всех кидаюсь, — а что мне делать? Народу полно, а мне в каждом предатель видится. — А найду его — и дальше что? Убить его, а самому сбежать? Я ж тогда и на Трофима, и на князя такую беду наведу! — Хоть ложись — и помирай. Но ты уж своих, батюшка, извести, что такое дело. Пусть они к нам не показываются.

Василий.А почему ты Трофиму открыться не захотел? Ты перед ним чист.