Война

– Вы рассуждаете как-то по-старорежимному, – со школярской непосредственностью заметила Ирина. – Монарх, государь, светлая память… А нас учили, что царь – это самый крупный помещик, мироед, и его главная забота – грабить народ, жить в свое удовольствие по-царски, а затем оставить богатство наследникам.

Замечание Ирины по поводу старорежимности его рассуждений напомнило Глинскому о необходимости соблюдать осторожность: ведь он все-таки «майор Красной Армии», однако, ощущая здесь полную свою безопасность, не хотел оставить без ответа уязвившие его слова.

– Извините, Ирина Федоровна, я действительно старорежимный, ибо родился и получил образование до революции. – Глинский уже говорил снисходительно, тая во взгляде возвышенность и беспощадность своей веры. – Но ведь истина не зависит от того, кто когда родился и как воспитывался. По-вашему, цари, монархи, императоры употребляют свою власть только для собственного удовольствия и для обогащения? А кто же тогда собрал Россию, создал великую империю и столетиями правил ею? Кто возводил на полях ее дикости государственность? Кто укреплял военную мощь? Откуда взялись законы, которыми худо ли, плохо ли, но руководствовались?.. И почему, наконец, того же Петра Первого нарекли Великим?

– Все это мы проходили в школе! – Ирина смотрела на Глинского с некоторым разочарованием.

– «Проходили»! – Глинский раздраженно хмыкнул. – Вам втолковывали, что цари грабили народ и жили в свое удовольствие. А объясняли, откуда взялся Эрмитаж в Петро… в Ленинграде с его картинами, которым нет цены? Объясняли, что исторические ценности России, начиная от коронационных регалий, от шапки Мономаха…

– Да-да-да!.. Объясняли! – Ирина совсем распалилась: – Вы рассуждаете как буржуазный интеллигент, стоящий на бесклассовых позициях! У нас даже двоечники понимали, что богатства той же Оружейной палаты были собственностью великих князей и царей! Они свидетельствовали о талантливости русских мастеров, но от народа были скрыты!

– Ну, завелась! – Ольга Васильевна укоряюще взглянула на дочь.

– Мама, у меня среднее образование, – умерив пыл, сказала Ирина. – Должна же я понимать и роль личности в истории и то, что историю делает все-таки народ, что, например, капитализм прогрессивнее феодализма, а буржуазная республика с выборным парламентом человечнее монархии! А уж как сейчас прекрасно обходимся без царей!..

– Ну, все-таки и в наши дни есть великие мира сего, у которых в руках верховная власть, – с вкрадчивой осторожностью напомнил Глинский, оглянувшись на Ольгу Васильевну, словно ища у нее поддержки. – Был Ленин… Сейчас Сталин, Калинин, Ворошилов…

– Ну и что?! Разве они используют свою власть для обогащения? У них разве есть собственные дворцы, поместья? – Ирина раскраснелась, негодуя, что ее собеседник не понимает таких простых вещей, – Сталин живет на казенной даче, имеет казенную квартиру, нанимает на собственные деньги репетиторов своим детям! У нас есть знакомая учительница, у которой дочь и сын Иосифа Виссарионовича учатся. Она все знает!

– Да, наши вожди не умеют жить по-барски, – включилась в разговор Ольга Васильевна. – Когда умер Ленин, то своей супруге, Надежде Константиновне Крупской, никаких богатств не оставил.

Владимир Глинский, веря и не веря в услышанное, недоумевая и поражаясь, почувствовал себя так, словно ему вдруг завязали глаза и он не знает, куда ступить, чтобы не наткнуться на препятствие. О том, что сейчас услышал, он никогда не задумывался, полагая, что Сталин со своим правительством унаследовал образ жизни бывших хозяев России. Начал вспоминать прочитанное когда-то о Ленине и, чтобы закончить ставший трудным для него разговор, с напускным глубокомыслием сказал:

– Зато оставил Ленин огромное наследство другого характера: созданное на развалинах старого мира государство и свое учение, доказав этим, что Россия по-прежнему рождает время от времени гигантов мысли и энергии.

– Ну вы прямо как наш покойный Нил Игнатович выражаетесь! – Ольга Васильевна, окатив его дружелюбным взглядом, засмеялась, затем подошла к книжным полкам, взяла толстую тетрадь в сером сафьяновом переплете. – Тут тоже есть о царях, о мыслителях…

Когда начала она листать тетрадь, Глинский успел охватить глазами надпись на ее первой странице: «Мысли вскользь».

– Вот здесь, например. – И Ольга Васильевна напевно прочитала: – «Когда цари удаляют общественное мнение от своих престолов, то оно затем восседает на их гробницах…» Нет, это о другом. – Еще полистав, вновь стала читать. Изящным, музыкальным голосом она веско и отчетливо произносила каждое слово, отчего фразы приобретали почти зримость: – «Добролюбов верно утверждает, что историческая личность, даже и великая, составляет не более как искру, которая может взорвать порох, но не воспламенит камней и сама тотчас потухнет, если не встретит материала, скоро загорающегося… – Ольга Васильевна приумолкла – будто для того, чтобы оглядеться с высоты, на которую взлетела, – а потом опять продолжила, понизив голос и словно возвысив этим значимость каждого прочитанного ею слова: – Этот материал всегда подготовляется обстоятельствами исторического развития народа и что вследствие исторических-то обстоятельств и являются личности, выражающие в себе потребность общества и времени… И я бы добавил…» – Она подняла на Глинского глаза, сделавшиеся почему-то строгими и печальными, и пояснила:

– Дальше Нил Игнатович излагает уже лично свою точку зрения. – Вновь утопив взгляд в струившиеся на тетрадном листе фиолетовые ручьи фраз, повторилась: – «И я бы добавил, что исторические личности раскрываются только в борьбе, в утверждении великого, имея перед собой препятствия, противников и даже врагов, а вокруг себя – единомышленников, соратников. Эта формула сходна с огнивом: кремень не даст искру без удара им по железной тверди… Личности, возглавляющие революционные партии, должны видеться народам, по выражению Герцена, не как дальние родственники человечества. Они в своих усилиях обязаны быть так едины с партиями, как едины парус и ветер. Но о партии не скажешь проницательнее Ленина. Мудрый Ильич верно заметил: «Все революционные партии, которые до сих пор гибли,