Ярлык Великого Хана

Воля князя-владельца, завещателя,– вот единственное юридическое основание порядка наследования, действовавшее в XIV – XV веках во всех удельных княжествах. Проф. В. Ключевский

Едва успел Василий войти в свои покои и отстегнуть саблю, как к нему явился дворецкий и объявил, что князь Пантелеймон Мстиславич уже два раза посылал за ним и ожидает в своей опочивальне.

– Ан приключилось что, Федя? – спросил встревоженный Василий.

– Кажись, ничего нет,– ответил дворецкий,– и пошто тебя князь звал, мне не ведомо.

– А здрав ли родитель?

– Сам знаешь, княжич, какое теперь его здоровье. А хуже ему будто не стало.

Не задавая больше вопросов, Василий направился в опочивальню отца. Пантелеймон Мстиславич сидел в своем кресле, возле стола, на котором горело, в серебряном свечнике, несколько толстых восковых свечей. Возле окна, позевывая, сидел на лавке постельничий Тишка.

Перекрестившись на божницу, Василий в пояс поклонился отцу и спросил:

Ты звал меня, батюшка?

– Садись,– не отвечая на его вопрос, сказал князь, указывая глазами на лавку, которая стояла по другую сторону стола,– разговор у нас будет долгий… Тишка, выйди отсель, да сюда никого не пускать, покуда сам не позову.

Василий сел на указанное ему место и взглянул на отца. За последнее время князь заметно постарел. Борода его и длинные, еще густые волосы были совершенно белы, а на лице появилось несколько новых морщин. Но глаза были ясны и глядели на сына твердо и сосредоточенно.

– Настала пора говорить нам о главном,– медленно начал он.– Видно, близок мой час. Смерть, чаю, придет внезапно, а еще того раньше, может, снова отнимется мой язык. Потому и призвал тебя, чтобы наставить на княжение, поколе есть еще время…

– Полно, батюшка, что это ты? Бог даст, поживешь еще немало годов…– начал было Василий, но старик сурово оборвал его:

– Помолчи и слушай! Не баба я, чтобы меня байками утешать! Смерти не страшусь и готов предстать перед престолом Господним, ибо совесть моя чиста. А ты готовься ко кяжению и верши его так, чтобы в смертный час свой також о себе мог сказать.

Пантелеймон Мстиславич помолчал минуту и затем продолжал:

Ты уже не отрок, а зрелый муж. Править государем можешь, да и навык к тому имеешь немалый. Но все же многому надобно тебе еще научиться и во многом себя обуздать. Допрежь всего, ты больно скор да горяч, а княжеством управлять – то не за зайцами гоняться. Многие твои думки знаю и вот что тебе скажу: прежде нежели в чем ломать старину, сколь бы худою она ни казалась, – сто раз прикинь так и эдак,– что из того произойти может? Помни твердо: По сарине будешь править – проживешь спокойно и люди тебя поддержат. Порушишь старину – наживешь ворогов множество и может дело так обернуться, что и другим добра не содеешь, да и сам пропадешь.

– Теперь другое,– продолжкал он после небольшой паузы: – с боярами ты очень уж крут. Спору нет, потачки имдавать нельзя. Будешь слаб, – всю твою власть приберут к себе и учнут лихоимствовать да народ кабалить. В прежние времена были они князю первые помощники, ну, а теперь зажирели и много о себе понимать стали. Сильный князь ныне им никак не с руки. Однако ломать их надобно с умом и не до конца. С умом, ибо они сильны и пойдут на все: вспомни хотя бы князя суздальского, Андрея Юрьевича, ими убиенного… Почему до конца ломать их не след, о том речь будет впереди. Княжеской власти потребна опора, и ведаю я, что опорой власти своей мыслишь ты сделать боярских детей. На твой век оно, может, и не плохо. Но ежели о грядущем помыслить, то все это к тому же и вернется: наберут иные дети боярские богатства и силы, а там и за властью потянутся.

Помолчав немного, как бы собираясь с мыслями, старый князь продолжал:

– Единственной верной и крепкой опорой княжьего правления может быть токмо народ, и ты это помни всегда. Народ – сила великая, и не ищет он ни богатства, ни власти, а токмо защиты от богатых и властных. И в князе своем должен он видеть, допрежь всего, такого защитника. Крепкая княжеская власть нужна ему, как заслон от набольших врагов его – крупных вотчинников. Стало быть, коли хочешь иметь опору в народе,– его, когда надобно, защити. И по той же причине негоже крушить боярство до конца: поколе оно есть и народ опасается его усиления, он за умного и доброго князя крепче держаться будет. Уразумел ты мысль мою?

– Уразумел, батюшка. Великою мудростью благословил тя Господь!

– Ладь и с попами,– продолжал князь.– Вестимо, средь них многие очи к небу возводят, а руками по земле шарят. Люди они, как и все. Кое-что им надобно давать, ибо в православии главная сила всей земли нашей Русской: только оно все воедино вяжет, и покуда крепко оно, с ним земля наша против всех ворогов устоит. А потому всякую поруху вере нашей православной, отколе бы она ни шла,– надобно выжигать каленым железом. Татары же, благодарение Создателю, на веру нашу ни в чем не посягают и Церковь нашу чтут. К слову, татары-то ныне уже не те, что прежде. Редко мы их на земле своей и видим. Ежели бы не наши русские усобицы так и вовсе сбросить их со своей шеи было бы возможно. И час тот уже недалек: Русь крепнет, а Орда расшатывается.

Поколе жив еще царь Узбек, государство его сильно, а умрет и почнется у них развал. Недаром Узбековы сыновья загодя друг друга режут.

– Но с татарами твое дело маленькое,– слегка передохнув, добавил Пантелеймон Мстиславич,– Один ты в поле не воин. А коли встанет на них вся Русская земля, то и ты вставай. Почин тому кто-нибудь из великих князей положить должен, московский ибо тверской. Сам ты войны не с кем не ищи, но вотчину свою, а наипаче дружину, крепи. То тебе всегда сгодится: вон уже и Литва на нас рот разевает, да и с Брянском тебе будет хлопот вдосталь.

– С Брянском я управлюсь, батюшка, – сказал Василий.– Глеб Святославич там такую кашу заварил, что у меня в самом народе брянском пособники и доброхоты сыщутся. И притом немало.

– То мне ведомо. Ведомо и другое: разумом ты силен, сердцем чист и рука у тебя твердая. Править нашим государством будешь ты добро, в том сумнения не имею. Однако все, что я досе сказал, то еще не главное… Ждет тебя кой-что и похуже…