Черное танго

— Все так, но теперь она должна обо всем этом забыть!

— Плохо же вы ее знаете! Как бы ни хотела, она никогда не сможет этого забыть. Она — простая и прямая натура, а такие, как она, считают, что зло должно быть наказано.

— Мне это известно. Но почему вы хотите, чтобы наказывала именно она? Послушайте меня и не впутывайте Леа в это дело.

— Но она нужна нам!

— Мы прекрасно можем обойтись без нее. Нам ни к чему такая, как она, импульсивная девушка…

— Однако ее дядя, отец Адриан, думал иначе. Он не раз использовал ее способности.

— Тогда она боролась за освобождение своей страны от оккупантов…

— А теперь будет бороться за то, чтобы они не оккупировали ее страну вновь.

— Все это мне кажется очень сложным и рискованным, — вмешался Самюэль. — Если, как я понимаю, Франсуа Тавернье влюблен в эту девушку, то нас ждут неприятности. Нет ничего хуже, чем любовные переживания в условиях конспирации.

— Ваш двоюродный брат прав. Это слишком рискованно не только для Леа, но и для всех нас. Я дал обещание помогать вам и участвовать в вашей борьбе, но отнюдь не ценой безопасности и жизни Леа.

— Ну ладно, на сегодня достаточно, — произнесла, наконец, Сара. — Поговорим об этом в следующий раз.

По тону ее голоса все поняли, что пора расходиться. Мужчины встали и направились к выходу.

В сквере на площади Вогезов с криком бегали взапуски дети под присмотром мамаш, сидящих в тени с вязаньем или шитьем в руках. Небо было белесым от жары, под аркадами старинных зданий не видно ни души. Расставшись со своими спутниками, Франсуа Тавернье в пиджаке, накинутом на одно плечо, направился к своей машине, оставленной на улице Тюренн. Разговор у Сары произвел на него тягостное впечатление. Разумно ли было с его стороны, учитывая собственное положение, ввязываться в авантюру, затеваемую любителями, в числе которых женщина, потерявшая всякий здравый смысл? Ясно, что назвать это разумным никак нельзя. Впрочем, еще во время войны в Испании он перестал понимать, что конкретно означает выражение «поступать разумно».

Наследник богатой семьи фабрикантов шелковых тканей в Лионе, он рассорился с родными, вступив добровольцем в армию испанских республиканцев. Только дядя, управлявший его состоянием, поддерживал с ним необходимые, хотя и прохладные, деловые отношения. Кристально честный Альбер Тавернье не только сохранил, но и приумножил состояние племянника. При этом он не запятнал себя коллаборационизмом, чего никак нельзя было сказать об остальных членах семейства. После освобождения некоторые из них оказались бы в тюрьме, не вмешайся в их судьбу тот, кого они называли «паршивой овцой».

Погруженный в свои мысли, Франсуа Тавернье тем не менее машинально отмечал все, что происходило вокруг. Так, он заметил, что при его приближении какая-то плохо различимая мужская фигура поспешно спряталась за опору арки. Мгновенно насторожившись, он по привычке бойца-подпольщика опустил руку в карман за оружием, но тут же улыбнулся: боевые действия закончились, и верный «вальтер» лежал теперь в его домашней коллекции. Не расслабляясь, он пошел дальше, открыл дверцу машины и огляделся… Нет, наверное, показалось. За исключением редких прохожих, направлявшихся к улице Риволи, вокруг никого не было.

Внутри машины было нестерпимо жарко. Тавернье ослабил узел галстука и расстегнул ворот рубашки. Убедившись, что за ним никто не следит, он медленно поехал в направлении Университетской улицы. Заказанные им работы по обустройству квартиры шли своим чередом и, как и было предусмотрено, к осени должны были закончиться. К тому времени он будет знать, согласна ли Леа выйти за него замуж.

Он в гневе стиснул зубы при воспоминании о нелепом предложении Сары. Если он женится, то только на Леа, и ни на ком другом!.. У Сары, конечно, были веские основания считать, что, став женой дипломата, она без труда войдет в высшее аргентинское общество и получит идеальную возможность для наблюдения за деятельностью беглых нацистов, укрывшихся в этой стране. Тавернье легко себе представлял, как Сара завязывает дружеские отношения с двадцати шестилетней актрисой Эвой Дуарте, на которой недавно женился президент Аргентины Хуан Доминго Перон. Ни для кого не было секретом, что новый президент являлся горячим почитателем Бенито Муссолини и своим человеком в пронацистских кругах и что избранием на высший пост в государстве был обязан «cabezitas negras» [7]. Опираясь на определенную часть рабочего класса и армии, новый «вождь», собравший на выборах 56 процентов голосов, намеревался превратить свою страну в великую мировую державу. Несмотря на оппозицию со стороны коммунистов и аристократии, власть нового президента, казалось, установилась надолго.

В качестве представителя французского правительства Франсуа Тавернье был представлен президентской чете. Целуя руку супруге президента, он с трудом удержался от ироничной улыбки: красивая крашеная блондинка с обилием косметики на лице была одета в платьице, скорее приличествующее маленькой девочке, а нее двадцатишестилетней женщине. Эва Перон повела его в парк президентского дворца и принялась жеманно восторгаться цветами, которые, по ее словам, она безумно любила. Ее супруг генерал Перон сказал Тавернье, что всегда будет рад видеть его у себя.

Вечером того же дня на ужине у директора литературного журнала «Сюр» Виктории Окампо только и разговоров было что о прекрасной Эве и о том, как она окрутила вахлака Перона, которого, впрочем, некоторые из присутствующих дам считали «muy macho» [8]. Высокая и красивая пятидесятилетняя Виктория Окампо по прозвищу «пожирательница мужчин», наперсница многих аргентинских литераторов, любовница либо приятельница самых крупных писателей своего времени и убежденная франкофилка, сразу же прониклась глубокой симпатией к французскому дипломату, за которым, как ей казалось, тянулся шлейф удивительных приключений. Перед отъездом Тавернье в Париж она привезла ему бумагу, ленты для пишущих машинок, кофе, сахар, а также деньги, собранные Жизель Френд для Комитета солидарности с французскими писателями. Все это Тавернье должен был передать Адриенне Моннье, согласившейся играть роль посредника между французскими писателями и этим комитетом. Владелица крупного книжного магазина, издатель «Улисса» Джеймса Джойса, Адриенна Моннье со словами признательности встретила Франсуа Тавернье в своем книжном магазине на улице Одеон.

— Благодаря помощи наших аргентинских друзей, — сказала она, — мы сможем снабдить необходимым отечественных писателей, которые утверждают, что не могут работать без утренней чашки кофе.

Заметив удивление на лице гостя, она рассмеялась:

— Действительно, книжный магазин превратился в бакалейную лавку. Но что делать? Одной только духовной пищи нашим литераторам недостаточно. Мы распределяем продукты ежедневно с 14 до 18 часов, кроме воскресенья.

— Кто имеет право на вашу продовольственную помощь?

— Писатели, независимо от того, посещают они мой книжный магазин или нет. Мы рассылаем им составленный Жизель график поступлений продовольственных посылок. Вот, посмотрите, списки получателей с их собственноручной подписью.

Франсуа Тавернье пробежал глазами списки: «Жан-Поль Сартр — один килограмм зеленых кофейных зерен, один батон колбасы, одна банка растительного масла, один килограмм сушеных фруктов; Анри Мишо — три килограмма зеленых кофейных зерен, один фунт чая, десять плиток шоколада, три килограмма сгущенного молока, три банки мясных консервов «Экстра», один окорок, три бруска засахаренного молока; Андре Бретон — один килограмм зеленых кофейных зерен, два батона колбасы, одна банка растительного масла, один брусок засахаренного молока…» С нескрываемым волнением Франсуа вернул хозяйке магазина листки с изображением вверху фригийского колпака, а под ним — двух сплетенных в пожатии рук над заваленным продуктами прилавком.