Те, кто любит. Книги 1-7

Свадебная проповедь ее отца, основанная на Святом благовествовании от Луки, прозвучала как-то неловко. Когда он читал: «В нем бес», послышался приглушенный вздох, все опустили головы и повернулись. Уж не обвиняет ли преподобный мистер Смит прихожан за то, что они настроены против Джона Адамса? Или же согласен с ними? Невысказанные мысли витали в воздухе, впиваясь в стены молельни.

Джон зашевелился в постели, слегка повернулся. Она приподнялась на локте, посмотрела на его умиротворенное лицо и вспомнила, о чем они говорили перед сном.

— Как работает Джуда? — спросил он.

Джуда работала нехотя; она довольно хорошо стирала белье, мыла полы и посуду. Но ей не нравилось, когда ее гоняли туда-сюда, из дома в дом. Абигейл узнала, что из-за Джуды между родителями Джона возникали ссоры, когда его отец, опекавший бедняков города, впервые привел в дом сироту. Она не хотела, чтобы это стало традицией.

— О, с ней будет все в порядке, — ответила Абигейл.

— Ты помнишь девушку, Рейчел Марш, которая так тебе нравилась? Я видел вчера ее опекуна. Похоже, он собирается отдать ее чужим людям.

— Надеюсь, она останется здесь, пока ты не будешь готов…

— Нет необходимости. Я был не прав. Мне не следовало навязывать тебе Джуду ради нескольких пенсов экономии. Я уже сказал маме и опекуну Рейчел. Мы можем привести ее домой завтра после утренней службы. Признав ошибку, я люблю исправлять ее как можно быстрее. Отныне, миссис Адамс, я занимаюсь правом, а ты — хозяйством.

Она тепло поцеловала мужа. В первом противостоянии она успешно провела свою линию.

— Странно, все вопросы, которые волнуют мужчину перед браком, — сказал он, — если их перечислить, займут не больше места, чем судебное резюме.

— Быть может, потому, что мужчина волнуется перед свадьбой, а у женщины эта тревога приходит позже.

— Ты встревожена?

— Я так счастлива, и это меня пугает.

— Шесть лет я пытался убедить Брейнтри, что предназначение адвоката — не создавать неприятности, но предотвращать их, а в худшем случае разумно улаживать. Я женился на тебе, и на следующий день люди стали верить мне. Женившись на тебе, я приобрел силу, которой мне не хватало в годы моих колебаний и неопределенности. Иногда мне безумно трудно понять странное существо, каковым я являюсь. Удивительно, что ты полюбила меня.

— Я разглядела, что таится под твоей скорлупой с шипами.

— Ты единственная, кто сумел понять это.

— Можно ли сказать, что ты смирился с перспективой брака?

— Видимо, скажут, что мои шипы срезаны, а брак сгладил мою шероховатость.

Прижав ее к себе так крепко, что у нее перехватило дыхание, он прошептал ей на ухо:

— Твоя любовь заставляет меня любить себя.

— Твоя любовь заставляет меня любить себя, — вторила она.

Она проснулась с первыми лучами тусклого зимнего света, проникавшими сквозь занавеси окна, выходившего на восток. Царила тишина. Она любила дом в такие ранние часы, когда могла неслышно двигаться и любовно прикасаться к личным вещам, к стенам, столам, серебряной посуде, ей было неловко выказывать свою привязанность к ним в дневной суматохе.

Дощатый с односкатной крышей и кирпичной трубой дом был в два раза меньше особняка ее родителей в Уэймауте и не имел всех удобств. Втайне друг от друга ее отец и мать подарили ей значительную сумму денег, причем доля матери была большей, чем отца. Были также скромные подарки в пять — десять фунтов стерлингов от многочисленных тетушек, дядюшек и кузин. Но Абигейл берегла свои деньги: в Брейнтри могут обидеться, если она станет сорить деньгами и слишком быстро обустроит свой дом. Она старалась установить добрые отношения со своими новыми соседями. Не следовало торопиться с предполагаемым устройством и с приобретением новой мебели. Однако, придя в дом как миссис Джон Адамс, она с неподдельной гордостью полюбила скромный коттедж.

Накинув на плечи теплый стеганый халатик и повязав лентой небрежно зачесанные назад волосы, она подбросила в камин полено, чтобы прогреть спальню к моменту пробуждения Джона, затем спустилась вниз в крохотную прихожую, по крутой лестнице, с которой было так легко упасть. По этой узкой лестнице ей приходилось несчетное число раз в день спускаться и подниматься.

В пристройке к кухне все еще тлели угли, излучая тепло. Она положила на угли щепу и затем два полена из ящика для дров, стоявшего в углу. Когда вода согрелась, она вымыла руки и лицо душистым мылом, которое дядюшка Исаак вложил в пакет, как он говорил, «со всего мира» подготовленный для ее нового дома. Кухня представляла собой сравнительно недавнюю пристройку, длинную и узкую, ее деревянный потолок шел наклонно от внутренней стены к стене заднего дворика, где ее высота была чуть больше двух метров. В кухне была сложена плита с двумя подовыми печами по бокам, а в плите сделаны проходы для прогрева воздуха.

Это помещение было разрешено Абигейл оборудовать по своему вкусу. Здесь она поставила чугунный котел для варки картофеля, большой котел для овощей, сковороды, вафельницу, тостер с длинными ручками; большой чайник и рашпер; кастрюльки с крышками, мелкие сковородки; латунные и медные настольные подогреватели на пару; котел для выпечки на ножках, позволявших ставить его на горящие угли; голландскую печурку, открытую с одной стороны к огню, с небольшой дверцей с другой; ухват, которым ставила посуду в печь, а в углу около плиты несколько таганов, где размещались котелки и кастрюли на нужной высоте над углями.

Абигейл доставляло удовольствие возиться с новыми медными кастрюлями и приспособлениями к ним. Она часто обжигала пальцы, к тому же у нее не было навыков в пении гимнов, служивших способом отсчета времени, когда варились яйца и жарился бифштекс на углях. Вчера утром она пропела восемь стихов четвертого псалма слишком медленно, и яйца в мешочек, которые любил Джон, сварились вкрутую. В доме были единственные часы — напольные, громоздкие, и находились они в гостиной.

Джон вошел в кухню с сонным видом, взлохмаченный, указательный палец его правой руки был погружен в книгу, словно закладка, отмечающая место, где прошлым вечером он кончил чтение. Она отрезала ломоть копченой ветчины, положила его на сковороду, а Джон приподнял ее волосы и поцеловал в затылок. Опустившись в плетеное кресло около печи, он наблюдал, как она смешала масло для пончиков, поставила сковороду в печь и стала напевать колыбельную, завершение которой обозначит, что пончики покрылись золотистой корочкой.

— Будучи холостяком, я клялся каждую ночь, что проснусь на рассвете и стану читать. Мне запомнилось также солнце, светившее в лицо. Теперь, когда я достопочтенный женатый мужчина, то вижу себя изучающим при отблеске свечи очередную книгу в шесть часов утра в выстуженной комнате. Не потому ли это, что у меня честолюбивая жена?

— Или слишком шумная. Мне никак не удается положить полено в камин спальни, не уронив его.

— Не беспокойся, дитя мое. Как только ты выскальзываешь из постели, я пробуждаюсь одиноким и заброшенным.

— В последнее время не замечала, чтобы ты просил меня вернуться.

— Хорошо, одно из удовольствий жизни — горячий завтрак в морозное утро. Я все больше вхожу в роль избалованного гостя и, видимо, должен признать, что поступил мудро, женившись на тебе… — Он лукаво взглянул на нее. — И удивляюсь, почему так долго медлил.

— Могу ли я напомнить тебе твой рассказ о невесте Б. Бикнола? «Утром она поражалась, почему она так боялась брака».

Абигейл придвинула к очагу складной столик, достаточно большой для целой компании, а в сложенном виде уютный для завтрака наедине с Джоном. Вернувшись после завтрака в спальню, хорошо прогретую пылавшими в камине дровами, они стали одеваться, чтобы пойти на собрание. Абигейл надела новый бархатный плащ и шляпу, длинные белые перчатки. Побрившийся на кухне Джон гордо натянул на себя свадебный сюртук из чесучи, плащ и бриджи, теплые хлопчатобумажные чулки и ботинки с блестящими серебряными пряжками. Последним он надел белый парик.