Дата Туташхиа

– Мы ждем более определенного ответа. – Зарандиа, казалось, пропустил мимо ушей слова доцента о сделках и компромиссе. – Представьте, что перед вами сегодня здесь, именно в нынешних обстоятельствах, две возможности: будучи ученым и занимаясь политической деятельностью, что бы вы выбрали – свободу или ссылку?.. Повторяю, именно в этих обстоятельствах, сегодня и здесь!

– Если желаете знать – мне это безразлично! У меня есть сейчас два дела. Я должен завершить весьма солидный труд о течениях древнегрузинской философии, и в то же время мне предстоит работать на ниве просвещения и развития политического самосознания народа. Эти две цели я смогу осуществлять и в тюрьме, и в ссылке, и в университете.

– Должен вас огорчить, но вторую задачу вы осуществить не сможете. Я говорю о политической деятельности. Это вам не удастся.

– Почему же, господин офицер? Ведь это зависит только от моего желания и моих способностей.

– Не думаю, – ответил Зарандиа, – хотя выход можно найти. Вы, разумеется, помните, что некий софист, которому его бывший ученик отказался уплатить за обучение, сказал ему: «Я буду судиться с тобой дважды и таким образом получу обещанную плату». Вы сможете осуществить свою цель, если после освобождения снова совершите преступление.

– Что ж, если придется, можно будет воспользоваться и этим способом, но я не понимаю, к чему вы ведете этот почти беспредметный разговор?

– К тому, что предать вас суду невозможно!

– Почему?

– Потому что так было предусмотрено с самого начала.

– Простите… как предусмотрено… Кем?

– Это было предусмотрено планом операции. В вашем деле оставлена лазейка, которая вернет вас прямо в университет. Я вызываю вашего адвоката и сообщаю ему, что существует составленный в батумской таможне протокол об осмотре вашего багажа и обложении пошлиной найденных там напильников. В протоколе ничего не сказано о том, что обнаружена запрещенная литература. В вашем багаже она не найдена. Не доказывает ли это, что вы не привезли из Германии ничего похожего? Возможен такой поворот событий?

– Но существует протокол обыска, проведенного в моем номере, изъятая литература и показания? Показания трех лиц.

– Когда к делу будет присовокуплен таможенный протокол следствие вынуждено будет доказать, что литература в номер принесена вами. Таких доказательств у следствия нет. На суд мы не можем выставить, а следовательно, рассекретить агента, который дважды подменял ваш чемодан. А если и представим его, суд не примет показаний сотрудника охранки как предпосылку и основание. Сам собою возникает вопрос: кто принес литературу в номер доцента? На это должно ответить следствие. В противном случае окажется, что литературу внесла сама жандармерия. Это само собой выходит.

– А показания?

– От показаний всегда отказываются, стоит возникнуть возможности оправдания по процессу и освобождения.

– А если я не откажусь от показаний?

– Если?.. Мы не сможем поставить под сомнение дело государственной важности.

– Господин офицер, ведь вы сами, его сиятельство и все ваше управление не сомневаетесь, что литературу привез я…

– Обратите внимание, – Зарандиа рассмеялся, – мы с вами поменялись ролями. Вам почему-то хочется во что бы то ни стало предстать перед судом, тогда как добиваться этого должен я. Ваши усилия преждевременны и в этой части нашей беседы – неожиданны. Немного позже, пройдет еще минут десять, ваша позиция и желание предстать перед судом, возможно, окажутся наилучшим выходом. А пока что продолжим беседу. Мы не допустим, чтобы процесс состоялся, так как ни один из результатов этого процесса нас не устраивает. Если вас осудят, в обществе распространится версия, что вы стали жертвой нашей провокации. Если вас оправдают, распространится версия, что вы оправданы в результате провала нашей провокации. При нынешнем положении дел в государстве дескредитация его сыскного учреждения для государства более опасна, чем ожидаемый ущерб от того, что вы и еще десять подобных вам, но уже разоблаченных виновников будете освобождены. Я говорю, кстати, о виновниках вашего ранга, вашей известности и возможностей.

Зарандиа достал из ящика документ.

– У меня в руках ордер на ваше освобождение. Он заполнен и подписан мной, нужна подпись его сиятельства и санкция прокурора, которую, я думаю, мы легко получим. Следствие по вашему делу будет прекращено, но прекращено до подходящего для нас момента, а не окончательно.

Все это оставило во мне столь сильное впечатление, что я, сколько ни силился, не мог заставить себя искать огрехи в логике Зарандиа. Думал ли доцент об интриге Зарандиа или не думал ни о чем, ошеломленный освобождением, свалившимся словно с неба, утверждать не берусь. Нить интриги он, однако, старался не терять.

– Хорошо, но ведь можно допустить, что мое столь быстрое освобождение в сознании общества отразится все-таки как провал вашей провокации. Да, идет борьба, и не стану скрывать, что настроенные против существующей власти силы, несомненно, будут распространять версию именно о провале провокации, тем более что все это не так уж далеко от действительного положения вещей.

– Да, это борьба, и нами не оставлена без внимания возможность такого рода акции, но по тому же праву, по какому силы, настроенные против власти, обратятся к распространению своей версии, по тому же праву, господин доцент, мы осуществим нашу версию происшедшей истории: освободим вас и двух ваших соучастников, арестуем всплывших в процессе следствия трех-четырех лиц, предадим их суду и распространим слух, что выдали их вы и этой ценой получили свободу. И эта версия, господин доцент, будет не столь уж далека от действительного положения вещей. Я предупреждал вас, что ваша вера и ваша уверенность, что вы «не можете иначе», подвергнутся серьезному испытанию.

Теперь становилось понятным, почему Зарандиа так упорствовал в желании, чтобы его план операции был принят без изменений.

– Господин офицер, – промолвил доцент, – вы такой рафинированный негодяй, что использование ваших способностей здесь, в этом заброшенном уголке империи, можно считать проявлением духовного краха существующей политической системы.

– Благодарю вас и прошу вспомнить, что за два месяца нашего знакомства вы не слышали от меня ни грубости, ни оскорбления. Я почел бы ваши слова за слабость, если бы вы и в самом деле не стояли перед тягчайшей альтернативой. Позволю себе поделиться лишь одним наблюдением: в вашем увлечении революцией есть что-то от форели, мечтающей стать лососем, тогда как я – трава и не пытаюсь стать кедром.

– Вы не имеете права… Я требую процесса! – закричал доцент.

– Чтобы дать трибуну демагогам? Процесса не будет – мы уже сказали вам, – ровным голосом ответил Зарандиа и, помолчав, продолжал: – Я читал статьи под вашим псевдонимом в легальной и нелегальной прессе. Прекрасные статьи. Плод возвышенной и честной мысли. Революция использует ваш интеллект – я уже заметил это вам. Время покажет, как она поступит с вами в будущем. Думаю, в лучшем случае вас ожидает участь марионетки, не говоря уже о забытых могилах и судьбе эмигрировавших из-за партийных разногласий борцов за общечеловеческую свободу. Но все это возможно лишь в случае, если вы останетесь на арене политической борьбы. А в этом я сомневаюсь.

– Цель этого вероломного плана – скомпрометировав, отстранить меня от политической борьбы?

– Нет. Официальной целью плана была реквизиция литературы, арест и наказание виновных. Однако, если хотите правды, в основе плана – мое собственное отношение к вашей персоне. Я использовал служебное положение в своекорыстных целях, точнее, мои служебные интересы совпали с моими частными пристрастиями. Кстати, не буду скрывать от его сиятельства, от службы престолу и отечеству я имею и выгоду.

– На какую же выгоду вы рассчитывали в моем случае?

– Я сын своего племени и народа, раньше всего. Мое представление о своих обязанностях – отсюда. И отсюда же существование вне всяких партий. Я, живая частица моей родины, как перст. И я хочу, чтобы вы приобщили мой народ тем знаниям, которые созданы гением наших предков, и к тем, которые будут рождены вашим талантом, талантом людей ваших дарований и природой грузина. В близком будущем открыт грузинский университет, возродятся древние традиции накопления научных знаний и духовных сокровищ. Деятельность на этой ниве ваша и подобных вам людей принесет моему народу больше пользы, чем проповедь анархистских идей и, тем более, ваша смерть на поприще их насильственного насаждения. Я питал надежду получить для себя эту выгоду, господин доцент!