Загадки княжны Таракановой

– Откуда вы все знаете, сударь?

– Три цехина его камердинеру, – вздохнул Рибас.

– Сударь, я все больше радуюсь, что судьба свела меня с вами, – засмеялся Христенек.Из дома принцессы вышли двое в сутанах. И, крадучись, быстро пошли прочь по улице.

А вот и отцы иезуиты. Орден упразднен бывшим папой. Но она уже пообещала им помощь папы будущего. Сейчас вокруг нее множество этих коварных созданий. Орден распущен, но еще как силен! Поживете в Риме – почувствуете.

– Ну баба! – восторженно сказал Христенек.

В дверь троекратно постучали. Рибас отворил. На пороге стоял тот самый молодой сонный итальянец – слуга Рокотани. Он тихо и долго что-то говорил Рибасу по-итальянски. Рибас слушал, а потом со вздохом передал итальянцу деньги.

– Деньги, деньги… Только русский граф может такое выдержать, – проворчал Рибас, вернувшись к окну. И пояснил Христенеку: – Она пригласила аббата Рокотани сегодня на ужин. Будет просить деньги – это ее последняя надежда.

Рибас взглянул на часы.

– Пожалуй, и мне пришло время в адово пекло заглянуть.

Рибас надел шляпу.

– Ох-хо-хо… – зевнул Христенек.– Сосни с дороги, – ласково сказал Рибас, – чую, скоро тебе выходить на сцену с графским предложением.

Рибас стоял у великолепной мраморной лестницы. По лестнице к Рибасу величественно сходил Доманский.

– Чем могу служить? – вежливо спросил поляк.

– Я хотел бы видеть, синьор, Ее высочество принцессу Елизавету Всероссийскую.

– Синьор ошибся. Этот дом принадлежит польской графине Зелинской.

Рибас поклонился и сказал:

– И все же я мечтал бы увидеть, синьор, Ее императорское высочество принцессу Елизавету Всероссийскую, путешествующую под именем графини Зелинской. – И добавил: – Я привез письмо от ее жениха Его высочества князя Филиппа Фердинанда Лимбурга. И могу передать только в собственные руки.

– Боже мой! Письмо от Филиппа, – раздался за спиной Рибаса женский голос.И маленькая дверь в стене распахнулась. Принцесса, в красной амазонке, с распущенными волосами, стояла в дверях.

«Слушала за дверью…» – усмехнулся Рибас.

Они сидели в узкой маленькой комнате на втором этаже. Доманский молча стоял у дверей, а принцесса и Рибас беседовали у окна. Иногда Рибас поглядывал на окно дома напротив, где за шторой прятался Христенек.

– В добром здравии мой супруг? – щебетала принцесса. – Ах, милый моему сердцу Оберштейн, я так тоскую…

Она открыла письмо, быстро пробежала его и передала Доманскому:

– В мой архив.

Доманский ушел с письмом. Беседа продолжалась.

– Я напишу князю и отправлю послание со своим человеком. Когда вы возвращаетесь туда?

– Завтра утром, Ваше высочество.– Замечательно! Вы можете сегодня отужинать у меня. Я жду к себе аббата Рокотани – секретаря Его высокопреосвященства польского кардинала Альбани.

«Это чтоб я сообщил Лимбургу, как хороши ее дела…»

Она посмотрела на часы и сказала:

– Прошу вас обождать. Я должна непременно сегодня отписать в Неаполь моему новому другу – английскому посланнику лорду Гамильтону.

И она исчезла за дверью. Рибас остался один. Постепенно маленькая комнатка стала наполняться людьми – появились слуги, оба поляка, камеристка принцессы. Все столпились в маленькой комнате, когда слуга объявил:

– Аббат Франциск Рокотани.

Рокотани вошел в комнату.«Ишь, выбрала комнату узкую – чтоб слуг казалось поболее. Ох и хитра».

– Принцесса ждет вас, святой отец, – сказал Доманский и распахнул занавес в конце маленькой комнаты.

Аббату и Рибасу представилась огромная зала, залитая ослепительным светом. Все свечи были зажжены, горели люстры, сверкали зеркала.

Принцесса в красной амазонке сидела у стола, как бы погруженная в сочинение письма.

– Ах, святой отец, – и она устремилась к аббату, – я только что с прогулки и вот уже сижу за письмом. Мой большой друг – английский посол в Неаполе лорд Гамильтон – попечительствует обо мне. И сам предлагает мне некоторый кредит. И вот я пишу печальное письмо с отказом… Ибо невозможно брать деньги у министра двора, который находится в союзе с врагом моим Екатериной… – Она внимательно посмотрела на аббата. – Хотя деньги мне очень нужны на святое дело освобождения родины.

Но лицо аббата было невозмутимо. Он ничего не ответил. И принцесса переменила тему:

– Надеюсь, святой отец, вас не шокирует мой костюм. Я, как моя мать, русская императрица Елизавета, обожаю носить мужское платье.

«Женские в ломбарде заложены…» – усмехнулся про себя Рибас.– Помню, в детстве, – продолжала принцесса, – на маскарады мать часто надевала мужской костюм. У нее были прекрасные длинные ноги. Она была великодушна, хотя немного вспыльчива. Когда княгиня мадам Лопухина осмелилась вдеть в волосы розу, которая была в тот день в прическе моей матери, мать била ее по физиономии… О нравы! – И мельком взглянула на Рибаса и, будто спохватившись, представила аббату: – Это посланец моего жениха князя Лимбурга.

«Молодец баба, ничего не упускает, теперь и я в дело пошел…»

– Князь часто пишет мне письма. Ах, эта разлука – печаль моей жизни. Я ценю любовь князя, но обязанность перед троном предков не позволяет мне вернуться к частной жизни. Передайте Его преосвященству кардиналу: обстановка в России действительно осложнилась. Недавно там погиб мой посланец, человек больших военных талантов. Я имею в виду господина Пугачева… Тем не менее партия моя в России сильна. И прежде всего это братья Орловы… Тут она внимательно посмотрела на Рибаса. Он выдержал взгляд – ни один мускул не дрогнул на лице испанца.

«А ведь точно: ведьма…»

– Кардинал Альбани очень интересуется ими, – сказал аббат.

– Это благородные люди. Григорий Орлов, например, был против раздела несчастной Польши. И пусть они не самые образованные, пусть своевольны и подчас дики, но личная их преданность мне многое искупает. Влияние их при дворе продолжается.

«Откуда она все знает?..»– А если учесть, что весь русский флот в Ливорно находится под началом графа Алексея… – Она многозначительно улыбнулась. И продолжала: – В Персии мне обещано шестьдесят тысяч войска. Я решила направиться отсюда к султану. Скорее всего, я поеду через Польшу. Я знаю привязанность кардинала к королю Станиславу Понятовскому. Я также давно поддерживаю короля, хотя друзья мои, как вам известно, связали себя с Конфедерацией. Но мне удалось уговорить Карла Радзивилла помириться с королем.

«Ох и баба! Сама придумала? Или ее устами все-таки говорит сам Радзивилл и его партия?..»

– А что вы скажете о Радзивилле? – спросил аббат.

– Ах, святой отец. – Она тонко улыбнулась. – Для приобретения значения в истории недостаточно происхождения и богатства, нужно еще и немного политического чутья. И я счастлива, что мне удалось примирить такого скандального и упрямого человека с польским королем. Моя цель – единая и могучая Польша в прежних границах. Но есть еще и другая цель, – она сказала это торжественно, – передайте Его высокопреосвященству: я решила склонить мой народ к признанию римской церкви. Клянусь страданиями народов моих, я приведу их души в лоно католичества.

Наступило молчание.

– Иногда вы мне кажетесь болтушкой двадцати лет. Но через мгновение я вижу перед собой зрелую женщину, мудрую и осведомленную.

– Но прежде чем мы перейдем к столу, я хочу вас попросить сообщить Его высокопреосвященству, что мне решительно не хочется брать деньги у англичанина.Она вопросительно, почти с мольбой глядела на аббата. Но аббат только опустил глаза и промолчал.

«Браво! Это конец!..»

– К столу, господа, – сказала глухо принцесса.

Она была в ярости.

В этот момент в залу вошел худой старик в черном камзоле.

– Разрешите представить, господа: врач Ее высочества господин Салицети, – объявил молчаливый Доманский.

Рибас понял, что пришла и его пора вступить в разговор.

– Счастлив познакомиться, господин Салицети. Мой патрон князь Лимбург заклинал меня найти вас и разведать о здоровье Ее высочества.