Болгария

Сам же Святослав был весь поглощён иным: в сопровождении старшего стременного он ходил по полю, ища средь убитых и раненых младшего. Несколько дружинников и темников помогали им. Прошли уже большую часть поля, но Збимира не обнаружили.

У князя сжималось сердце при взгляде на каждого павшего воина, и до боли жаль ему было юного стременного, который по своей горячности бросился вслед за ним в тяжкую сечу. Отпечатался в памяти миг, когда, рубясь с каким-то из лихих темников противника, боковым зраком заметил Святослав, как ринулся на него справа здоровенный болгарский воин. А в следующее мгновение путь здоровяку преградил молодой стременной. Потом навалились другие супротивники, и что сталось со Збимиром, он уже не видел.

«Где же ты, неразумный стригунок, молодой сорвиголова? Куда подевался? Что скажу я твоему деду, старому Издебе, кой доверил тебя мне, как себе самому?»

Ходившие с князем воины на вопросительный взор князя разводили руками: нигде не видать!

Святослав стал, огляделся кругом и вдруг зычно, на всё поле, крикнул, так что вороны в испуге поднялись в воздух:

– Гей! Збимир! Где ты есть? Откликнись!

И вдруг – о, чудо! – на берегу зашевелились кусты, и оттуда вышел младший стременной, ведя на поводу запасного княжеского коня.

– Где ты шатался? – набросился на него Святослав.

Збимир испуганно замигал синими очами, не понимая, чем вызван княжеский гнев, и, запинаясь, ответил:

– Я на реке был, княже… коня твоего поил и купал…

– Другого времени не мог найти? – уже перекипая, укорил Святослав.

– Я просто вспомнил, Зверобой сказывал, что довелось вам пить шеломами из Дона и Волги и коней в тех реках великих купать. Вот, думаю, пришёл черёд в синем Дунае твоего коня искупать…

– А на того болгарина отчего один на один кинулся? Он ведь здоровенный, мог одним махом тебя порешить!

Збимир пожал плечами:

– Я поступил, как любой из твоих воинов…

– Тогда позволь и отблагодарить тебя, как воина! – отвечал уже сменивший гнев на милость Святослав, обрадованный, что нашёл стременного живым и невредимым. Привлёкши к себе юношу, он троекратно поцеловал его в щёки и чело. Затем, сняв свою белую княжескую епанчу, в нескольких местах с прорехами от вражеских клинков и немало забрызганную кровью, набросил её стременному на плечи и прикрепил золотой фибулой. – Запомни сей день! – сказал он.

Ошарашенный стременной стоял не двигаясь, с приоткрытым ртом и распахнутыми очами.

– Не молчи, дубинушка киевская, – громким шёпотом проронил за его спиной Зверобой, – реки князю хоть одно слово благодарственное!

Но Збимир молчал как очарованный, только по раскрасневшейся, как у девицы, щеке сползла чистая юношеская слеза.

К Святославу подошёл Зворыка:

– Княже! Ямы у края поля готовы.

– Приступайте! – велел Святослав и, развернувшись, пошёл к своему только что раскинутому шатру.

Пленные болгары стали сносить своих убитых вместе с хазарами, ясами и койсогами в одну яму, русы своих – в другую, а угры – в третью. По древнему обычаю, угры положили в погребалище ещё головы, хвосты и ноги коней, чтобы на Том Свете воинам было на чём скакать. Затем над всеми тремя ямами насыпали курганы. Правда, мадьяры сотворили курган невысокий, но зато утыкали его сверху множеством деревянных колышков.

– Чего это они? – спросил Збимир, по старой привычке обращаясь к Зверобою.

– Тиверцы рекут, а они давно живут подле угров и добре их знают, что это души тех, кого воины убили в этой жизни, и сии души станут их отроками в Ином мире.

Потом угры стали справлять тризну по своим павшим. Они сняли шкуры с конских туш, от которых перед погребением отделили головы, хвосты и копыта и положили их в яму вместе с телами воинов, а мясо изжарили на кострах. Пока одни из угров готовили мясо, другие, нарубив в ближайших зарослях веток, ловко связывали их вервями и сыромятными ремнями в какие-то странные небольшие сооружения о четырёх ногах. Потом принесли несколько лошадиных шкур, надели их на хитро связанные ветки и поставили чучела на могилу. На удивлённый вопрос киян один из угличей пояснил, что это образы коней, на которых души павших степняков будут скакать по просторам Того Света. Мясо к тому времени изжарилось, и угры начали поминальную трапезу.

В русском стане протрубили рога, также созывая всех на тризну. Воины стали вокруг своего кургана, и пред его ликом всяк павший рус был назван по имени. Потом прочитана молитва богам: Сварогу Великому, Световиду Пресветлому и прочим богам киевским. И особо возблагодарили Перуна, даровавшего русам победу в свой день, и его верную супругу крылатую Перуницу, что дала испить павшим воинам божественной сурьи из рога бессмертия. После ели поминальную страву во славу мёртвых, которые будут иметь жизнь вечную на цветущих лугах Сварога в прекрасном Ирии на берегу Рай-реки великой. Ели конское мясо и пили хмельную брагу, по корцу на человека из великой резной ендовы, что была снята по такому случаю с большой насады.

– Добре, что болгар тоже похоронили с честью, по Прави это, – одобрительно отзывались старые воины, вздымая корцы с брагой.

А после тризны русские полки прошли перед Святославом, и он отметил храбрейших витязей, проявивших себя в первой битве с болгарами. И лучшими были Зворыка с Притыкой – старые темники, которые так скоро и умело разбили опытного и сильного врага.

После военачальников князь стал называть имена прочих отличившихся дружинников, которые ему передали тысяцкие. И тут увидел, как младший стременной в его епанче, смущаясь, прятался за спинами других. И громко провозгласил:

– Моему стременному Збимиру, проявившему бесстрашие в сече с ворогом…

– Слава! Слава! Слава! – прокричали полки, вздымая к сварге мечи.

– Чего стыдишься, дубинушка? Выходи! – проговорил старший, выталкивая Збимира вперёд.

– Да что ты, Зверобой, – упирался юноша, не зная, куда деваться от смущения.

– За храбрость проявленную, – продолжал дальше Святослав, – нарекаю своих стременных Збимира и Зверобоя тысяцкими и даю им полки павших ныне Третьяка и Хмары!

А себе Святослав взял новых стременных, и они тотчас приступили к службе.

Вечером, обходя раскинувшийся на отдых стан, Святослав услышал приближающийся из темноты топот копыт. Вслед за этим послышался предостерегающий окрик стражников.

– Свенельд, – окликнул князь бывшего воеводу, который проходил мимо, – никак гонцы прибыли? Узнай-ка, кто и откуда!

– Небось сами скоро прискачут, тогда и узнаем, кто и откуда, – пробурчал хмурый Свенельд. – Я не стригунок борзый, чтоб туда-сюда скакать, других дел полно!

– Эге! – удивлённо воскликнул Святослав. – Да ты почище князя себя возносишь, Свенельд! Мне давно жалуются, что к тебе пробиться труднее, чем ко мне. Не со всяким в разговор вступаешь и держишь себя надменно. Я ведь тебя наградил златой цепью и в поход этот правой рукой взял, а тебе всё мало, хрен старый?

– Ну, правой рукой у тебя, положим, Зворыка, – с плохо сдерживаемой обидой возразил Свенельд. – А держу я себя не надменно, а как положено старому воину – с достоинством, надеюсь, заслуженным. Потому как младшие дружинники старших всегда почитать должны. А иные забываются, и причина тому есть, княже. Ты и раньше допускал насмешки, а сейчас вот меня старым хреном назвал. Меня, старого друга твоего отца, того, кто тебя сызмальства за руку водил и всей подноготной ратной науки учил? А теперь ты стременных перед дружиной возвеличиваешь, полки им даёшь, а меня и вовсе ни во что не ставишь!

Святослав смешался, встретив столь неожиданную и горячую речь бывшего воеводы, видно давно накипевшую у него на сердце.

– Не серчай, Свенельд, – примирительно буркнул он.

– Ладно, – махнул тот рукой. – Сейчас узнаю и доложу, с чем прибыли гонцы.

Он вскочил на лошадь и поскакал в темноту.

Спустя некоторое время вернулся и начал докладывать:

– Гонцы из Киева, от Гарольда…

– Что речёт начальник Городской стражи?