Батый. Хан, который не был ханом

Вероятно, натиск войск Мунке и Гуюка и их союзников оказался настолько мощным, что основные силы противника были вскоре разгромлены: уже зимой 1237 г. оба царевича были готовы вторгнуться вместе с Бату на Русь, следовательно, у них не было оснований опасаться серьезного сопротивления кипчаков. Джувейни по этому поводу писал: «Когда Казн направил Менгу-каана, Бату и других царевичей завоевать земли Булгара, Аса и Руса, кифчаков, аланов и других племен, все эти земли были освобождены от смутьянов, и те, кому удалось избежать меча, склонили свои головы в повиновении» [Juvaini 1997, р. 557]. Однако как только войска Гуюка и Мунке покинули Кипчакские степи, местные племена взбунтовались, и весной 1238 г. Бату опять пришлось отправлять своих военачальников против кипчаков. Рашид ад-Дин сообщает, что «в нокай-ил, года собаки, соответствующий 635 г. ...Берке направился в сторону кыпчак, а захватили Арджумака, Куранбаса, Капарана, а прежде того — Бекрути» [цит. по: Арсланова 2002, с. 174-175]. Поскольку 635 г. х. приходится на август 1237 — август 1238 гг., скорее всего, в данном сообщении речь идет о событиях лета 1238 г., когда войска Бату вернулись из похода на Северо-Восточную Русь. Наиболее крупным оказался мятеж Бачмана — вождя племени бурджоглы (у Рашид ад-Дина — «ольбурлик»), вероятно — потомка хана Боняка (прав. 1090-1167), известного по сообщениям русских летописей [Плетнева 1990, с. 176-179]. Сопротивление Бачмана достигло таких размеров, что против него были отправлены Мунке и его брат Бюджек с войском более 20000 человек. Вот как описал поход против Бачмана Рашид ад-Дин: «...Мунке-каан шел облавой по берегу моря с левого крыла (букв.: руки) и Бачмана, который был одним из бесстыднейших тамошних эмиров из народа (букв.: толпы) кыпчаков, племени ольбурлик, г и Качир-укуле из племени асов, обоих схватил. А было так, что этот Бачман с группой других разбойников избежал меча. К нему присоединилась группа других беглецов, и (он) бросался во все стороны и что-нибудь похищал. День ото дня его бунт все увеличивался. У него не было (постоянного) местопребывания, поэтому монгольское войско не могло его схватить. (Он) скрывался в зарослях на берегу Волги (Итиля). Мунке-каан приказал построить 200 судов и в каждое посадить по 100 человек полностью вооруженных монголов. (А) он со своим братом Бучеком по обеим сторонам реки пошли облавой. В одном из волжских лесов по свежему навозу и прочему (они) нашли следы спешно откочевавшего стана. Среди этого застали больную старуху. От нее узнали, что Бачман перешел на один остров, а все то, что он в то время захватил (путем) мятежа и бунта, находится на том острове. Из-за неимения судна переправиться через Волгу было невозможно. Внезапно поднялся сильный ветер, вода пришла в волнение и ушла на другое место от прохода на остров. Вследствие удачи Мунке-каана показалась земля. (Он) приказал, чтобы по ней прошли войска и схватили его (Бачмана). Некоторых из его приверженцев убили мечом, некоторых утопили. Вывезли оттуда много добра. Бачман взмолился, чтобы Мунке-каан собственной благословенной рукой довел до конца его дело. (Мунке-каан) дал указание, чтобы его брат Бучек разрубил Бачмана надвое. Также убили Качир-Укуле из эмиров асских» [цит. по: Арсланова 2002, с. 174]. Интересно, что в «Юань ши» сведения о казни Бачмана отсутствуют; более того, на основании этой хроники Е. И. Кычанов делает вывод о его участии в монгольском завоевании Руси [Кычанов 2002, с. 79-80].

Рашид ад-Дин, использовавший сведения Джувейни о действиях монгольских войск против Бачмана, отнес эти события к 1236-1237 гг. Исследователи полагают, что описываемые события могли происходить не ранее весны 1238 г., а возможно — и около 1240 г. [см., напр.: Мыськов 2003, с. 28]. Также важно отметить, что Бачман в официальной историографии представлен не как смертельный враг, которого следовало уничтожить со всем его народом (подобно Котяну и его подданным), а лишь как «мятежник», который прежде «избежал меча» монголов. Вероятно, он поначалу вместе с остальными кипчакскими вождями признал власть Монгольской империи и только позже, воспользовавшись уходом монгольских войск на Русь, попытался вернуть независимость.

Мятежи кипчаков не прекращались и во время похода Бату на Южную Русь и Венгрию: Рашид ад-Дин пишет, что «в год барса, соответствующий 639 г. х. [12 июля 1241 — 30 июня 1242 г. н. э.], кипчаки в большом числе пошли войною на Кутана и на Сонкура, сына Джучи, [которые], дав сражение, разбили кипчаков» [Рашид ад-Дин 1960, с. 45]. Таким образом, окончательно подавить мятежи племен Дешт-и Кипчака Бату удалось только к 1243 г. Возможно, это было связано как раз с тем, что он, завершив, наконец, многолетние походы решил лично заняться наведением порядка в своих новых владениях.

Впрочем, эти события имели место уже некоторое время спустя после того, как монголы вторглись в пределы еще одного государства, предназначенного во владение потомкам Джучи — «области Рус».

§ 12. «Батыева рать»

О монгольском походе на Русь написано очень много — пожалуй, это наиболее широко освещенный эпизод из биографии Бату. Правда, большинство отечественных исследователей при описании «Батыева нашествия» используют сведения русских летописей, самая ранняя из которых, Лаврентьевская, была составлена лишь в 1377 г., а многие последующие летописцы опирались на ее сведения. И хотя исследователи полагают, что многие материалы летописных сводов ХIV-ХVI вв. взяты из более ранних, не дошедших до нас летописей, составлявшихся непосредственно после нашествия [Приселков 1996, с. 137, 142; Рудаков 2000,с. 136-140], сегодня уже очень трудно отделить сведения, записанные со слов современников событий, от «наслоений» авторов последней четверти XIV в., когда на Руси стали доминировать антиордынские настроения. Г. М. Прохоров доказал, что в Лаврентьевской летописи текст, посвященный походу Бату на Русь, стерт, и поверх него написан другой, представляющий собой литературные штампы батальных сцен Х1-ХII вв. [Прохоров 1972, с. 94-101; ср.: Гумилев 19926, с. 140]. Ценность последующих летописей, создававшихся на основе или под влиянием Лаврентьевской, как источников по истории «Батыева нашествия» не так уж велика. Однако только в последние годы исследователи монгольского нашествия на Русь начинают более критически оценивать сообщения летописцев [см.: Рудаков 2000, с. 135-136; Кривошеее 2005, с. 265-266]. Кроме того, авторы, исследующие монгольское нашествие на Русь, нередко считают достоверными источниками литературные памятники, которые не только были созданы в ХV- ХVI вв., но и носят ярко выраженный фольклорный или эпический характер. Наиболее характерный пример тому — попытка историков восстановить события войны Бату с Рязанским княжеством на основании «Повести о разорении Рязани Батыем», которую следует рассматривать как литературный памятник, но ни в коем случае не как исторический источник. Историчность содержания «Повести» подверг сомнению еще в 1880-е гг. Д. И. Иловайский [Иловайский 1884, с. 82-85].

Принимая во внимание вышесказанное, полагаю, что при исследовании роли Бату в походе на Русь следует соотносить летописные сведения с информацией иностранных источников. Отдельные сведения о «русской кампании» Бату содержат отчеты венгерского доминиканца Юлиана, отчет папского посланца Иоанна де Плано Карпини, «История» Фомы Сплитского, «Сборник летописей» Рашид ад-Дина, «Юань ши», а также некоторые более поздние сочинения — «Трактат о двух Сарматиях» Матвея Меховского, «Чингиз-наме» Утемиша-хаджи, «Записки о Московии» Сигизмунда Герберштейна, «Родословное древо тюрков» Абу-л-Гази. Кроме того, следует принять во внимание сведения Ипатьевской летописи, которая была составлена на рубеже XIII-XIV вв. в Южной Руси, и ее авторы не испытали влияния северо-восточной летописной традиции; не удивительно, ее сведения о «Батыевом нашествии» имеют существенные отличия от большинства других сохранившихся летописей [см.: Шахматов 1908, с. 137; Лурье 1976, с. 72-75; Феннел 1989, с. 117].