Воробьиная туча

После Дэдвуда долго никто не решался бросить вызов Старку. Какой смысл связываться с человеком, выхватывающим пистолет так быстро, что даже не успеваешь уследить? С человеком, нажимающим на курок так быстро, что второй его противник падает замертво прежде, чем из раны первого начинает хлестать кровь? Который со ста шагов может всадить пулю в глаз? После Дэдвуда ковбои и шлюхи принялись рассказывать о Старке еще более красочные истории.

После этого Старк долго не стрелял ни во что, кроме мишеней. Его репутация сделалась такой здоровенной, что он сумел спрятаться за ней. Судя по рассказам, в Старке Стрелке было шесть футов восемь дюймов. Через правую глазницу у него был шрам от удара ножом. Старк был психованным, словно взбесившийся кабан, хлестал виски, никогда не ел, больше любил избивать женщин, чем трахать их, а трахал лишь после того, как избивал до полусмерти. Приезжая куда-нибудь, Старк говорил, что его зовут Мэттью, и его никто не узнавал. Люди предполагали, что знаменитый Старк должен быть куда более здоровенным и злобным.

Прежде, чем Старк встретил своего шестого мертвеца, прошло два года. Это был сутенер из Эль Пасо, не умеющий вовремя останавливаться. После этого Старку еще год не приходилось думать о покойниках. Он даже перестал стрелять по мишени. Он был счастлив и считал, что счастье будет вечным. Он ошибся. Он попрощался с Мэри Энн и девочками и отправился разыскивать покойников номер семь, восемь, девять и десять.

Седьмого мертвеца он разыскал в четырех днях пути к северу от мексиканской границы, в грязной дыре, напыщенно именовавшейся ла сиудад де лос Анджелес, «город ангелов». До города этой дыре было далеко, и если какой-нибудь ангел и вправду называл ее домом, сие божественное создание чрезвычайно хорошо маскировалось. Перед смертью седьмой покойник рассказал Старку, что остальные умчались на север, намереваясь добраться до тихоокеанского побережья и усесться на какой-нибудь корабль. Он рассказал это не потому, что возненавидел своих прежних компаньонов, и не потому, что умирал из-за дыры в животе, и не потому, что хотел искупить страдания, которые он причинил невинным жертвам. Он рассказал все это потому, что Старк, продырявив ему живот, прострелил ему еще и оба колена, и пообещал следующую пулю всадить в пах.

Восьмой покойник попытался убежать от него из бара в Сакраменто, и Старк всадил ему пулю сорок четвертого калибра в основание шеи — так, что голова слетела с плеч.

Девятый покойник застал Старка врасплох. Он поджидал его в сан-францисской гостинице, спрятавшись за дверью. Как мужик в пятьсот фунтов весом мог укрыться за этой дверью, было полнейшей загадкой, но Старку некогда было размышлять над нею. Его противник взмахнул здоровенным ножом боуи и чуть не вогнал десятидюймовое лезвие Старку в спину. Еще он умудрился выбить у Старка из рук его пистолет сорок четвертого калибра, так что Старку осталось лишь выхватить спрятанный револьвер двадцать второго калибра и всадить в девятого мертвеца пять пуль. Но тот продолжал идти вперед, размахивая ножом. Тогда Старк перехватил револьвер за ствол и огрел им противника, словно молотком, да так удачно, что проломил ему висок.

Десятым покойником предстояло стать одному из двух. Это будет человек, который год назад приплыл в Японию в качестве миссионера Истинного слова, — а если не он, так значит, сам Старк.

Одному из них придется умереть.

Монах, которого они называли Джимбо, вернулся в монастырь Мусиндо, когда день уже клонился к вечеру. Еще до того, как Сохаку увидел его, до настоятеля донеслись детские голоса. Куда бы Джимбо ни шел, его всегда сопровождала стайка детишек из соседней деревни.

Не уходи, Джимбо!

Побудь с нами!

Еще рано!

Зачем тебе эти травы? Ты же не собираешься их есть?

Джимбо, бабушка сказала, что ты можешь поужинать с нами! Тебе разве не надоела монастырская каша?

Расскажи нам еще какую-нибудь историю! Ну хоть одну!

Джимбо, расскажи еще раз, как ангелы Будды спустились из Чистой земли и указали тебе Путь!

Джимбо! Джимбо! Джимбо! Джимбо!

Сохаку улыбнулся. Последний голос принадлежал Горо, сыну местной дурочки. Он и сам был изрядно туповат. Здоровяк Горо превосходил размерами даже Джимбо, который был на голову выше и фунтов на пятьдесят тяжелее любого человека в провинции Ямакава. До того, как Джимбо появился в здешних краях, Горо стонал, кричал и вопил, но не разговаривал. Теперь же он обзавелся словарем из одного-единственного слова и пользовался им непрестанно.

Джимбо! Джимбо!

Хватит.

Джимбо подошел к воротам и увидел монахов с бамбуковыми шестами, окруживших оружейню. Настоятель Сохаку сидел в позе медитации перед забаррикадированной дверью.

— Идите домой! — велел Джимбо детям.

А что случилось?

Дайте посмотреть! Ну дайте же!

Спорим, это тот сумасшедший! Должно быть, он опять удрал!

Джимбо! Джимбо! Джимбо!

Заткнись, дурачок! Мы и так знаем, как его зовут!

Сейчас же идите домой, — сказал Джимбо, — или я завтра не приду в деревню.

Ну да! Если мы сейчас уйдем, то пропустим все самое интересное!

В прошлый раз сумасшедший перекинул трех человек через стену!

Джимбо строго посмотрел на детей.

Я и послезавтра не приду в деревню.

Ну ладно, ладно. Пошли отсюда.

Но ты же завтра придешь, правда?

Обещаешь?

Обещаю, — отозвался Джимбо.

Две самые маленькие девочки взяли Горо за руки. Если б здоровяк вздумал сопротивляться, они бы нипочем не сдвинули его с места. Но Горо всегда слушался женщин. Возможно, так в его непритязательном рассудке запечатлелись какие-то уроки, преподанные матерью. Когда девочки потащили его за собой, Горо беспрекословно подчинился.

Джимбо!

Джимбо смотрел детям вслед, пока они не скрылись за поворотом тропки, ведущей вниз, в долину. Он следил за ними, пока последний ребенок не исчез из виду. Настал час обезъяны, и сгустились сумерки. Пора было готовить кашу на ужин. Джимбо направился прямиком на кухню. Его не интересовало, что за суматоха царит в монастыре. Если ему нужно будет что-то знать, настоятель ему об этом сообщит.

Джимбо осторожно и бережно вымыл травы, собранные в горах. Вскоре в кашу станут регулярно добавлять мелко нарезанные зеленые побеги, чтоб придать ей более приятный вид и запах. За полгода, проведенные в монастыре, Джимбо утратил счет времени. Он не знал теперь, какой сейчас месяц и какое число. Правда, распознать времена года было нетрудно. Сейчас зима. Рождество бывает зимой. Возможно, оно даже сегодня. Джимбо больше не был христианином, но не видел ничего дурного в том, чтоб вспомнить о Рождестве. Будда и Христос говорили очень по-разному, но какой смысл они вкладывали в свои слова? На взгляд Джимбо, смысл отличался мало.

Джимбо, тебя хочет видеть настоятель, — сказал заглянувший на кухню Таро. Вместо монашеской рясы на нем была дорожная одежда, узкие брюки и кафтан. За пояс были заткнуты два меча. Неподалеку тихо заржала лошадь.

Джимбо прошел вместе с Таро к оружейне. Настоятель кивком подозвал Джимбо, а Таро сказал:

Отправляйся.

Таро поклонился, вскочил на коня и поскакал к воротам. Уже почти стемнело. Таро придется ехать ночью через враждебную территорию, соседнюю провинцию Ёсино. Джимбо мысленно вознес молитву за друга. Пусть его путь завершится благополучно.

Огромные металлические птицы плюются сгустками пламени, — донесся из запертого здания голос Сигеру. — Повсюду пахнет горелой человеческой плотью.

Тебе эти слова не напоминают пророчество, а, Джимбо? — поинтересовался Сохаку.

Я не знаю, как должно звучать пророчество, преподобный настоятель.

Я думал, что христианство — религия пророков.

Не знаю. Я не христианин.

Но ты был им, — сказал Сохаку. — Послушай, что он говорит. Это пророчество?

Пророки иногда бывают безумцами, — ответил Джимбо, — но не каждый безумец — пророк.

Сохаку фыркнул.

Я не безумец, и не пророк. В этом-то и заключается моя проблема.