Победные трубы Майванда. Историческое повествование

«Великий Могол» ни минуты не сомневался, что лишь применением силы можно будет добиться достаточно прочного утверждения в Афганистане. Любые политические шаги явятся лишь полумерами, временными и шаткими. А раз так, то необходимо всесторонне подготовить успех боевых операций. И он вынес этот сложный вопрос на обсуждение членов Исполнительного совета при вице-короле, руководивших важнейшими департаментами англо-индийского правительства.

Непосредственной причиной для этого послужило прибытие 19 октября 1878 года из Кабула наваба [6] Гулям Хасана, представлявшего там лорда Литтона. Он привез (наконец-то) ответ Шер Али-хана на письмо барона от 14 августа. Эмир не принял английских требований, но правителя Индии это не огорчило. Наоборот, было бы обидно, если бы в разгар грандиозной переброски войск, вызвавшей огромные расходы, Кабул пошел на какие-нибудь мелкие уступки. В данном случае действовал иной принцип: «Чем хуже, тем лучше!» Следовало использовать малейший промах эмира, пусть даже вызванный самими англичанами, и создавать представление о его непреодолимой враждебности и отсутствии какой бы то ни было возможности найти с ним общий язык.

В Симле стояла чудесная погода. Уже в середине сентября закончился сезон дождей, обычно начинающийся здесь в июле, муссоны отступили, до наступления холодов было еще около полутора месяцев. Можно было наконец вздохнуть свободнее и ощутить всю прелесть мягких, погожих дней и окружающей природы. Удивительно хороши были разбросанные вокруг рощи голубой сосны и гималайского кедра. Хребты Даула-Дар и Наг-Тиба с одной стороны, горы Соля-Синги — с другой представляли собой живописное обрамление картины. За хребтами на северо-востоке в далеком мареве угадывалась еще более внушительная горная цепь — Большие Гималаи…

Когда в зале заседаний «Белого дома» собрались все приглашенные, к ним вышел вице-король. По его знаку полковник Колли подал папку; в ней находились наиболее срочные бумаги, подлежащие обсуждению.

— Джентльмены! — лорд Литтон вынул из папки какой-то документ и сделал многозначительную паузу. — Кабул снизошел до ответа нам. Мы с Лайеллом и Колли изучили его самым внимательным образом. Тут не только не выражается желание принять нашу миссию, но и обходится молчанием публичное оскорбление британского правительства в лице его почтенного посланника.

Бросив взгляд на собравшихся, он продолжал:

— Совершенно ясно, что если бы мы ожидали письма эмира в Пешаваре, не отправляя миссии, то в течение двух месяцев не продвинулись бы ни на шаг вперед, получая такие же бессмысленные ответы на другие наши послания, заведомо ненужные. Была иная возможность: миссия следует в Кабул, игнорируя запрет афганских властей, но рискуя вызвать конфликт. В первом случае ее отправку пришлось бы отложить до весны, и тогда практическим результатом нынешней зимы, о чем уже широко толковали все наши азиатские подданные, был бы открытый союз эмира с Россией, его открытая враждебность к нам и наше открытое пассивное принятие того и другого…

Снова пауза.

— …Со всеми вытекающими отсюда последствиями. Своей настойчивостью, выразившейся в продвижении генерала Чемберлена к афганским пределам, несмотря на отсутствие согласия Шер Али принять его, мы выиграли время. Это раз. А во-вторых, что не менее, если не более важно, этот дикарь и главарь дикарей полностью разоблачил себя. Он наш враг и заслуживает соответствующего обращения.

Места за столом заседаний слева от кресла вице-короля по сложившейся традиции занимали братья Стрэчи — Ричард, которому к тому времени исполнился шестьдесят один год, и пятидесятипятилетний Джон. Эти крупные администраторы специализировались в области экономики и общественного строительства — ирригации, прокладки железных дорог, в чем особенно зарекомендовал себя Ричард Стрэчи. Джон Стрэчи был финансовым членом Совета, то есть фактически министром финансов Индии. Он напряженно трудился над сбором средств на афганскую войну. А в том, что она вот-вот разразится, Джон, которого Литтон держал в курсе относительно своих планов, нимало не сомневался.

Первым и выступил Стрэчи-младший.

— Как некоторые утверждают, — заявил он, — обязанность правительства Индии состоит только в том, чтобы удовлетворять потребности и нужды ее населения, и что оно может стоять в стороне, если от этого страдают интересы центра нашего хлопчатобумажного производства — Манчестера. Я решительно отвергаю эту точку зрения…

Аплодисменты были ответом на последние слова руководителя индийской экономики…

— …Я не перестал быть англичанином от того, что провел большую часть своей жизни в Индии и стал членом ее правительства. Интересы Манчестера — это интересы не только развитого района и многочисленного населения, непосредственно занятого в торговле и текстильной промышленности, как то квалифицируют поверхностные люди, но и миллионов англичан.

Голос Джона Стрэчи возвысился до патетического звучания:

— Я не стыжусь открыто заявить, что для меня нет более высоких интересов, нежели интересы моей родины!..

— Полагаю, господа, все мы должны выразить признательность сэру Джону за столь прочувствованные и патриотические слова, — взволнованно произнес вице-король.

— Совершенно верно, милорд, — поддержал Литтона Лайелл. — Сэр Джон высказал то, что находится в сердце каждого из нас. Что же касается конкретной обстановки, то она требует немедленных действий. Самые веские доводы — политические, и их я считаю неотразимыми. Настолько неотразимыми, что едва ли смогу допустить наличие каких бы то ни было причин, которые могли бы задержать наше выступление до весны…

Лайелл встал, видимо полагая, что стоя он выскажется убедительнее:

— Бездействие на пороге Афганистана в ожидании весны, по моему мнению, может оказаться губительным для нашей политики. И не стоит всерьез останавливать свое внимание на этом…

Он подумал о Каваньяри, о его настойчивом стремлении подкупить, переманить на сторону Британской империи вождей пограничных племен, чтобы подготовить почву для вторжения на афганскую территорию, и продолжал:

— Мы потеряли бы опору среди вождей племен, нанесли бы урон своей репутации и подняли бы авторитет эмира, бросившего нам вызов. Не могу поверить, что Лондон станет терять время на обсуждение подобной политики!..

В конце концов Исполнительный совет выработал программу из четырех пунктов, подлежащую безотлагательному осуществлению:

— во-первых, издать манифест с перечнем обид и оскорблений, нанесенных эмиром Афганистана Англии, с заявлением о ее дружественном отношении к афганскому народу и нежелании вмешиваться в его внутренние дела, причем указать на единственного виновника всех осложнений — Шер Али-хана;

— во-вторых, немедленно изгнать эмирские войска из Хайберского прохода и прочно овладеть им вплоть до пункта Дакка;

— в-третьих, оккупировать Куррамскую долину на такую глубину, чтобы угрожать отсюда Кабулу и Джелалабаду;

— в-четвертых, двинуться из Кветты к Кандагару и уничтожить любые войска, которые эмир может попытаться противопоставить силам Британской империи в этом городе.

Казалось бы, ситуация предельно ясна. Высшие чиновники англо-индийского правительства, взвесив все обстоятельства, наметили целесообразный и обоснованный план действий. Оставалось проводить его в жизнь. И тем не менее боязливые политики в Лондоне решили дать еще один шанс кабульскому правителю. Как будто Шер Али-хана могло что-либо исправить…

Крэнбрук от имени кабинета министров протелеграфировал, что положение еще не созрело для предложенных мер. Он не возражал против продолжения концентрации войск. Однако статс-секретарь по делам Индии и его коллеги считали, что прежде чем двинуть войска, надо дать возможность эмиру раскаяться, потребовать у него извинений и допуска постоянной британской миссии на территорию Афганистана. Литтон и Колли обменялись выразительными взглядами, ознакомившись с этим документом, отнюдь не прибавлявшим доблести могущественной империи. Правда, они понимали, что кабинет вынужден был учитывать нападки оппозиции, статьи в некоторых газетах, реакцию России и других держав, но, право же, пришла пора перестать миндальничать с Кабулом!