За столбами Мелькарта

Ганнон молча кивнул.

— Мы плывём в Карфаген, — проворчал бородач. — Тебе повезло.

— Какое дело ведёт тебя в мой город? — спросил Ганнон.

Но этруск, казалось, не расслышал этого вопроса.

— Моя «Мурена» [5] идёт в Карфаген, — повторил он, засовывая нож за пояс. — Я высажу тебя на берег без выкупа, — добавил он после короткой паузы. — Наши деды были союзниками.

Толстяк как-то смешно дёрнулся и зачмокал губами от удивления:

— Лопни мои глаза! Ты ли это, Мастарна?

— Золотой чешуи не будет! — резко бросил этруск. И Мастарна стал расспрашивать Ганнона о битве под Гимерой.

— Ловко же вас надули эллины! — смеялся он. — Клянусь морем, они перехватили письмо твоего отца. А может быть, в Селинунте были предатели. Так ты говоришь, вы им ещё обрадовались… Ха-ха-ха!.. На одном корабле тесно двум кормчим, — продолжал он серьёзно. — Сицилией будет владеть кто-то один. Но на вашем месте я не стал бы проливать кровь за жалкие клочки земли. За Столбами [6] — земли непочатый край, богатой и плодородной. Собери колонистов — и на корабли.

Ганнон задумался. Он давно уже мечтал побывать во Внешнем море. Ему хотелось посетить те места, которые описывал Гимилькон, [7] или высадиться на западном берегу Ливии. Это могло бы принести ему богатство и славу. Но что дало бы республике? О чём же говорит этот этруск? Отказаться от Сицилии, чтобы на далёких берегах основать новые колонии? До Гимеры эта мысль показалась бы ему дикой, но теперь… Может быть, этруск прав. Спасение Карфагена — на берегах океана. Выждать время, собраться с силами, а потом будет видно, кому владеть Сицилией.

С «гнезда», укреплённого на верхушке мачты, раздался свист. Ганнон подбежал к борту. В туманной дымке показалась узкая полоска земли.

Впереди — жизнь и свобода. Вспыхнули в памяти знакомые родные образы, и вдруг, вытеснив всё, перед глазами встало смуглое девичье лицо, глаза с длинными трепещущими ресницами.

— Синта, я не забыл тебя! — прошептал юноша.

Мут и Мелькарт

Широко расставив ноги. Ганнон стоял на Языке [8] и жадно вдыхал солёный морской воздух. Ветерок шевелил длинные чёрные волосы. Тихо набегала волна, заливая ноги по щиколотки. Чудовище, которое чуть не поглотило его, ластилось, как собачонка, прося прощения.

Ганнон прикрыл глаза ладонью. Как нежный голубой цветок, на горизонте цвёл и покачивался парус. Это уходил корабль Мастарны. Пират высадил Ганнона на Языке и направил свою «Мурену» к противоположному берегу залива, где были укромные бухточки. Ганнон поймал себя на том, что любуется ловкостью и быстротой, с какой пираты повернули своё судно против ветра. И впрямь можно было подумать, что это не корабль, а настоящая мурена, хищная и увёртливая. Вправе ли Ганнон интересоваться делами пиратов? Его высадили на сушу и даже не взяли выкупа. Как это не похоже на всё то, что слышал он о жадности и жестокости Мастарны! А может быть, ему придётся встретиться со своими спасителями? Тогда они убедятся, что Ганнон умеет быть благодарным.

Ганнон зашагал, оставляя на влажном песке глубокие следы. Как ни любил он море, ему всегда приятно было возвращение в родной город. Смутные, неясные ощущения охватили его душу.

Вдруг он увидел большую толпу, спускающуюся на песчаную отмель. Люди — в потёртых плащах, подпоясанных простыми верёвками, в поношенных туниках, [9] в выгоревших на солнце широкополых шляпах. В руках у многих серпы. За толпою громыхал возок, запряжённый парой круторогих волов. Он был накрыт широким белым холстом. Края холста раздувались при каждом порыве ветра.

По песчаному взморью важно ходили вороны. Вот они лениво поднялись в воздух, и чёрная туча на миг затмила солнце. Карканье слилось с шумом моря. Запрокинув головы, землепашцы смотрели на птиц и прислушивались к их крикам. Потом они упали на колени и семь раз погрузили серпы в морскую влагу. Простирая руки к морю, они запели:

— О Мелькарт! Благостный бог, податель жизни, явись к нам тучей, разразись светлым дождём. О Мелькарт!

С возка сорвали холст. Показались двое. Сильные, широкоплечие юноши. Один в голубом, другой в чёрном плаще.

Какой-то мальчик громко спросил у сутулого бородатого человека с худым, обожжённым солнцем лицом:

— Отец, кто это?

— Мелькарт и Мут, — ответил тот шёпотом.

Двое на возке обхватили друг друга. Окружив возок, землепашцы напряжённо следили за схваткой сил смерти и жизни. Победит чёрный — значит, на дождь нечего рассчитывать и смерть возьмёт их всех к себе. Одолеет голубой — можно ждать и надеяться.

Чёрный подтащил голубого к самому краю возка. Сейчас он его опрокинет! Но голубой ловко вывернулся и под радостный крик толпы сбросил чёрного, и тот покатился к морю.

— О Мелькарт! Слава тебе, о Мелькарт! — послышались возгласы.

Люди медленно потянулись к дороге. Ганнон проводил их взглядом. Не раз ещё в детстве следил он за священной схваткой. Тогда это было для него интересной игрой. Но теперь он знает, что значит для этих отчаявшихся людей дождь. Бог Мут послал на его родину засуху и бесплодие. А тут ещё Гимера! Правильно говорят в народе: беда не приходит одна.

Ганнон взглянул на море. Оно лежало у его ног, бесконечное, сияющее, прекрасное. Много сотен лет назад высадились здесь, на песчаной косе, люди страны Ханаан, [10] прадеды этих бедняков.

Они вдохнули жизнь в каменистую землю, прорыли каналы, насадили пальмы и смоковницы. Они построили дворцы и храмы, воздвигли эти неприступные, подымающиеся двумя ярусами стены, квадратные грозные башни. Они спустили на воду сотни кораблей, которые теперь покачиваются на волнах Кофона [11] или бороздят моря, доставляя своим владельцам сказочные сокровища. Эти люди создали славу и величие Нового города, [12] но боги не дали им счастья.

Путь Ганнона лежит через Магару, предместье, заселённое богатыми купцами и землевладельцами. Казалось, здесь не властен всеиссушающий Мут. Сады, щедро орошаемые водой каналов, сверкают весёлой, яркой зеленью. Пахнет миндалём и мятой. С ветвей, дразня глаз, свисают крупные, сочные плоды. На плоских черепичных крышах под огромными пёстрыми зонтами нежатся владельцы всех этих богатств, равнодушные ко всему на свете, кроме собственной выгоды. А внизу, у глиняных пифосов [13] с вином и маслом, суетятся рабы. Большие рыжие псы исступлённо лают на Ганнона, словно чуют в нём угрозу этому миру сытости и довольства.