«Злой город» против Батыя. «Бессмертный гарнизон»

«Великой чести удостоилась твоя дочь, матушка-княгиня, – с улыбкой произнес Федор Кнур, глядя на Феодосию Игоревну. – Станет твоя Звенислава черниговской княгиней!»

Однако по красивым глазам Феодосии Игоревны было видно, что и этому известию она совсем не рада. Юный князь Василий, взглянув на недовольное лицо матери, тоже нахмурился.

Среди козельских бояр, облаченных в длинные парчовые шубы, подбитые мехом волков и лисиц, пронесся негромкий изумленно-тревожный говорок. Особой радости на лицах бородатых советников княгини Феодосии Игоревны Федор Кнур также не заметил. Боярин Никифор Юшман даже чертыхнулся себе под нос с сердитой усмешкой.

«Я вижу, что княгиня козельская и ее имовитые бояре не желают ходить в воле Михаила Всеволодовича, – громко и раздраженно сказал Федор Кнур. – Не рады правители Козельска ни послам Михаила Всеволодовича, ни его милостям! Не иначе, все вы тайно сговариваетесь с Олегом Святославичем за спиной у Михаила Всеволодовича!»

Федор Кнур собрался было перейти к угрозам, но Никифор Юшман прервал его, предложив перенести обсуждение данной темы на завтра. Мол, послам нужно отдохнуть с дороги, в бане попариться, выспаться на мягких постелях.

«Утро вечера мудренее, – сказал Никифор Юшман. – Все важные дела лучше делать с утра. Так еще предки наши говорили».

Федор Кнур не стал противиться, понимая, что в любом случае княгине Феодосии Игоревне необходимо обдумать в узком кругу со своими боярами предложения Михаила Всеволодовича.

После бани и вечерней трапезы Федор Кнур попытался встретиться с княгиней Феодосией Игоревной с глазу на глаз, чтобы убедить ее не противиться воле Михаила Всеволодовича. Однако Феодосия Игоревна уклонилась от этой встречи, послав для разговора с главой киевского посольства все того же неуступчивого Никифора Юшмана.

Два боярина встретились в тесной горенке на втором ярусе княжеского терема. В узкие окна, забранные ромбовидными ячейками из разноцветного стекла, глядела ночная холодная мгла. Стоявшая на столе медная масляная лампа озаряла желтым светом бревенчатые стены, завешанные узорными восточными коврами, массивные потолочные балки из цельных сосновых стволов, широкие березовые половицы.

Сидя на скамье у окна, Федор Кнур, красный и потный после бани, то и дело обтирал лицо льняным полотенцем. Его только-только высохшие длинные волосы и борода были слегка растрепаны. Белая льняная рубаха плотно облегала его дородное тело, когда-то крепкое и мускулистое, а теперь заметно обрюзгшее и растолстевшее. Потому-то старший посол Михаила Всеволодовича и получил такое прозвище. Кнуром на вятско-черниговских землях называли домашнего кабана-борова.

Сидевший на стуле у стола Никифор Юшман негромким ровным голосом объяснял Федору Кнуру, по каким причинам Феодосия Игоревна не желает родниться с Михаилом Всеволодовичем.

– Андрей Всеволодович вспыльчив и падок на хмельное питье, срамными словами часто бросается, церковных постов не соблюдает, – молвил боярин Никифор, чуть покачивая головой. Его темно-русые волосы были подстрижены в кружок, а в короткой бородке блестели седые волоски. – К тому же Андрей Всеволодович доводится нашей княжне Звениславе двоюродным дядей. По церковным канонам такой брак есть кровосмесительство.

– Упрямство Феодосии Игоревны не понравится Михаилу Всеволодовичу, – проворчал Федор Кнур, исподлобья взирая на своего собеседника. – С ее покойным супругом Михаил Всеволодович был вельми дружен. Сыну Феодосии Игоревны Михаил Всеволодович оказывал свое покровительство, не позволяя зариться на Козельск своим двоюродным братьям и племянникам. Ныне же Феодосия Игоревна брезгует породниться с Михаилом Всеволодовичем, а сын ее не желает заступить в стремя и исполчить дружину против вщижского князя. Вот она, людская благодарность!

Федор Кнур ядовито усмехнулся.

– Теперь о вщижском князе потолкуем, – тем же невозмутимым тоном продолжил Никифор Юшман. – Может, ты запамятовал, боярин, что Анфим Святославич доводится родней Феодосии Игоревне. Он является крестным отцом ее сына. Ты вот упомянул о дружбе между Михаилом Всеволодовичем и покойным мужем Феодосии Игоревны, а ведь и Анфим Святославич тоже был дружен со Всеволодом Мстиславичем. И дружба их временем была проверена. Забыть об этом ни Феодосия Игоревна, ни княжич Василий не могут, тем паче они не посмеют обнажить меч на Анфима Святославича.

– Князь Анфим – злодей! – резко обронил Федор Кнур. – На нем кровь Бориса Ольговича. Нельзя такое преступление без наказания оставлять!

– Эх, боярин, – тяжело вздохнул Никифор Юшман, – праведным гневом хочешь прикрыть неприглядные дела Михаила Всеволодовича. Винишь Анфима Святославича в злодействе, будто сам не знаешь, что за всей этой сварой стоит Михаил Всеволодович. Ныне не закон главенствует среди князей Ольговичей, а злая воля Михаила Всеволодовича, который порушил все родовые уклады, силой сгоняя с княжеских столов неугодных ему князей. Токмо замахиваться палкой на таких князей, как Анфим Святославич и Роман Старый, небезопасно, ибо они воители стойкие и обид не прощают никому. Борис Ольгович много о себе возомнил, потому и поплатился головой.

Речь Никифора Юшмана была не по душе Федору Кнуру, но он не решился перебивать его, зная не понаслышке про грозный нрав этого мужа. Да и физически Никифор Юшман выглядел как былинный богатырь. Он был могуч телом и широк в плечах, мощные мускулы так и выпирали сквозь мягкую ткань его объяровой свитки, длинного одеяния без воротника и с узкими рукавами, надеваемого через голову.

Пятнадцать лет тому назад, когда русские князья и половцы были наголову разбиты татарами на реке Калке, Никифор Юшман отличился тем, что не бросил на поле битвы тело своего князя. В той злополучной для русичей битве полегло одиннадцать князей, бездыханные тела десяти из которых оказались в руках врагов. И только тело Всеволода Мстиславича было спасено Никифором Юшманом от поругания и доставлено в Козельск. Возглавляемая боярином Никифором козельская дружина сумела пробиться из окружения через полчища татар, не потеряв при этом своего стяга и не бросив никого из раненых. Никифор Юшман изрубил множество врагов, выказав невиданное мужество и воинское умение. О Никифоре Юшмане ходило немало восхищенных слухов, как и об Олеге Святославиче, который тоже сумел вывести своих курян из пекла сражения прямо по телам сраженных ими татар.

Перечисляя неприглядные поступки Михаила Всеволодовича, Никифор Юшман припомнил все: и то, как Михаил Всеволодович утвердился в Чернигове, преступив родовой уклад, и то, как он сначала всячески поддерживал Владимира Рюриковича, занявшего киевский стол после поражения русских князей на Калке, а спустя какое-то время предательски нанес ему удар в спину, изгнав его из Киева в Смоленск. Вспомнил Никифор Юшман и о том, как Михаил Всеволодович отравил одного из своих двоюродных братьев, дабы прибрать к рукам его княжеский удел. Кого-то из своих родичей Михаил Всеволодович просто изгнал из вотчины, кого-то убил, кого-то насильно постриг в монахи… При этом Михаил Всеволодович постоянно менял личину, изображая из себя поначалу друга и покровителя, а затем лишая неугодного ему князя либо жизни, либо вотчины. В первую очередь Михаил Всеволодович преследовал и уничтожал тех своих родственников, кто был против ломки старинного закона о наследовании княжеских столов. Михаил Всеволодович стремился встать выше всех князей на Руси вопреки любым законам и древним уставам. В этом своем устремлении Михаил Всеволодович опирался на тех князей Ольговичей, кто ради власти и богатства был готов преступить любые христианские заповеди. Злодеи всех мастей из бояр и простонародья, чьи руки были по локоть в крови, находили пристанище у Михаила Всеволодовича, который использовал этих людей в своих грязных делишках.

Возразить на сказанное Никифором Юшманом Федору Кнуру было нечего, ибо дела Михаила Всеволодовича говорили за него самого. Не задерживаясь в Козельске ни дня, киевские послы на следующее утро запрягли коней в возки и отправились в обратный путь.