ПУТНИК часть II

             - Идите, ребята, в воинскую кассу, оформляйте проездные документы, - уфнув так, как будто отпахал вручную версты три пашни, комендант упал в кресло, которое протяжно застонало, принимая груз комендантского тела.

             С уважением поглядывая на Сербина, командиры вышли, поблагодарив коменданта, и Леонид присел к столу.

             - Ты чего ж так орешь, товарищ, на нашу смену молодую? – спросил Сербин.

             - Извините, товарищ комполка, - залепетал комендант. На его платок жалко было смотреть, настолько он промок.

             - Ладно! – хлопнул ладонью по столу Сербин. – Ты мне скажи, есть ли у тебя пролетка на день? Мне на хутор Сербино съездить надо. Родню проведать….

             - Так ведь…. – комендант замялся. – Нет там больше никого, на хуторе-то….

             - Как нет? – Сербин заволновался. – Там ведь жили люди….

             - Так раскулачили их. Кого убили при сопротивлении продотряду. Кого сослали в Казахстан. Я почему знаю – эшелон готовил для ссыльных, потому и списки у меня были. С хутора Сербино, насколько я помню, около двадцати человек было.

             - Господи, кого ж там раскулачивать было? Нищета ведь одна жила…. – с горечью промолвил Сербин.

             - Ну, нищета нищетой, а продотряду сопротивление оказали…. – комендант старательно отводил глаза.

             - Ладно! – жестко сказал Сербин. – Так есть у тебя пролетка или нет?

             - Есть, есть! – залебезил комендант. – Вот только я сам на ней езжу. Нет ездового по штату у меня. А я, сами понимаете, отлучиться не могу. Такая служба, такая служба, ни минутки свободной….

             - Сам управлюсь, не переживай. К вечеру верну тебе «экипаж», - Сербин ухмыльнулся в усы, видя, как не хочется коменданту отдавать пролетку в чужие руки.

             - Что ж? – комендант утер лоб платком. – Пойдемте….

             Увидев пролетку, запряженную тройкой великолепных «дончаков», Сербин внутренне ахнул, прекрасно понимая, что купить таких лошадей на казенное жалование комендант не мог. Теперь было понятно и нежелание коменданта отдать воинские места молодым командирам. Зачем, если их можно продать мешочникам – спекулянтам и положить в карман сладко пахнущие ассигнации?

             Сербин презрительно взглянул на коменданта, и тот поежился под его тяжелым взглядом….

             Пролетка оказалась резвой и в прекрасном состоянии. Тройка лошадей лихо домчала ее до хутора, где глазам Сербиных явилась безрадостная картина разрушения.

             Покосившиеся хаты, поваленные плетни, заросшие лебедой и бурьяном сады…. Повсюду царили следы разрухи и упадка.

             Медленно проехав по заброшенному хутору, Сербин направил лошадей к погосту….

             На тихом кладбище, где давно не ступала нога человека, Леонид растерялся. Он понятия не имел, где похоронены его родители, так как не довелось ему в горячке преследования банды предать их тела земле.

             - Посидите здесь, - сказал он Фросе с детьми и пошел искать могилы.

             К немалому его удивлению обнаружил он, что на каждом могильном кресте была прибита фанерка, на которой химическим карандашом были написаны фамилии, имена и отчества усопших и даты рождения и смерти. Так и нашел он целый ряд могил, на которых стояла одна и та же дата смерти – 4 июня 1920 года. Пройдя по ряду, упал он на колени пред могилами отца и матери. Не плакал никогда Леонид, но сейчас пробили его слезы горючие. Прижался он лицом к просевшим холмикам, густо поросшим лопухами, и шепот его горячий, казалось, проник сквозь толщу земную и долетел до душ родительских….

            - Ох, простите меня, родненькие мои…. Простите, Христа ради…. Не дал вам я ласки сыновней, не дал любви своей и почитания. Землице нашей родимой не предал я прах ваш, чужие люди за меня то сделали….

            Долго сидел Леонид у родительских могил, раскачиваясь телом, и слезы чистые и благие омывали его лицо….

            Фрося, крепко держа за руки детей, тихонько подошла к мужу и присела рядом. Детишки положили у крестов букетики полевых цветов, которые насобирали, пока Леонид сидел у могил.

            - Вот, родные мои, - тихо сказал Леонид. – Здесь упокоены дедушка ваш и бабушка. Не забывайте это место, молю. Что бы ни случилось со мной, приходите сюда, поминайте души их, безвинно пострадавшие от рук нелюдей.

            Все вместе они вырвали траву на могилах. Наносили камешков и обложили ими могильные холмики. Найденной на задке пролетки лопатой Леонид выровнял холмики и подсыпал их свежей землей.

            Окончив работу, Сербины сели у могил и, развернув холстину с приобретенными на вокзале продуктами, помянули родителей. Леонид налил в специально купленные для этого стопочки ядреную самогонку и, накрыв их краюхами хлеба, поставил на могилки.

            - Даруй им, Господи, царствие небесное, - тихо сказал Леонид, перекрестившись….

Глава 3

            Возвратившись на станцию, Сербин отдал лошадей коменданту, который так обрадовался им, как будто уже мысленно распрощался со своим «экипажем» навсегда….

            - Скажи-ка мне, товарищ военком, - сказал Леонид, прощаясь, - Есть ли у тебя на учете Сербин Федор Кондратьевич, 1896 года рождения?

            - Был такой товарищ, - комендант замялся, пряча глаза. – Участник войны империалистической. Только помер он в 1925 году. Болел сильно, газами травленый.

            - А семья, дети его? – у Леонида потемнело в глазах от горя.

            - Уехали они куды-сь, - комендант все так же старательно отводил взгляд. – Сидор-то Баштовенко – тесть Сербина, он же ж в банде был сердюковской. Как расстреляли его, так и уехало все семейство. А куда, то мне неведомо, звиняйте…

            Вконец расстроенный тем, что так и не нашел в своей бурной походной жизни времени проведать брата, ссутулившись, пошел Сербин на привокзальную площадь, где ждала его Фрося с детьми.

            Взяв наемную тачанку, отправились они в Моспино, чтобы познать горечь еще одной утраты….

            Дом Мастеровенковых еще издалека поразил их полным отсутствием забора вокруг и коновязью прямо у входа. Подъехав ближе, обнаружили они ярко-красную вывеску на стене дома, на которой белой краской было выведено странное слово «Сельсовет».

            Предчувствуя недоброе, Фрося схватилась за сердце и прошептала:

            - Так вот отчего на письма ответов не было….

           Гремя каблуками сапог по доскам пола, Сербин вошел в дом.

           В горнице, украшенной некогда иконами и фотографиями семьи, и обставленной хорошей уютной мебелью, было почти пусто. Голые стены угрюмо и неприветливо встречали вошедшего.

           Посреди горницы стоял казенный канцелярский стол, за которым восседал, опустив голову на грудь, пожилой, одутловатый мужик, а в углу сиротливо горбился несгораемый ящик для документов. Да пяток стульев вдоль стен – вот и все убранство.

           В горнице висел тяжелый, смрадный дух самогонного перегара…

           Услышав стук сапог, мужик с трудом поднял тяжелую с похмелья голову и, вперив в переносицу Леонида  тяжелый мутный взгляд осоловевших глаз, прокашлявшись, спросил:

           - Тебе кого, военный?

           - Комполка Рабоче – Крестьянской Красной армии Сербин Леонид, - представился путник.

           - Ну, и чего? – мужик все еще пребывал в состоянии полудремы - полупохмелья.

           - Ты кто? – резко спросил Леонид.

           - Я-то? Я есть секретарь сельсовета! Рыжов Харлампий Егорович. Из рабочих паровозного депо города Ростова, если что.

           - А где хозяева этого дома? – раздражаясь, спросил Сербин.

           - И-и-и, голубок, вспомнил… – мужик криво ухмыльнулся в прокуренные усы. – Уж, почитай, как года два их нетути. Постреляли их при раскулачивании. Хозяин старый лично на секретаря губкома ВКП(б) товарища Соловьяненко с вилами бросился. Не хотел, сука, припрятанное зерно отдавать. Кричал, семенное, мол…. Да только хрен ему в глотку! Товарищ Соловьяненко лично ему пулю с Мавзера в лоб всадил! – мужик трахнул кулаком по столу так, что мутный графин со стаканом, подпрыгнув, свалились на пол….