Чаша цикуты. Сократ

Сократ ничего не писал, он вёл беседы с людьми самого различного социального положения, стараясь вызвать в уме собеседника правильное понимание того дела, которого касалась беседа. Эти беседы и искусство направлять их к определённой цели Сократ называл меэвтикой, или родовспомогательным искусством, так как оно помогало собеседнику родить правильное понимание. Беседы Сократа касались всевозможных житейских случаев, которые служили ему для выяснения нравственных понятий; он беседовал с полководцами, но не гнушался и беседой с куртизанкой, которой старался внушить правильное понимание искусства нравиться. В беседах проявлялась ирония Сократа, состоявшая в том, что он заставлял своих собеседников логическим путём благодаря удачно поставленным вопросам прийти к сознанию собственного непонимания и в то же время указывал им путь к лучшему построению понятий; для этой цели Сократ прибегал к приведению ad absurdum, к косвенным доказательствам и лишь в редких случаях излагал прямо свою мысль и поучал; применяя иронию к самому себе, Сократ делал вид, что в беседе сам желает учиться, что предмет беседы для него самого не ясен, и в противоположность софистам, утверждавшим, что они знают всё, Сократ любил повторять: «Я знаю только то, что я ничего не знаю». Дельфийское «познай самого себя» прекрасно выражает сущность сократовского метода, который он называл наведением. Сократовское наведение не имеет ничего общего с индукцией в современном значении этого слова; оно есть дедуктивный приём, состоящий в определении понятий путём исключения. Исходя из частного случая, Сократ стремится к такому общему определению, которое охватывало бы все частные случаи. В зародыше в приёмах Сократа замечается диалектический метод Платона и даже его учение об идеях. Призвание своё Сократ видит в наследовании себя и других людей. В применении логических приёмов определения, коими пользовался Сократ, было столько индивидуального, что мы вправе говорить об особом «Сократическом методе».

Главным предметом сократовской философии была нравственность, но, отождествляя её со знанием и истиной вообще, Сократ должен был обратиться к исследованию основ знания. В противоположность софистам, он защищает науку, безусловное знание от мнения, то есть защищает объективный характер познания. Истинное знание заключается, по мнению Сократа, в правильно образованных понятиях, которые имеют объективное значение, а не только субъективное, то есть для этого времени и в этом месте. Главный признак истины есть её общегодность, вытекающая из общих логических законов разума. Индивидуальному человеку, предмету исследований софистов, Сократ противопоставляет общую духовную основу и организацию всего человечества; в этом заключается и ограниченность теоретической философии Сократа, ибо, желая показать объективную истину, он фактически пришёл лишь к общегодной, но не объективной истине. Ограничение, которое Платон старался устранить своим учением об идеях, объясняется отчасти тем, что Сократ придавал исключительное значение исследованиям человека как существа нравственного, считая философию природы не только излишней, но даже опасной (ср.: Ксенофонт, «Memorab.», IV, гл. II): вырвав человека из его связи с целым, Сократ не мог уже найти обоснования истины ни в чём ином, кроме самого человека, и не воспользовался для этой цели своими теологическими воззрениями, которые развивал тоже лишь по отношению к человеку, не указывая ближайшим образом корней человеческой природы в божестве. Рассматривая теологические воззрения Сократа, нельзя не признать и в этом отношении его заслуг.

Политеизм и антропоморфизм греков подвергся впервые критике со стороны элеатской школы: Ксенофан и Парменид впервые провозгласили среди греков идею единого, вечного, неизменного Бога, но их пантеистическое воззрение не допускало мысли о Боге как нравственном начале. Сократ первый (из философов) понял божество как начало нравственное и это представление о божестве противопоставил скепсису Протагора, утверждавшего, что он о Боге ничего не знает. Божественное начало в природе Сократ усматривает в теологии, которую он понимает, впрочем, в довольно поверхностном смысле; божественное провидение печётся о мире, и в особенности о человеке. Сократ указывал на сродство души с божеством и на вероятность бессмертия души, и очевидно, что в его теологических воззрениях заключалось возможное обоснование гносеологии и цельного, объективного мировоззрения. Однако теология для Сократа, по-видимому, не имела самостоятельного значения, а служила лишь обоснованием этических принципов: в Боге он видел источник как добродетели вообще, так и справедливости в частности. Самое характерное положение сократовской этики заключается, однако, не в се теологической основе, а в утверждении торжества знания и добродетели и в сведении различных добродетелей (мудрость, храбрость, умеренность и справедливость - четыре основные добродетели общенародного греческого сознания) к одной основной мудрости; в этом положении выразился общий рационалистический характер греческой философии, ценившей в человеке разум выше всего. Сократовское положение о единстве знания и добродетели и следствия из него были усвоены позднейшей греческой философией, правда, с некоторыми ограничениями (напр., у Аристотеля признание этической добродетели, основанной на привычке, наряду с дианоэтической). Из отождествления знания и добродетели вытекали два существенных вывода: 1) никто не зол по доброй воле, а лишь но незнанию; знающий не может поступать дурно; и 2) всякий может стать добрым, приобретя знание, развивши свой интеллект (ср. диалог Платона «Протагор»).

Великое значение принципа Сократа, столь противоположного нашему миропониманию, притом, может быть, и не вполне согласного с фактами психической жизни, заключалось в духовной свободе, которая была провозглашена этим принципом, в возможности для каждого человека освободиться от тёмного природного основания, полученного в удел при рождении. Действительно, если в этом интеллектуализме Сократа можно видеть некоторый психологический детерминизм, то, с другой стороны, нельзя не усмотреть в нём и торжества разума над неразумной волей. На этой стороне понимания принципа Сократ постоянно настаивал, указывая на необходимость для человека властвовать над своими страстями, подчинять их разуму, не избегая, впрочем, наслаждений, так как наслаждения составляют существенный элемент человеческого счастья. Сократ вовсе не был аскетом; но он никогда не дозволял страстям брать верх над разумом, почему именно Сократ стал идеалом мудреца и его имели в виду различные греческие философские школы, когда изображали портрет мудреца. Систематического изложения различных видов добродетели и выведения их из одного общего принципа — знания Сократ не дал; это, может быть, объясняется тем обстоятельством, что Сократ всегда исходил из частного случая, его рассуждение велось ad hoc и не могло поэтому иметь в виду требования систематичности. Это же обстоятельство, а может быть, и необходимость применяться к уровню слушателей заставляли Сократа прибегать к грубому утилитаризму и эвдаймонизму (ср. «Меmorab.» Ксенофонта), столь несвойственному по существу духу его учения. Нельзя думать, что определение блага как того, что полезно человеку, и утверждение относительности красоты, встречающееся у Ксенофонта и даже у Платона (Протагор), выражало истинную мысль Сократа и не было лить педагогическим приёмом; эвдаймонизм не был основной тенденцией сократовской этики, а входил лишь в качестве составного элемента в его этические воззрения. В применении своих этических принципов к государственной жизни Сократ был вполне последователен. Он и здесь настаивал на необходимости знания и требовал, чтобы правителями были люди знания, то есть высказал то требование, которое Платон развил в своём идеальном государстве. В противоположность софистам, Сократ смотрел на государство как на порядок, обоснованный божественным планом, не являющийся продуктом эгоистического произвола. Цицерон приписывает Сократу космополитические тенденции, без сомнения, неосновательно, ибо вся греческая этика, не исключая и Сократа, была национальной, и космополитизм появляется лишь у стоиков, по преимуществу у римских стоиков.