Призвание варяга (von Benckendorff) (СИ)

Мы сказали друг другу:

"Много Крови пролилось за Историю. Много Обид, Насилия и Жестокостей обращают нас во Врагов. Но…

Возьмемся за Руки, Друзья! Ибо сие — первое, что мы можем сделать, чтоб Воссоединиться!"

Среди нас были литовцы. Не смею называть их имен — "Amis Reunis" почитается лютеранскою Ложею, но…

Когда католики заняли Литву и Курляндию, литовцы сии, как могли, воздействовали на литовское народное мнение и в Литве не было массового истребления протестантов. Когда мы перешли в контрнаступление, массовые казни католиков миновали Литву, — тут уж постарались мои лютеранские друзья по "Реунис.

На Венском Конгрессе я встретил литовскую делегацию, и, подойдя к ним, протянул мою руку, сказав:

— Спасибо Вам, Братья мои, что пощадили Вы единоверцев моих в начале Нашествия. Дружбы сией я — не забуду!

Средь литовцев все — заклятые враги дома Бенкендорфов, а мы — клялись в Мести почти что ко всем литовцам той делегации. Но…

В тот день престарелый Князь Радзивилл вышел из рядов своей свиты, пожал руку мою, поклонился и произнес:

— Спасибо Вам, Братья наши, за то что пощадили вы наш народ… Путь начинается с первого шага, а дружба с рукопожатия. У нас есть общий враг не пора ли забыть древнюю свару?!

Через неделю мы в присутствии русской, прусской, английской, австрийской, французской, голландской и шведской комиссий провели наконец "вечную границу" меж Литвою и Латвией. (Верней, была подтверждена историческая граница меж "Литвою" и "Орденом".)

Прошло четверть века. Тяжко рубцуются старые раны. Но вот уже десять лет, как в приграничных областях Литвы и Курляндии люди женятся меж собой, а латыши и литовцы зовут себя "сродниками".

Придет день и моя Родина станет Свободной. Так вот — в тот же день мы сделаем все, чтоб Свободу сию получила кроме нас и Литва, а литовцы, надеюсь, помогут отстоять нам наши Права!

"AMIS REUNIS".

Из первых рук доложу: в Курляндии были физически истреблены все протестанты. Все — до единого.

Как я уже доложил, — в Литве протестантские дети и женщины (после естественных изнасилований — разумеется) "стали рабами" католиков, но им сохранили жизнь. Невольно напрашивается параллель с Эстонией — там католики "ущемлены в правах", но "смеют жить". В отличие от нашего края. Из того по народному мнению: "литовцы хорошо выказали себя" и "невиновны во всех этих ужасах.

Массовые экзекуции прокатились лишь по Курляндии, да Северной Польше, окончательно ставшей после этого — Пруссией. Но речь не шла о "тотальном уничтожении". "Волчицы" начисто вырезали несчастных лишь в местах своих дислокаций.

Из всего этого — вам чуть более ясно: народ с обеих сторон рвался в драку. Народные ополчения с обеих сторон дрались так, что Кровь хлестала потоками… Осада Риги вылилась в беспримерную кровавую баню, когда стороны фактически дрались стенка на стенку!

Вот эту-то кашу и расхлебывала моя милая матушка.

Стоило пасть моему отцу, сразу же пошла буча. Немецкие родственники мои ушли на Войну, а семьи многих из них "обживали Финляндию". Латыши ж, получив полное превосходство, желали "скинуть ненавистное жидовское Иго.

Единственным, кто остановил их, был мой брат — Озоль. Брат мой, к счастию, остался мне верен:

— Против Саши я не пойду. Он — старший сын и Наследник, ему и Держать нашу Власть!

Ему говорили:

— Пока его нет — ты мог бы жить Регентом!", — на сие мой брат, по-латышски — неспешно подумавши, отвечал:

— Власть — как сладкая женщина. "Кувыркнешься" с ней один раз, а потом придет муж…

Кто ж ее — "пользованную" просто так назад-то возьмет?! И будут у меня с братом моим всякие Разбирательства… До Смерти.

И… Ежели убьет он — вы же скажете: "Поделом Узурпатору!" А ежели я: "Братоубийца!" Ведь…

Обещал я ему. Перед Господом Обещал!

И ежели и у нас — в наших краях брат покривит душой против старшего грядет Царство Антихриста!

Были люди, коим рассуждения брата моего показались дики. Они поспешили сказать, что "Власть немцев кончена!" и стали божиться, что именно они-то и убили отца моего — Карла Уллманиса. Вскоре матушка моя была "вызвана на обряд Посвященья во Власть" каких-то совершенных лунатиков.

Матушка, конечно же, отказалась и чернь стала ей угрожать. Тогда сестра моя Доротея (еще весьма слабая от ранения в руку) вызвалась "прибыть вместо нее". Латыши сочли сие знаком "раскола среди жидов" и страшно обрадовались. "Новая Власть" поспешила объявить Дашку "единственной законной Наследницей" всего состояния Карла Уллманиса и сразу же успокоилась…

В день "Помазания на трон" какого-то из латышей, Дашка по замыслу должна была лично благословить его "от лица прежней Власти". Так как она считалась "национальным Героем" и "современной воительницей", ее не слишком обыскивали и сестра пронесла в кирху двуствольный нарезной пистолет с гильзовыми патронами.

Ее, конечно, "пощупали" охранники нового "герцога" (якобы в поисках спрятанного оружия), но в лубок с раненою рукой заглянуть не додумались. Ну а, — "Дать потрогать и дать — огромная разница!

Был прохладный, ветреный день, огромное стеченье народа на площади и самозванец должен был идти снизу вверх по лестнице в кирху. Дашка же, объявив себя иудейкой, отказалась заходить в христианскую церковь и "обряд передачи Власти" решили "сотворить" на крыльце — "на глазах у народа", "на свежем воздухе.

По словам очевидцев, Дашка вдруг расчихалась и все, думая, что у нее очередной приступ "сенной болезни", отвернулись на миг, чтоб дать больной высморкаться. "Самозванец" даже захохотал, указывая на нее и говоря латышам:

— У нас была прогнившая Власть и больные Наследники. Ну да что взять с этих жидов, да жидовок!

При этом он на миг отвернулся вниз — на толпу, а потом раздался общий крик ужаса. "Самозванец" поднял голову и увидал над собой дуло Дашкиного пистолета и услышал слова:

— Тебе привет от Карлиса Уллманиса!

Грянул выстрел. На глазах всех голова "самозванца" разлетелась на части, а сестра, обернувшись, пустила вторую пулю в упор в сына несчастного — тот, не подумав, бежал со всех ног к отцу…

Выстрел был с десяти шагов, юноша качнулся и стал валиться на ступени церковной лестницы, сестра же моя закричала:

— Ко мне — мои родичи! Жеребца сюда! Ливонского Жеребца!

Откуда-то вынесли стяг Бенкендорфов. Уллманисы и "незаконные" латышские "сродники" Бенкендорфов окружили сестру. Враги же нашего дома, видя гибель сразу двух своих предводителей, оробели и дали увлечь себя общей панике.

К вечеру все было кончено. Сестра с моей матушкой приняли в Ратуше делегацию латышей и "простили их". От всех не укрылось при этом, что стол возглавила моя родная сестра — Доротея фон Ливен, матушка ж сидела чуть за спиной у нее. (Там, где в ее времена обычно сидел ее исповедник и реббе Арья бен Леви.)

Когда сестра встала из-за стола, чтоб "принять Преданность", кровь ее из лубка отдельными каплями стала звенеть прямо на пол. Дашка была смертельно бледна, но…

Череда покорных ей вождей кланов не осмелилась — ни разойтись, ни предложить ей присесть.

Первый же человек встал пред сестрой моей на колени, пальцем коснулся лужицы крови перед ним на полу, на миг приложил палец к губам и поцеловал его. Тогда сестра моя усмехнулась:

— Ну, и какова на вкус Кровь Хозяина?

Ее подданный поклонился и отвечал:

— Так же сладостна, как Святое Причастие!

Лишь тогда сестра моя милостиво кивнула ему и заметила:

— Раз так, — могли бы целовать саму Кровь, но не — палец! Или же мне снять сапоги?! Ведь вам моя нога больше нравится?