Русь изначальная

Пресвитер молчал. Малх продолжил:

– У нас не прячутся за спину богов. Поэтому мы отличаем доброе от злого. Мы побеждаем вас не одной нашей силой, но и вашей слабостью.

– Меня вы победили стрелами, – возразил Асбад.

– Не оружие придает силу воину, а воин – оружию, – Малх воспользовался мыслью какого-то древнего писателя, имя которого давно забылось. – До победы над тобой мы взяли крепость Новеюстиниана.

Асбад, зная о падении крепости, неосторожно возразил:

– Комес Гераклед был ханжа, никчемный полководец. Он учился в Сирии на безоружных еретиках.

– И ты тоже ханжа, – согласился Малх. – А два легиона префекта Кирилла?

По незнанию речи славян Асбад был узником в одиночном заключении. Как бывает с неудачниками, для своего поражения он успел найти достаточно оправданий. Услышав о поражении и Кирилла, Асбад схватил за руку святителя:

– Это правда?

– Увы, – ответил пресвитер и вторично попросил Малха: – Позволь мне покинуть тебя.

Малх вглядывался в пресвитера. Что-то вспоминалось. А! Ведь этот ворон встречался ему. Но где, когда?

– Подожди! – приказал Малх пресвитеру. – Мне кажется… Будто бы я видел тебя? Назови свое имя!

Деметрий давно узнал Малха. Уверяясь, что бог отводит глаза беглому еретику, пресвитер спорил с ним из чувства внутреннего долга.

Лет десять тому назад Деметрий, оставив неблагодарную Карикинтию, ожидал в Византии места нового служения. Ему довелось присутствовать при кончине его святейшества Мены. Второй в церковной иерархии, первый во власти владыка Церкви уходил из земной жизни тропой последнего грешника. Мена каялся: невольно, но он обманул Ипатия и Помпея. Ложь есть смерть. Солгавший епископ лишается дара невидимой благодати и обязан снять сан. Жалкий Мена, оставшись патриархом, слабодушно пытался обмануть бога, и дверь освобождения от плоти разверзлась перед святотатцем пастью ада. Уверившись в вечности мучений за гробом, Мена требовал магов, продляющих жизнь напитком из мандрагоры, надеялся на помощь манихейских волхвов. Чудовищно страшной была смерть поздней жертвы мятежа Ника.

Вместе с двумя монахами, славившимися, как и он, святостью, Деметрий не отлучался из кельи патриарха, никого не допуская, дабы разглашение позора не пошло во вред Церкви. Все трое поклялись отвечать на вопросы о кончине Мены кратко и одинаково: его душа в руках бога. В этом не было лжи, ибо ад есть такое же творение бога, как рай.

Отрекаясь от имени, полученного при святом крещении, Деметрий лишался рая.

– Меня зовут Деметрием, – сказал пресвитер и, видя, что узнан, продолжал: – Я был пресвитером Карикинтии! – Теперь ему ничто не было страшно. Увлекаясь жаждой мученичества, Деметрий бросил вызов: – Будь победа за нами, ты был бы в руках палача, еретик!

– Когда-то, давно, я хотел встречи с тобой. Ныне ты мне как волку – сухая кость, – ответил Малх. – Прочь! Мне нет до тебя дела, я россич.

7

Пресвитер ушел не оглядываясь. Десять, двенадцать шагов по плитам атриума. Черная фигура вписалась между двумя высокими урнами для цветов, обрамлявшими вход. Что будет с Деметрием? Малху было безразлично: ненужная вещь.

Солнце катилось за Родопы. Малх развязал торбу с едой и поделился с Асбадом.

Из причудливой головы тритона струя свежей воды падала в каменную чашу. Знакомый звук. Опять Малху мнилось, что он когда-то бывал здесь. Он заснул, положив голову на торбу.

Дневной бриз затих. Густой запах роз тек в атриум.

Росские лошади паслись в саду на свободе – они не уйдут. Издали донесся волчий вой. Конь Малха вошел в атриум. Осторожно перешагнув через спящего хозяина, конь опустил голову в чашу фонтана. Напившись, постоял, будто дремля, и, недоверчиво ступая по скользким плитам, исчез, как виденье, не будь легкого стука копыт.

Асбаду вспомнился другой розарий. Юстиниан предпочитал нежность белых роз. Желтоватые допускались за тонкость запаха. Но красные были изгнаны, как недостойные святости Палатия своей окраской, низменно-грубой, как кровь.

Единственнейший осчастливил Асбада разрешением сопутствовать ему в прогулке по палатийским садам.

– Взгляни, Асбад, бог, защищая нежность мечами шипов, сотворил розы для чистого наслаждения чистой красотой.

Величайшая милость была оказана Асбаду по назначении его в Тзуруле. Базилевс шествовал, опираясь на плечо нового начальника фракийской конницы. Всадники империи – как шипы розы. Восторг сжал Асбаду горло.

Его ожидало светлое, великое, может быть, будущее. Его не ссылали, как Рикилу Павла. Базилевс доверялся ему. Похвалив усердие префекта Фракии Кирилла, Юстиниан заметил:

– Более всего ценя в военачальниках преданность мне, среди них более других отмечаю любящих меня. Велика есть тайная сила Любви, добродетели христиан. Вызывая лучшие чувства, Любовь пробуждает дремлющие способности, рождает новые способности для совершения службы. Ты же, Асбад, наблюдай за самомнением Кирилла. Патрикий склонен ослепляться своей добродетелью.

В сорок лет, в полной силе Асбад увидел гибель надежды. Но побежден не он один. Поражение других спасет его.

Божья воля привела в империю непреодолимую силу славян. Варварам попустительствовала измена.

На берегу моря, в трех стадиях от дома, лежат две лодки. Асбаду хватит одной. Он видел себя перед Юстинианом, он шептал, как молитву:

– Единственнейший, Непогрешимый, еретик-изменник привел этих далеких от границы империи славян, изменники указали им дорогу, изменник Кирилл разделил силы империи, подставив под удары варваров раздельно легионы и конницу…

Базилевс поймет. Измена объясняет всегда и все. Только измены остерегается Божественный. Кирилл же был подозреваем самим базилевсом!.. Асбад схватился за спасительное воспоминание.

«Бог наш на небесах, да святится имя твое», – молился Асбад. За него заступится Коллоподий, еще более влиятельный после падения Иоанна Носорога.

«Да будет воля твоя!» – Асбад сообщал Коллоподию о словах, даже о мыслях, читаемых на лицах людей, за которыми незримо крался Великий Спафарий.

«Да настанет царство твое!» – шептал Асбад, Бог поможет ему бежать.

Шла первая четверть ночи. До Византии двенадцать дней пути пешехода. Сушу захватили варвары. Ущербная луна поднимется не скоро. Темными ночами корабли отстаиваются на якорях. На рассвете Асбада подберут в море, и через три дня он появится в Палатии.

«Дай бог, дай!» Асбад обещал пожертвовать дарохранительницу из серебра, кедровое паникадило, отделанное бронзой, и двадцать фунтов свечей отбеленного воска.

«Я даю, даю, бог мой, ты дай, дай!.. – Асбад ненавидел изменника Малха, осквернявшего его душу кощунствами и сомнениями. – Он твой враг, бог, твой враг. Бог мой, взгляни на меня и отвратись от него. Он сын Сатаны, он сам Дьявол, отец лжи и неверия. Он – Змей».

Сатана, воплотившись в Змея, соблазнил Еву. Нужно сломать змеиный хребет. Мужество пресвитера Деметрия вдохновляло Асбада.

Малх спал. Двое его спутников дышали ровно, редко. Асбад успел приглядеться к привычкам славян. Они умели спать спокойнее и глубже других людей.

Одно из колец на ручных цепях, которые мешали движениям Асбада, легко разгибалось.

По воле бога сами варвары дали Асбаду короткий нож, чтобы пленник помогал себе при еде.

Персы говорили, что ножичек длиной в палец может совершить дело, с которым не справятся десять тысяч латников.

Топер погибал. Из улиц, заваленных навозом, россичи выгоняли скот. Россичи запрятали животных во все повозки, которыми был загроможден город.

Годилось каждое колесо, каждая лошадь, каждый бык, корова, осел. Кого нельзя запрячь, тот понесет свое мясо, пока оно не понадобится.

Россичи не имели опыта и ловкости солдат империи, изощрившихся в грабеже городов, не обладали их проницательным взглядом и стремительной хваткой. Россичи спешили взять побольше, чтобы привезти домой общую добычу. На людей они почти не обращали внимания.