Крушение надежд

И вдруг Рупик вспомнил свой давний разговор о религии с Саввой Ямщиковым в Троице-Сергиевой лавре. Савва говорил: «Вера помогает людям, особенно больным и несчастным». Тогда Рупик возражал, разводил руками и качал головой: «Ой-ой, не понимаю, как это вера может помогать, особенно больным и несчастным». Но Савелий уверенно протянул: «Помога-а-а-ет».

И Рупик вдруг понял, что в нем самом тоже просыпается вера, и именно вера ему помогает в его несчастье. Решено — уезжать. Но он еще должен уговорить Соню.

Он сказал:

— Ой-ой, Соня, нам надо уезжать из России.

— Рупик, куда уезжать?

— Есть два пути — в Израиль или в Америку. Я думаю, нам лучше ехать в Америку.

Соня абсолютно растерялась, заплакала:

— Уехать, бросить все? А что нас ждет там? В Америке страшно, там негры, бандиты.

Рупик успокаивал:

— Глупости! Настоящие бандиты здесь. Не могу я больше видеть эти хамские рожи. Ты не волнуйся, я знаю, что пробьюсь. Америка — высококультурная страна, ее называют страной возможностей. Вон мой друг Евсей Глинский уехал в Америку из Саранска, пишет оттуда, что сдал врачебный экзамен, поступил в резидентуру, купил машину, собирается покупать дом. Понимаешь, не квартиру, а целый дом! Так там живут врачи. Если Евсей пробился, то и я наверняка пробьюсь.

Женская эмоциональная система слабей мужской, Соня боялась нового:

— Рупик, я не хочу уезжать, я боюсь. Неужели нельзя остаться и найти другое место?

— Ой-ой, другое место… Ты не понимаешь, другого такого места я не найду.

— Но ты же такой талантливый.

— Мой талант здесь никому не нужен, он их раздражает. Поэтому меня и хотят выжить. Есть такая поговорка: кто меня не хочет, тот меня недостоин. Я считаю здесь всех недостойными меня, я не хочу больше оставаться в этой стране. Если сложилась такая ситуация, мне надо уезжать туда, где много евреев.

Но Соня все плакала и уговаривала его:

— У тебя так много влиятельных пациентов, я уверена, ты опять сможешь подняться.

— Ой-ой, нет, Сонечка, теперь я, как раненый зверь, буду бояться новых подвохов и новых обвинений. Ты пойми, я уже не смогу быть самим собой. Я знаю нескольких профессоров-евреев, которые так и не смогли восстановиться после изгнания. Нет, я оскорблен и не хочу, не могу здесь оставаться.

— Но ситуация может измениться.

— Может, но только к худшему. С тех пор как евреи стали уезжать, остающимся будет все хуже и хуже.

— Рупик, а наша дочь? Что она скажет нам, если мы увезем ее?

— Она вырастет в Америке и будет счастлива, что мы ее вывезли.

— Ох, как это все тяжело и страшно…

— Глупенькая, ты пойми, произошло крушение всех надежд. Крушение!

Рупику пришлось уговаривать Соню много раз, он твердил ей:

— Сонечка, дорогая, может, я не стану профессором, но я опять стану сам собой. Я знаю, что пробьюсь. Боже, какое это счастье жить не под гнетом, не бояться, что тебя в любой момент могут пнуть, как паршивого пса, потому что ты еврей. Это же мечта — жить в стране, где ты равный среди равных.

В следующий раз он категорически сказал ей:

— Подавай заявление об уходе с работы, чтобы скорей истек срок твоего допуска к секретным данным.

— Но, Рупик, мне же хорошо платят.

— Ничего нам от них не надо, мы проживем без твоей зарплаты.

Соня ушла с работы, но все время сомневалась и плакала. Чтобы окончательно убедить ее, однажды он рассказал ей библейскую легенду о праведном старце Ное.

— Я знаю, что ты по ночам читаешь Библию. Но какое это имеет отношение к нам?

Рупик взял ее руку, заглянул в глаза:

— Ой-ой, Сонечка, может, мои неприятности — это тоже голос Бога мне. Это Он послал мне сигнал, чтобы я спасался от потопа. Да, это Бог. Нам не дано понимать Божий промысел, но надо уметь слышать голос Бога. Я думаю, что я его услышал.

Соня застыла в изумлении. Очень серьезно Рупик сказал:

— В Моисеевом Пятикнижии, в первых пяти книгах Библии, впервые в человеческой истории были провозглашены великие нравственные законы. Человек придумать их не мог бы, это творение Бога, Творца. Теперь я поверил в Творца. Раньше мне казалось, что интеллигентный и образованный человек не может быть религиозным. Теперь я считаю, что интеллигентный и образованный человек не может быть не религиозным.

— Рупик, ты веришь в это? Ты становишься религиозным?

107. Лиля защищает диссертацию

Лиля обзванивала друзей, приглашая прийти на защиту ее диссертации. Многие удивлялись:

— Лилька, ты написала диссертацию? Какая ты молодец! Конечно, я приду.

Римма сказала:

— Как я рада, что ты не поддалась на мое предложение работать в поликлинике писателей. Ты бы в ней загнила, как я загниваю, и никакой диссертации не написала бы.

Прийти обещали все, отказался только Рупик Лузаник. Он сказал грустным хриплым голосом:

— Ой-ой, Лилька, ты меня прости, но я заболел и не смогу прийти. Желаю тебе удачи, уверен в успехе.

Она расстроилась, Рупик был большим другом, образцом для нее, это он помог ей составить план диссертации. Потом она настороженно подумала, болезнь ли это? Лиля знала, что у него на кафедре какие-то неприятности. Может, поэтому он не хотел прийти. Но что делать? На нее навалилось много забот по подготовке к защите, в этих хлопотах она перестала думать о Рупике. Ей надо было проверить с машинисткой исправленные экземпляры диссертации, сдать их переплетчику, развезти по разным организациям, написать и вызубрить наизусть обязательное двадцатиминутное выступление, подготовить таблицы и слайды для демонстрации.

И ее волновало, как оценят диссертацию два оппонента. Первый был приезжий, профессор Валентин Фишкин из города Иваново, пока он дал положительный отзыв. Ей надо было устроить его в гостинице, а в Москве это непросто. Помог Моня Гендель, у него везде знакомства и связи. Второй оппонент был москвич, профессор Вениамин Лирцман, из Института травматологии. В этом институте было немало противников метода Илизарова, но Лирцман, кажется, относился к нему лояльно и даже сам делал такие операции. Еще одна забота была устройство обязательного традиционного банкета. Для этого Алеша заказал стол на сорок человек в банкетном зале Дома писателей, и они вдвоем составляли список гостей и меню.

И кроме всего прочего, надо было продумать кое-что очень важное для женщины-диссертантки: что надеть на защиту и что на банкет. Для этого собрался небольшой женский совет, пришли Августа и Римма:

— Авочка, Риммка, в чем мне выступать на защите, в платье или в костюме?

— Лучше в костюме, темном, строгом, — сказали обе, хотя возникли разногласия по поводу цвета.

Августа добавила:

— А на банкет ты надень это. — И подарила ей роскошное французское платье.

Накануне приехал из Кургана профессор Илизаров, ее научный руководитель и директор Курганского института экспериментальной и клинической травматологии. Он остановился в гостинице «Москва» и просил Лилю прийти, чтобы просмотреть все материалы к защите. Илизаров всегда был очень дотошен в подготовке к научным выступлениям. Они вместе отрабатывали текст ее доклада, а потом он задавал ей вопросы:

— Если вас спросят… (далее следовал вопрос). Что вы скажете?

Она отвечала. Он опять спрашивал, она опять отвечала. Потом протянула удивленно:

— Гавриил Абрамович, вы же это все сами знаете в тысячу раз лучше меня.

— Знаю. Но я готовлю вас к возможным вопросам членов совета, чтобы вы знали, как отвечать. Диссертацию надо написать и докладывать так, чтобы она была понятна каждому дураку. В Москве много противников моего метода, дураков. Вот и мой главный недоброжелатель Колков будет на защите, он член совета. Он и другие могут задавать коварные вопросы, чтобы отыграться на вас в ненависти ко мне. Мы придем на защиту с Валерием Брумелем, моим пациентом и другом. Он теперь после спасения ноги считает меня своим вторым отцом и повсюду ходит со мной.